Эмоциональная диверсия - Гай Себеус

Ещё более поторопиться его вынудило близкое хорканье и сдерживаемый топот чужих коней. Кто-то таился в ближних кусточках, за белыми тополями, окружающими балку. И вряд ли с добрыми намерениями.

Возница, нахлёстывая лошадку, торопливо убрался в спасительную темноту. За ним и не гнались.

Зато Черток с приятелем спуститься в балку не поленились. И привлёк их вовсе не детский крик.

Пока Черток возился с огнивом, Чир занялся главным.

Он, хоть и заявил, что оплаты ему не надо, но в вещах рылся исправно, боялся, что напарник воспримет его болтовню всерьёз. Ведь именно ценности убитых седоков и должны были стать оплатой за выполненный заказ. А ценностей пообещали немало. Седоки были богатенькие!

Черток высек огонь, запалил ветку, обмотанную трутом. Среди разбросанной поклажи свет выбрал из темноты изломанные тела молодых мужчины и женщины.

Первым делом Чир нашарил шкатулку, открыл – удовлетворённо вздохнул: не зря старались! Наощупь сдёрнул с тёплой ещё красотки все висюльки и колечки, влажные, липкие, видимо окровавленные. Ничего! Кровь – не грязь! Ему не привыкать! Шагнул было к мужчине, приметив перстень. Начал, кряхтя, стаскивать и только тогда заметил, что напарник держит светильник и просто недвижно стоит, уставившись на что-то.

Чир осторожно приблизился.

Чуть поодаль от них, наоравшись, покряхтывал совсем крошечный новорождённый – как он не убился в падении – совершенно неясно!

Чир нервничал, ему было жутко и очень хотелось поскорей покинуть это место. Все его душевные силы уходили на то, чтобы унять трясущиеся руки. Но торопить Чертка не посмел. И чего это он остолбенел?

Чтобы чем-то заняться, пока приятель стоял, нелепо застыв, Чир в неверном свете слабеющего огонька прихватил из развалившихся узлов ещё несколько женских нарядов, шёлковых наощупь и покрывало с богатым меандровым* шитьём, совсем немного запачканное кровью.

Что ж, теперь можно было уходить. Они честно отработали обещанную заказчиком добычу. Пора назад домой – через море! И забыть об этой ночи! Навсегда забыть, как о дурном сне! Больше он не согласен участвовать ни в чём подобном! А добыча хороша – теперь можно и на покой!

*Меандр – линия, ломанная под прямым углом. Широко применялся в искусстве Древней Греции: получил название от извилистой реки Меандр в Малой Азии.

– Может, уже пойдём? – решился Чир, наконец.

Но Черток не торопился. – Постой. Один непонятный момент: куда девать этого пискуна?

– Какого пискуна? Об этом при договоре не было сказано ни слова. И в оплату, стало быть, не входит.

Черток, будто не слышал его.

– Брось ты его! На что он тебе? – невольно вскрикнул Чир, когда приятель неловкими руками поднял пискнувшего ребёнка и начал заворачивать в выдернутое у него покрывало.

– Умолкни, ты мне ещё будешь указывать!

– Да он всё одно не выживет! Ты глянь, какой дохлый! Не больше мокрого крольчонка!

– Не могу я бросить его. Я сам из таких же, …брошенных. Если б не добрые люди, не выжил бы. Хоть и распорядился я жизнью своей глупо, но вот в такой момент понимаю: всё могло сложиться иначе…

Чир замер: зверь зверем, а вон что! Ни разу за время знакомства не удавалось заподозрить Чертка в человеческих чувствах, а тут на тебе! Мысль, что и такое неубиваемое чудовище, как Черток, мог быть когда-то беспомощным ребёнком, показалась странной.

– Ну и ну! Не знал. И куда ты денешь его?

– Куда придётся. Может, понадобится кому, – хмуро буркнул тот.

– Да он не доживёт до того, пока понадобится!

– Если не доживёт, значит, судьба его такая. Но пусть лучше умрёт у меня на руках, чем валясь в грязном овраге, – подниматься Черток начал первым, даже не оглянувшись на богатую добычу, которую так тщательно собирал Чир.

А тот, карабкаясь по крутизне и оскользаясь под тяжестью поклажи, с досадой думал только о том, что зря струсил, не посмел припрятать хоть что-то из добытого. Всё одно, никто не проверил!

3

Едва рассвело, Возница вернулся за своей кибиткой.

Надо было не опоздать, а то найдётся много желающих прихапить чужое добро. Пришлось отыскать ещё пару лошадок и запастись порядочным мотком конопляного каната, чтобы вытащить обломки из оврага.

Боязливо озираясь и борясь с подспудным чувством вины, он осмотрел проклятый тополь – причину аварии.

…Белёсый ствол серебристо светился, духовито дышал терпкой горечью, будто предлагая на своём примере и в смерти увидеть целесообразность и гармонию.

Что ж, для него граница между жизнью и смертью пройдена, назад не вернуться.

Тонкие ветки тяжко обвисли, плотные листки кучками серебряных монет расположились на дороге. Уже не шелестели, перебирая вероятности. Улеглись окончательно, смирившись с назначенным…

Поразмыслив, Возница покачал головой. Пнул пенёк, оставшийся от неряшливо срубленного великана. Задержался рукой на гладких телах его горделиво возвышающихся собратьев. Потом неохотно и потому медленно, придерживаясь за пучки трав, спустился в балку.

Здесь было сумрачно, как в колодце.

Повозка почти не пострадала от падения – что значит, добротно сделанная вещь! Возница обвязал верёвкой уцелевшую ось, проверил плотность узла и сделал шаг наверх.

Но остановился.

Очень не хотелось ему смотреть на мёртвые тела перегрина с женой. Обещал ведь вывезти их из степей Черноморья на север. Но слово не сдержал.

Хотя лишь сейчас стало понятно, что имел в виду чужеземец: «Нам нужно поскорей, поэтому поедем и ночью, но ты не торопись, езжай аккуратно».

Жену он берёг. За неё беспокоился.

Вот тебе и аккуратно. Не уберёг. Не пересилил чужую злую волю.

Возница вздохнул. Хорошие были седоки, щедрые.

А с другой стороны: чем он виноват? В кромешной тьме ехать не сам решил. Его наняли ночью. Дорогу тоже не он перегородил.

Кто?

Он предпочитал не вникать: слишком часто приходилось ездить в одиночку по степи. Лучше не нарываться на неприятности.

…смириться с назначенным…

Но чувство вины не отступало.

Какими жалкими выглядят мертвецы, хоть бедные, хоть богатые!

Перегрин был здоровяк с копной вьющихся волос. А жена его – просто красотка. Однако такая бледная! Возница не боялся ни мертвецов, ни крови. Жизнь в Краю Бога смерти Таната (так называли давным-давно их земли эллины-колонисты) с детства приучала к тому, что смерть – это начало возрождения. А значит, часть жизни. И нечего тут печалиться или бояться.

Он пошарил взглядом: а где ж детёныш, что пищал ночью? Не почудилось же ему!

Детёныш тогда пищал – это точно. Но теперь перед ним, распластавшись, валялись только фигуры перегрина с женой.

Пристальнее взглянув на женщину, он заметил, что украшений, прежде звонко позвякивающих на ней при ходьбе, нынче и в помине нет. Да и вещи размётаны, видно, рылся кто-то. Наверняка, тот и рылся, кто тополем дорогу перекрыл! И детёныша забрал, хотя …это ценность весьма сомнительная! Слишком мал – одна возня!

Кому он мог понадобиться?

Впрочем, если вырастить да подкормить, можно и ему найти применение в хозяйстве. Но те, что сотворили этот разбой, вряд ли отличаются хозяйственностью! Тогда зачем он им понадобился? По степи, конечно, бегает немало голодных тварей. Но те драгоценностями не интересуются.

Непонятность происшедшего нервировала.

…Надо убираться отсюда, пока рядом не положили! Хотя, чего уж теперь остерегаться, если здесь взято всё, что можно было взять?

Взглянув на перегрина, Возница внутренне охнул.

Всё, да не всё!

Как это злодеи не сняли перстень? Не заметить его невозможно, не маленький.

Однако, взявшись снимать украшение с крупного мосластого пальца чужеземца, понял, почему. Перстень никак не желал слезать.

Тогда Возница, оглянувшись по сторонам, нагнулся и отгрыз сустав с перстнем.

Крайне не подходящие друг другу

1

Кровь оказалась неожиданно тёплой. А перегрин издал мучительный стон.

Вот ещё! Возница выплюнул палец и возмутился: зря старался-кусал. Как это могло получиться? Видите ли, только что лежал мёртвый-холодный, а тут надумал оживать! У этих чужеземцев всё не как у людей!

Придётся перстень вернуть.

Он вытер губы и с досадой перевернул неожиданно воскресшего перегрина. Отбросил ему волосы с лица, чтобы хорошенько рассмотреть.

Тот приоткрыл глаза, и Вознице стало ясно, что мороки предстоит немало. Бросить его теперь тут никак нельзя.

Занять «тихий угол» в семействе Возницы означало получить место, о которое все, кому не лень, спотыкаются чуть реже, чем о всякие другие.

В обширной турлучной* хижине клубилось неимоверное количество детей всех возрастов и женщин с детьми на руках. Семейство было необычайно плодовитое. Одна печаль: кормилец для всей этой оравы был всего один.