Скучный человек - Вячеслав Сукачев

Когда в пароходном динамике что-то защелкало, зашипело, и крутой бас сообщил, что сейчас будет пристань Голубичная, Виктор Привалов неохотно поднялся из кресла и пошел в свою каюту. Собрав вещи и аккуратно уложив их в небольшой чемоданчик, вышел на палубу, закурил и, щурясь от солнца, стал рассматривать пристань Голубичную. Это была небольшая, дворов на сто пятьдесят, деревенька, уютно расположившаяся в котловине между двумя сопками. В центре деревеньки стояли водонапорная башня из красного кирпича и два каменных двухэтажных дома. Остальные дома были деревянные, темные, с крохотными палисадниками под окнами. Высокие тротуары из плах тянулись вдоль всей деревеньки...

Теплоход мягко, борт о борт, притерся к дебаркадеру, подали швартовы, и уже через пять минут Виктор Привалов осторожно ступал по шаткому, без перил, трапу. Как Виктор ни вглядывался, он не разглядел в жиденькой толпе встречающих Кольку Петрова. Не было его и на берегу.

«Отдать швартовы»,— пророкотал динамик. Дебаркадер вздрогнул, напряглись троса, связывающие его с землей, и теплоход покатился дальше вниз по течению.

«Однако, — тихо раздражался Виктор Привалов, облокотившись на перила дебаркадера, — это уже свинство».

— Кто здеся Привалов? — услышал вдруг Виктор чей-то голос у себя за спиной. Он живо обернулся и увидел тощего длинного парня, с любопытством уставившегося на него. Парень часто замигал густыми рыжими ресницами и прежним тоном, немного нараспев, повторил:— Кто здеся Привалов?

Виктор огляделся — дебаркадер был пуст. Это его развеселило.

— Я здеся Привалов, а что?

— Пойдемте, — не меняя тона и выражения лица, сказал парень.

— Куда?

— В амбулаторию.

— Зачем?

— Там ждут.

У парня получалось «там ждють». Он подхватил чемоданчик Виктора и не оглядываясь потопал по сходням на берег. Привалову ничего не оставалось, как идти следом и смотреть на острые, шевелящиеся под рубашкой лопатки парня.

— Кто ждет-то?— спросил Виктор немного погодя.

— Николай Степанович.

— Он что, сам встретить не мог?

— Не.

— Почему?

— А у него прием сейчас.

Больше Виктор не спрашивал, и они молча пересекли улицу, миновали тополиную рощу и вошли в маленький, аккуратный дворик, в глубине которого стоял большой дом под железной крышей, с высоким крыльцом и широкой дверью, обитой красным дерматином. Над дверью была прибита небольшая табличка, которая сообщала, что это и есть амбулатория, ниже черной тушью были написаны часы приема.

Когда Виктор, минуя в коридоре какую-то женщину с ребенком, вошел в кабинет, Колька Петров, низко склонившись над кушеткой, щупал белыми короткими пальцами чей-то живот. Он так увлекся этим занятием, что в первую минуту не заметил Привалова, и тот вынужден был стоять у двери с чемоданчиком в руке.

— Коля, — тихо окликнула его девушка в белом халате, сидящая сбоку за столом, — к тебе пришли.

Все именно так и представлял себе Виктор Привалов. Крохотную комнатенку, старика с грыжей на кушетке, фамильярное «Коля» медицинской сестры, дефицит пятиграммовых шприцов, засиженное мухами окно, стол с прошлогодним перекидным календарем.

Когда старик вышел, застегивая на ходу штаны, а Виктор сел на высокий неудобный стул и полез за сигаретами, Коля Петров, все еще смущенный, тиская грушу Рива-Роччи шутливо говорил:

— Вот и все мои апартаменты. Есть еще больница на пять коек; это здесь же, только вход с другой стороны, но там почти никогда никто не лежит. У нас вообще-то редко болеют, а летом, когда работы по горло, сюда и калачом никого не заманишь...

— Скучно?— равнодушно спросил Виктор.

— Ну что ты! — Колька даже покраснел от мысли, что Виктор его неправильно понял. — Работы хватает. Ведь у меня еще три лесопункта в тайге. А туда добираться, знаешь... Впрочем, что это мы о работе. Как ты добрался?

— Хорошо.

— Я получил телеграмму и глазам своим не поверил. Как это ты решился?

— Просто.

— Ну и слава богу. Мы тут славно время проведем...

— Коля, — прервала его девушка в белом халате, — там еще Екатерина Пряслина с Анюткой дожидаются.

— Ах да, — спохватился Колька и виновато посмотрел на Виктора, — ты уж, брат, извини. Я сейчас, мигом.

После приема Колька потащил было Привалова осматривать больницу, но тот наотрез отказался. Тогда они завернули в магазин, взяли бутылку водки и пошли домой. День уже шел на убыль. Обмягшие солнечные лучи косо ложились на землю, рассеивая легкое, приятное тепло. От недавно зацветшей черемухи исходил плотный, густой аромат. Какие-то птахи, быстрые и суетливые, стремительно проносились над селом.

Встречные люди вежливо здоровались с Колькой, называя его по имени и отчеству, и с любопытством смотрели на Привалова. Колька суетился, забегая вперед, всматривался в Привалова добрыми, искренними глазами. От этой суетни, бестолковых Колькиных вопросов, чужого любопытства, Виктор Привалов начал постепенно раздражаться, а представив, что в обществе Кольки ему предстоит провести длинный и скучный вечер, обозлился совершенно и клял себя за эту поездку как только мог.

«Ну нет,— не слушая Кольку Петрова, зло думал Привалов, — завтра же обратно. К чертям эти деревенские прелести, довольно с меня городских. Дома, наверное, теснота, спать лишнего человека некуда положить, а тут он со своим чемоданчиком и расстроенными нервами. Вот же идиотство. Что называется — влип».

Но дом у Кольки оказался просторный и пустой. Стоял он в глубине небольшого садика, и вела к нему дорожка, аккуратно уложенная кирпичом, с цветочными клумбами по бокам.

— Мои хоромы, — гордо говорил Колька, — старики к сестре на свадьбу уехали, так мы вдвоем с Ленкой хозяйничаем.

— Ты разве женат? — удивился Привалов.

— Да нет. Это сестра, ты ее видел. Пока она придет, мы здесь сами распорядимся. Ты давай, умывайся, а я пока в погреб спущусь. Там у нас груздочки — у... у... у!..

В институте Колька был тихим, вечно запуганным предстоящими сессиями парнем. Учение ему давалось трудно и, прежде чем произнести клятву Гиппократа, пролил Колька семь потов. Он редко принимал участие в студенческих пирушках, девчат же чурался совершенно.

За пять лет Привалов узнал о нем только то, что живет он в деревне и любит кинокомедии. Теперь Колька Петров представал перед ним в новом качестве, а потому казался немного странным и неестественным...

Когда сели за стол, был уже вечер, и Виктор Привалов украдкой следил за тем, как снова с необычайной резвостью несется красный шар к земле. Что было ему в этом шаре? Какая его муха укусила? Привалов не понимал.

Они уже выпили по второй, когда пришла Лена. Привалов с удивлением узнал в ней девушку из амбулатории. Но как странно преобразилась она, и как варварски, оказывается, не шел ей белый халат. Он делал из нее сухую и строгую девушку, с претензией на ученость. А вот веселое, яркое платье открывало в ней то, что и было на самом деле: привлекательность, стройную фигуру и добрую, беззащитную улыбку.

— Знакомьтесь, черти! — Колька добродушно улыбался, чувствовалось, что он уже успел захмелеть и теперь любил весь мир. — О тебе я много рассказывал, а это Лена, наша младшая, закончила медицинское училище. Пошла, так сказать, по стопам брата. Ну, выпьем за знакомство?

Лена взяла рюмку, села напротив брата и смело выпила до конца. Это Привалову понравилось. И еще ему понравилось то, как открыто и просто, не скрывая любопытства, она глядит на него. Сам он так не умел, с детства приученный не выказывать своих эмоций. Да и тот круг знакомых, с которым он был связан в жизни, — так не умел. Все что-то и от кого-то прятали, невольно впадая в фальшь и манерность. А здесь было что-то другое, странно волнующее Привалова, и он вдруг поймал себя на мысли, что хочет понравиться этой девушке.

— Ты, Витька, человек талантливый, — теребил его за рукав Колька, навалившись грудью на стол и по своей привычке стараясь заглянуть собеседнику в глаза,— это и в институте все признавали. Ты вот у лучшего профессора в городе работаешь. И правильно. Я ничего сказать не могу — все верно. А вот только скажи, приходилось тебе кесарево сечение по телефону делать, а?

— Как это? — не понял Виктор Привалов.

— То-то же, — обрадовался Колька и лукаво подмигнул сестре, — вот нам с Ленкой приходилось. Этой весной делали.

— Коля, ты бы помолчал, — мягко и ласково сказала Лена. Голос у нее был грудной, обволакивающий какой-то, так что у Привалова от него делалось жарко в груди и хотелось, чтобы все ее слова обращались только к нему.

—- Почему помолчал? — упрямо тряхнул светленьким чубом Колька. — Пусть он знает, что и мы здесь даром хлеб не едим. Ты вот послушай,— повернулся Колька к Виктору Привалову, — в самый ледоход, да еще в проливной дождь, привозят к нам тяжелую роженицу. Катер отправить нельзя, вертолет вызвать — тоже нельзя, что тут делать? Я чуть с ума не сошел. Звоню в город, все рассказываю, там срочно вызывают главного гинеколога, и она мне полчаса втолковывает, как это чертово сечение делается. Выслушал я, вроде бы все понятно. Положил женщину на стол, провели местную анестезию, я за скальпель и — все вон из головы. Бросаю скальпель и бегу к телефону. Наслушался, сделал разрез, а что дальше — опять забыл. И не то, чтобы забыл, а боюсь неправильно сделать. Опять к телефону. Ленка, молодец, догадалась мне трубку полотенцем к уху примотать. Тут дело веселее пошло. И, представляешь, все удачно обошлось. На уровне лучших мировых стандартов. Во, брат, как у нас в деревне бывает...