Дэйви - Эдгар Пэнгборн

Пока я не приступил к своей книге, я и понятия не имел, что это за труд. («Ты только записывай», — сказал Дайон, он-то видел, как я несвязно, взахлеб рассказывал… сам он знает лучше. Но Ники помогает мне больше: когда мне надоедает писанина, я могу просто схватить ее смугло-золотистое тело и побороться с этим прелестным теплым созданием.) Я стараюсь не упускать из виду, что многого вы не знаете — ведь люди часто не видят дальше лесов и полей своей родины, а также лживых и правдивых, знакомых с детства сказок, мгновений страдания или восторга, которые могут превращать ложь, воображение, фантазию в правдивый рассказ, либо, наоборот, правду прочнее гранита — в ложное представление.

Только лишь возникнет идея — и я скриплю пером, пока не покидает меня вдохновение. Мое образование, как я уже дал понять, запоздало. В двадцать восемь, полагаю, мое невежество стало слабеть, что подавало определенные надежды, однако прошу все же извинить меня, если иногда расскажу вам меньше, чем мог бы, или больше, чем вы желаете. Мне исполнилось четырнадцать и я был таким же невежественным, как темно-коричневая черепаха, хотя и красивее ее, рыжеволосый, невысокий, но проворный, с глуповатым выражением лица и хорошо подвешенным языком.

Республика Моха, где я родился в борделе, да еще и не лучшего толка, — это территория небольших одиноких ферм и обнесенных частоколом сел, страна озер, лесов, лугов и пастбищ к северу от Кэтскильских гор[8] и холмистого[9] государства, которое носит имя этих гор. Когда-нибудь Кэтскил, думаю, завоюет всю Моху. Родился я в Скоаре, одном из трех моханских городов, расположенном в горной лощине на тогдашней границе с Кэтскилом.

В Скоаре жизнь проходит по сезонам, в торговле на Зерновом рынке. Дикая растительность зеленым потоком подступает к самой границе довольно скромного городского частокола, за исключением участка, где заросли были расчищены, чтобы сделать западную и северо-восточную дороги немного безопаснее для потоков людей, мулов с фургонами, солдат, паломников, бродячих ремесленников, бродяг, двигавшихся по ним в обоих направлениях.

Эти дороги представляют собой нечто простое и в то же время великолепное, исключая военное время, когда народ более обычного боится путешествий и открытых мест. В мирное время дорога пахнет лошадьми, упряжками волов, людьми, медведями и волками на цепи, которых ведут продавать городским аренам для травли собаками; когда светит солнце и дует ветер, вонь не беспокоит совсем. Случается увидеть кого угодно в дневное время — может, значительного человека, даже губернатора, одиноко едущего верхом, или святого, совершающего паломничество, — ты знаешь, что это, вероятнее всего, путешествие к рыночной площади в Нубере, где, говорят, Авраам умер на колесе; этот человек совершенно голый, на нем венок из шиповника, а на шее — серебряное колесо. Он не смотрит по сторонам, когда люди медленно продвигаются поближе и робко прикасаются к его голове, рукам или яичкам, чтобы присоединиться к его святости и излечиться от своих болезней. Или там может быть толпа уличных певцов и акробатов с бледнолицыми обезьянками, тараторящими на их плечах, и попугаями в клетках, выкрикивающими похотливые слова.

Изредка можешь увидеть яркие, крытые холстом фургоны бродячих комедиантов, которых везут мулы; фургоны со всех сторон разукрашены сексуальными картинками и эксцентричными рисунками, и ты знаешь, что где-бы они ни остановились, — там будет музыка, увлекательные представления, уморительные интермедии, предсказания будущего, чудесное откровенное надувательство и новости из далеких местностей, которым можно верить. Повсюду ходят слухи, а комедиант считает своим долгом одурачить тебя в торговле лошадьми или занимается прочим подобным обманом, словно цыган, но комедиант также гордится тем, что приносит с собой только правдивые вести из отдаленных мест, и люди знают это и ценят их так высоко, что немногие правительства осмеливаются применять к ним строгие меры за бесстыдство, бродяжничество и жизнь в свое удовольствие. Я уверен, что никогда не забуду лучшие годы моей жизни, которые провел с комедиантами группы Рамли прежде, чем нашел Ники.

И вот что еще: там мог оказаться изысканный паланкин с опущенными занавесками, носильщики подобраны по росту, искусно движутся не в ногу, так что дорогой женщине, сидящей внутри, может быть, даже персональной шлюхе губернатора, — нет необходимости высовывать голову и ругать носильщиков, неуклюжих, проклятых, ленивых сукиных сынов. Или там могли брести рабы, скованные по двое, которых вели на продажу на рынок Скоара, или стадо крупного рогатого скота для бойни, раздражающего всех на дороге глупым ревом и тупостью — быки не хотят идти в никуда, но их толкает само чрево дороги — этот безмозглый червяк, заглатывающий, сбрасывающий через задний проход и тянущийся за новым стадом.

Ночью на дорогах спокойно. Рыжий тигр и черный волк могут ходить по ним в это время — кто расскажет, кроме застигнутого ночью путника, который уже больше не увидит белого света?

Работа на ферме — скучное занятие в Мохе, как и повсюду. Скот дает так же много приплода мутантов, как и в других местах; большие потери причиняют дикие хищники; тяжелая и разочаровывающая работа изнуряет человека настолько, что он становится стариком в сорокалетнем возрасте; немногие фермеры могут позволить себе иметь раба. Все-таки люди живут так же — я видел — как все человеческие существа в местностях, худших, чем Моха. Климат тут не такой жаркий и малярийный, как в Пенне. Процветает торговля лесом и верховыми лошадьми, имеются также промышленные предприятия, хотя и не сравнить их с промышленностью Кэтскила или Нуина. Фабрика бочек в Скоаре выпускала гробы как побочные изделия и процветала — это называется американской изобретательностью. Люди с трудом сводят концы с концами — бедный сопливый народ, все так замотаны и всегда в работе, которой, наверное, будут заняты всегда, пока сосульки не растают на солнце — не в ближайшую среду, конечно.

Наверное. Но теперь, когда я знаю из книг, не могу забыть, что такой самый народ, вероятно, чисто случайно, выдержал Времена Смятения, с трудом избежав гибели.

Два других крупных населенных центра моей родины — Моха-Сити и Канхар, обнесенные городской стеной на северо-западе, на реке Мохе, узком морском заливе. Восемнадцатифутовые[10] земляные валы — этого достаточно, чтобы воспрепятствовать прыжку рыжего тигра, и поэтому Скоар с его ничтожным двенадцатифутовым бревенчатым частоколом очутился на третьем месте. Огромные причалы Канхара могут принимать аутригеры[11] водоизмещением до тридцати тонн — большие судна, в основном из Леваннона, торгующего со всеми портами. Моха-Сити является столицей с президентским дворцом, а Канхар — самый крупный город — насчитывает двадцать тысяч жителей, не считая рабов — еще пять тысяч. Закон Мохи объясняет, что если считать их человеческими существами, это может привести, в конце концов, к обращению с ними подобным образом, что приведет к революции и крушению великой демократии.

Теперь, когда я размышляю об этом, каждая известная мне страна, за исключением Нубера, — это великая демократия. Исключение — святой город Нубер — в любом случае в действительности не является страной, это просто несколько квадратных миль освященной возвышенной местности на берегу моря Хадсона, окруженных с трех сторон кэтскильскими горами. Это духовная столица мира, иными словами: земное местопребывание этого хитроумного изобретения — святой мэрканской церкви. Никто не обитает там, за исключением важных должностных лиц церкви, большинство из них имеют жилые помещения в громадном соборе Нубера и около тысячи простых людей заботятся об их земных нуждах — от ремешков туфель и туалетных принадлежностей до изысканных вин и обычных шлюх. Страна Кэтскил не производит ни изысканных вин, ни высококвалифицированных проституток — их импортируют, чаще всего из Пенна.

Кэтскил является королевством. Нуин — содружество с наследственной абсолютной властью президента. Леваннон — королевство, но управляется торговым советом. Ломеда и другие Низменные страны — церковные государства, важную персону, которая управляет там, называют принц-кардинал. Род, Вэрмант и Пенн — республики; Коникат — королевство; в Бершаре, в основном, царит беспорядок. Но все они — великие демократии и, надеюсь, однажды это станет вам более понятно, когда океан будет менее мокрым. О, а еще далеко на юге или юго-западе от Пенна расположена страна, называемая Мисипа, которая представляет собой империю, но тамошний народ не допускает пришельцев[12], проживая за земляным валом, который, говорят, тянется на сотни миль через тропические джунгли, и уничтожают все прибрежные корабли с севера — а именно: применяют порох, который забрасывают на палубы искусно сделанными катапультами. Так как производство пороха строго запрещено святой мэрканской церковью как часть первородного греха человека, этих мисипанцев провозгласили язычниками, поэтому никто не попадает туда, разве что случайно, никто не знает, является ли эта империя также демократической и, согласно моим самым достоверным сведениям, всех это заботит не более чем чей-то пердеж во время урагана.