Волчонок Ваня - Дмитрий Суслин

Роман долго не мог понять, почему это произошло. Мальчик прекрасно дрался, и ни кому не давал себя в обиду. Но его обижали.

Дети очень жестоки. Если никто из них не может справиться с тем, кто не нравится всем, то на него нападают всем гуртом. Именно таким образом Ваню Никаншина стали травить сразу же в первые дни смены, а затем он стал всеобщим врагом. Врагом, с которым борются без пощады.

Параллельно он так же быстро сумел настроить против себя и вожатых. Всех троих. Роман опять даже не успел понять, как и когда это произошло. Воспитатель всегда подсознательно строит для себя свою собственную иерархию детского коллектива. Конечно, у него свои критерии, в основном, они касаются непосредственных отношений между воспитателем и воспитуемым. Роман быстро выделил для себя любимчиков, которые всегда бывают у педагогов (что бы об этом ни говорила педагогическая наука, но жизнь все равно распоряжается по-своему), с которыми ему было легко и приятно работать. Естественно, что в их число Ваня Никаншин не попал. Он был единственным, кого из детей Роман недолюбливал. Вожатый даже сам не мог сказать, почему именно. Наоборот, в первые дни, наблюдая, как дети травят и преследуют сироту, он встал на его сторону и стал следить за тем, чтобы это не переходило рамок дозволенного. Мальчик даже нравился ему своим независимым и упрямым характером, стремлением, во что бы то не стало утвердить среди ровесников свой авторитет. Но у него не получалось. Роман видел это и даже сочувствовал Ване, и в то же время прекрасно понимал, что сделать это тому не удастся. Он не обладал гибкостью характера в отношениях с детьми. Совершенно не мог хитрить или каким другим образом скрывать свои недостатки. Он не был жадным и злым ребенком, но везде и во всем хотел быть первым, и это у него не получалось. Тогда он срывался и пытался в своих неудачах отыграться на сверстниках, но те не давали ему этой возможности, а дружно вступали с ним в схватку.

Если Ваня дрался с кем-то из отряда, то его никто не поддерживал, все болели за его противника. Роман знал, что это такое, когда в драке за тебя никто не болеет и все желают тебе поражения. Как правило, поражение и следует. Ваня, хоть и отлично владел кулаками, пожалуй, даже слишком хорошо для восьми лет, но его слабым местом была борьба. В ней он всегда проигрывал. Достаточно было Ваниному противнику преодолеть барьер из его кулаков и схватиться с ним вплотную, как легкий и маленький Ваня проигрывал любой бой. А вокруг с торжеством визжали зрители. Пощады маленькому гладиатору никогда не давали и оставляли его лежать в пыли сполна испробовать горький хлеб поражения. Но, глотая соленые злые слезы, он поднимался и снова бросался в бой. И снова проигрывал.

Вначале Роману это даже нравилось – он испытывал уважение к непокорному мальчику. Но потом ему это быстро надоело.

Как и все люди, Роман скоро перестал понимать неординарность ребенка. Вернее не столько понимать, сколько одобрять ее. Он просто не хотел этого. Где-то там, в глубине души, понимание осталось, а на поверхности были лишь раздражение и неприязнь.

Ваня мешал Роману спокойно работать. Это и стало той непреодолимой стеной, которая выросла между молодым человеком и ребенком. Какой нормальный вожатый сможет вытерпеть постоянные драки в своем отряде? Роман и прозвал мальчика Волчонком за то, что тот не смог ужиться среди людей. Иногда он все-таки вспоминал, что мальчик один на всем белом свете, и ему становилось его жалко, но потом происходила еще одна драка – и Роман забывал об этом. Особенно сурово он наказывал Ваню, когда тот обижал девочек. Этого он простить не мог никому, хотя прекрасно сознавал, что в девяти из десяти случаев виноваты сами девчонки. Они доводили мальчика до того состояния, когда он распускал кулаки, и потом бежали жаловаться вожатым. Роман был уверен и внушал Ване, что девочек нельзя бить ни при каких обстоятельствах. Мальчик обиженно сопел и молчал. По глазам его было видно, что он не согласен с Романом. Именно этого он больше всего не мог простить Волчонку.

Сначала он просто невзлюбил Ваню, а потом его неприязнь перешла во что-то, похожее на ненависть.

Что касается девочек, то, по правде говоря, женский пол он и сам не очень жаловал. Даже с напарницами Машей и Ларисой у него сложились не очень теплые отношения. С самого начала он их немного игнорировал, а девушки этого очень не любят, и поэтому они в свою очередь и к Роману стали относиться с прохладой. А ему было все равно. Он возился с мальчишками и не обращал на косые взгляды напарниц внимания. И с девочками из своего отряда он не больно играл, будто даже стеснялся их немного, особенно когда они неслись к нему с какой-нибудь жалобой, называя его при этом по имени отчеству. Они упорно называли его Романом Сергеевичем, как он, смущаясь, представился детям в первый день смены. Мальчишки уже через три дня попросили у него разрешения называть его просто Романом и быстро перешли на «ты», а вот для девочек он так и остался важным взрослым дяденькой, хоть таковым и не был. Поэтому вожатый относился к девочкам не по-свойски, а так, как относятся к детям школьные учителя, с опаской и недоверием.

– Что ты опять натворил?

Ваня, как всегда стоял, насупившись, и с внутренним напряжением наблюдал за действиями вожатого. Словно тот мог его ударить. Роман еще раз подумал, что этого мальчика кроме как Волчонком, действительно, никак не назовешь.

– Сейчас тихий час, – продолжил допрос Роман, – что ты натворил такого, что Мария Васильевна привела тебя ко мне?

Роман спрашивал вяло, прекрасно сознавая, что мальчик отвечать не будет. Впрочем, все было ясно и так. За что еще могут наказать мальчика в тихий час? Только за то, что он не спал.

– Ну ладно, – Роман вздохнул так, словно Ваня совершил убийство, – если ты не хочешь спать, то не спи. Но мешать спать другим я тебе не дам. Стой здесь.

С этим словами он поставил мальчика в угол носом к стенке, а сам снова улегся в постель. Закрыл глаза. Услышал, как мальчик запыхтел и пошевелился. Роман готов был спорить на что угодно, что тот отвернулся от стены. Слегка приоткрыл глаза, чтобы удостовериться. Так оно и было. Ваня действительно отвернулся от стены. В другой раз Роман обязательно бы заставил его повернуться обратно, но сейчас не было сил. Он просто лежал и смотрел на Волчонка Ваню из-под прикрытых век.

В мальчике не было даже намека на раскаяние. Наоборот он был полон желания бороться со всем миром, населенным детьми и взрослыми.

Роман в десятый, наверно, раз подумал, что он ничего не знает об этом мальчике, кроме того, что он из детдома и зовут его Ваня Никаншин. Всегда ли он был сиротой или нет, этого Роман не знал. А знать бы хотелось. Может, тогда бы он смог поближе узнать этого мальчика? Понять его… Простить… Такой, в сущности, славный малыш! Однажды, когда во время одной из первых драк Ваня упал в кусты шиповника и его, истекающего кровью, но не издавшего ни стона, Роман отвел в медпункт и там чуть ли не с ног до головы выкрасил йодом. На обратном пути они разговорились. Роман понял тогда, что Ваню волнуют не только драки, а еще и многие другие прекрасные вещи. Например, герои войны, про которых давно не говорят даже на пионерских съездах. Впрочем, и самих пионеров уже давно не было. Остались только галстуки в шкафах бывших пионерских вожаков. А этого мальчика интересовали пионеры-герои. Те самые, которые боролись с фашистами. Но путь от медпункта до отряда оказался слишком коротким. Дослушать рассказ Вани Роман не успел, его закрутили обыденные вожатские дела, и потом он так и не смог вернуться к этому разговору.

Сейчас была такая возможность. Но, как и раньше, Роман не воспользовался ею. Ему было неудобно. Даже перед маленьким мальчиком. Он не любил лезть в чужие дела. Вожатый вздохнул и закрыл глаза. Когда он уже начал проваливаться в сон, услышал еще один тихий шорох. Роман понял, что Волчонок опустился на корточки. Дети всегда так делают, когда ставишь их в угол и перестаешь следить. Но он и не думал открывать глаза, снова просыпаться и наводить порядок.

Но спать, когда рядом стоит или сидит наказанный ребенок, может только последний негодяй или садист. Роман таковым не был и поэтому сон у него незаметно куда-то улетучился, Остались лишь раздражение и досада человека, которому не дали поспать. Но мстить Ване за то, что он не дал ему отдохнуть, вожатый не собирался. Роман давно заметил, что к каждому ребенку в отдельности он относился с поразительным снисхождением. Сейчас рядом не было других детей, следовательно, можно было и пропустить мимо себя обязательное наказание провинившегося, чтобы неповадно было другим. Роман вообще не любил наказывать детей, поэтому сейчас ему казалось, что стояние в одних трусах на холодном полу даже в сандалиях было, пожалуй, слишком суровым наказанием. Никого другого Роман так бы не наказал. И тут вожатый поймал себя на мысли, что он просто расплачивается с ребенком за свое бессилие перед ним же.