Интуит - Джи Майк

— Потенциальная опасность для человечества, — говорит главный. — Судя по записям с «Антея», они от нас отстают. Ненамного. Как только там найдут принцип Орлова-Граббе… Выйдут в межзвёздное пространство. И тогда…

Объяснять, что «тогда» не надо, понятно и так.

— Сколько у нас времени? — спрашивает Ким.

— Не знаю, — главный пожимает плечами. — Месяц. Может быть, полтора. Медлить нельзя, если не найдём людей, полетят те, кто отбор не прошёл. Камикадзе. Информация об уровне тау-китянской цивилизации нам необходима — жизнь горстки людей в данных условиях не имеет значения. Но нужен один. Хотя бы один, который вернётся. Как гарантия, что вернётся хотя бы один звездолёт. Пускай не гарантия, пускай даже надежда.

Примерки продолжаются. Капитан Радж Сириконда. Ответ — «нет». Старший сержант Лин Чанг. Ответ — «нет». Рядовой Антуан Леже. Ответ — «нет».

Наверное, полтора века назад Лидию Семак считали красавицей. Сейчас её, пожалуй, можно назвать миловидной. С натяжкой.

Лидию наладил к нам главный. Просил её повспоминать. Всё подряд, любые мелочи, на всякий случай.

— Навряд ли я смогу вам помочь, — говорит Лидия. — Всё, что я знала и видела, давно и неоднократно изложено и зафиксировано.

— Расскажите, что вы чувствовали, — прошу я. — Когда… Когда это случилось.

— А ничего, — Лидия улыбается, и лицо её внезапно преображается, молодеет, сквозь усталую маску проглядывают едва ли не детские непосредственность и доверчивость. — Совсем-совсем. Первый пилот бросил корабль в прыжок, я не успела ничего почувствовать. А затем пришёл страх. Вместе с перегрузкой, чудовищной, не знаю, как нам со Стивеном удалось выжить. И потом ещё четыре года… — улыбка слетает с лица, вновь превращая его в усталую маску. — Полумёртвый, едва управляемый корабль с десятью процентами расчётного экипажа на борту. Каждодневное ожидание смерти. Вот, собственно, и всё. Мне еженощно снятся кошмары, я не могу спать, снотворное не помогает. Я не герой, понимаете? Никакой не герой. Я не должна была тогда соглашаться!

Лидия беззвучно плачет. Олаф встаёт, наливает в стакан воды из графина, подносит.

Не знаю, как мне приходит в голову эта мысль. Но она приходит, и я на секунду замираю. И, не сдержавшись, шумно выдыхаю воздух, когда осознаю ответ — «нет».

— Ты тоже? — спрашивает Олаф, когда за Лидией захлопывается входная дверь.

— Что «тоже»?

— Примерял её?

Я чувствую, что краснею. Потом соображаю, что «тоже» означает — я не одинок. Олаф провёл примерку параллельно со мной.

— Да, — признаюсь я. — Проклятая работа. Хорошо, не примерил себя вместе с ней.

Олаф отворачивается, а я сижу, вцепившись в подлокотники кресла и стараясь унять дрожь. Хочется засветить самому себе по морде — так, чтобы от души, с размаху. В голове сумбур, и лишь одно слово бьётся в виски. То, которое я только что осознал, когда примерил на полёт нас обоих. Вместе — Лидию и себя.

«Да! — кричит во мне кто-то очень чужой и посторонний. — Да, да, да! У вас есть шансы, если вдвоём».

Медленно, очень осторожно я вновь примеряю Лидию. Ответ — «нет». Себя. «Нет». Нас вдвоём. Ответ — «Да». «Да. Да. Да. Да.»…

Лейтенант Стефан Войнович. Примерка в изменившихся условиях. Ответ — «нет». Капрал Николай Беляков. Ответ — «нет». Сержант-коммандер Луис Авила. Ответ — «да».

У них есть шансы. У некоторых. В том случае, если с боевой эскадрой в систему Тау Кита уйду я и бывший судовой врач Лидия Семак. Не знаю, как объяснить этот выверт. Знаю лишь, что это несправедливо.

Что будет со мной, если она согласится. Я не хочу лететь. Не желаю. Не желаю пытать судьбу. Я не верю. Ни самому себе, ни Олафу, ни троице пришлых интуитов, никому. Я никакой не военный, не звездолётчик и боюсь отчаянно, боюсь крови и боли. И страха. Я и в самолёте-то летать боюсь.

Маюсь неделю, другую, месяц. Я попал в зависимость. В зависимость от решения незнакомой, по сути, истерички. Она согласится, и меня принудят, заставят. А даже если нет — я не выдержу. Я в глаза людям смотреть не смогу!

— Никто не может вас заставить, Янош, — говорит Ким вежливо и бесстрастно. Его узкие корейские глаза не выражают ничего. — Это ваш выбор, Янош, исключительно ваш.

Я не выдерживаю. Подаю заявление на увольнение, Ким подписывает не глядя. Несу главному. С меня довольно, к чертям. Пускай летит кто угодно, только не я. Пускай Олаф. Ах, да, его примерка дала ответ «нет» в любых сочетаниях. Плевать. Не полечу. Будь проклята та минута, когда я примерил себя. Хотя… Олаф наверняка примерял параллельно со мной, и утаить результат не удалось бы в любом случае.

У главного в кабинете сюрприз. Лидия Семак — сутулится, жмётся в кресло. Сейчас она похожа даже не на смертельно усталую, измождённую ночными кошмарами миловидную женщину, а на затравленного зверька.

Останавливаюсь в дверях, смотрю на неё, затем делаю шаг вперёд, другой. Главный, стараясь ступать бесшумно, огибает меня, бочком втискивается в дверь, прикрывает её за собой.

— Позавчера умер Стивен, — говорит Лидия тихо. — Общее истощение организма, сердечная недостаточность. Теперь моя очередь. У меня больше никого нет. И ничего. Сто пятьдесят лет разницы с любым и каждым. И я подумала… — Лидия вскидывает на меня глаза. — Я подумала, может быть…

— Что ты подумала? — я не замечаю, что обращаюсь на «ты».

— Это ведь не просто так, — говорит Лидия, почти шепчет. — Что-то произойдёт там. Ну, там, когда мы выйдем из последнего витка. Что-то, требующее мгновенных решений, интуитивных. Поэтому с интуитом у нас появятся шансы.

— «У нас»? — эхом повторяю я.

— У нас с тобой. Может, будет так, что я помогу тебе. Или ещё как-нибудь. Неважно. Я боюсь, смертельно боюсь. Я ненавижу себя за то, что сделала. Тоже неважно. Вчера я подписала контракт.

В казино прохладно, нарядно и весело. И людно. Подхожу к рулеточному столу, ставлю на красное. Удваиваюсь, теперь на чёрное. Снова на красное. На зеро. Не глядя, сгребаю выигрыш, бросаю за спину напарнику: «обналичь». Двигаюсь к столу баккара.

— Класс, Янош, — говорит напарник, сержант-коммандер Луис Авила. — Класс, амиго.

Я играю всю ночь, не думая ни о чём и ни о чём не заботясь. Завтра утром Луис положит выигрыш на счёт Стивена Полторацки. Это наш с Лидией сын, ещё нерождённый, донорские клетки заморожены в генетическом банке. Он родится, когда мы вернёмся. Или если мы не вернёмся. Или если один из нас.

Я не знаю, что означает «да». Возможно, у нас есть шансы. Возможно, хорошие. Возможно даже, что девять из десяти. И возможно, что их нет вообще.

Я делаю последнюю ставку. Осталось два дня, меня не успеют задержать. И доказать, что играл интуит, не успеют.

Послезавтра. Послезавтра мы улетаем.