Эмоциональная диверсия - Гай Себеус

Эмоциональная диверсия

Гай Себеус

…Первоначально «диверсией» назывались военные операции, производимые незначительными силами для дезориентации противника, отвлечения его внимания и сил с главного направления.…

Толковый словарь

© Гай Себеус, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чужеземец-перегрин1

1

Вечерняя заря больше не казалась всадникам безмятежной. Нечто странное резко выдвинулось прямо на них из-за кургана. На фоне неба, наливающегося вечерней синевой, пауком раскорячился жуткий силуэт.

– Боги! Что это? – Чир спрыгнул с коня и с ужасом уставился на скрюченные, явно человечьи, фигуры, резко обозначившиеся прямо по курсу.

…Спереди их рёбра отсечены были от грудины и загнуты вверх, наподобие крыльев. Колени вывернуты назад. А головы на перерезанных шеях заломлены, запрокинуты к небу! И все они в птичьих позах усажены в круг. Но главное: фигуры и выражения лиц были явно полудетские! Это были подростки!

Они, словно замерли в ожидании чьего-то зова! Казалось: миг – стронутся и взлетят птицами ввысь! Разрушат неестественное уродство!..

В целом композиция производила просто ошеломляющее впечатление.

– Что это? Зачем это? – пытаясь унять трясущуюся челюсть, Чир схватил себя за бороду и обернулся к спутнику. – Кто это с ними сделал? – взгляд, непривычный к подобному, не желал смиряться.

Однако приятель Чира – Черток, был более устойчив. Раскачать его эмоции даже такая картина не могла. Он тоже спешился, привязал коня к ближнему из тополей, по-хозяйски огляделся и в целом …остался доволен.

– Очнись, недотёпа! Это же не люди, а всего лишь памятник. Из железа.

– Т-так ты знал о нём?!

– Меня предупредили.

Уклончивый тон не успокоил Чира.

– Не мог меня подготовить? Чем так сразу?

– Не думал, что для тебя это важно. Ну, памятник – ну, и что? Нам же с тобой сам чёрт не брат! – Черток бойко притопнул, подняв облачко пыли. – Это цель нашей поездки, место – самое подходящее для порученного дела. Потому меня и предупредили. Тебя-то зачем?

– Не к добру это! Ой, не нравится мне здесь! – по-бабьи причитая, Чир медленно обошёл постамент, с осторожностью, словно боясь спугнуть замершие фигуры, вгляделся в них.

Работал мастер своего дела – несомненно! Произвести такое впечатление с помощью холодного металла способен только гений: птичьи позы никого не могли обмануть – памятник был детям, мальчикам-подросткам! Нежные черты каждого лица сведены страхом, мольбой и предсмертной мукой.

Однако рёбра, подобно маховым перьям вороньего крыла, воткнувшиеся в закат, безжалостно крушили однозначность восприятия. Разрушалось само впечатление о привычном и знакомом – о человеческом.

Будто убийца-нелюдь выглянул из-за угла и скрылся, навсегда залив сердце холодком неизбежности.

– Да уж, …место уникальное, прах его побери, – ни с чем не спутаешь!

– Ты согласен? К тому же его не минует ни один направляющийся на север. И тот, кого нам велено отыскать, в том числе.

Чир не слушал. От пережитых волнений он забыл, для чего прибыл сюда. Всё прежнее вдруг отступило. Он был суеверен, жутко суеверен! А, может, это предупреждение? Он метался, места себе не находил.

– Кому могло прийти в голову: сделать такой памятник? Это ж заикой можно остаться, только раз его увидев! А местные, выходит, даже перекрёсток тут накатали! У них, что сердца нет? Моё выскочить готово!

– Больно уж ты нежен, друг мой! Не думал, что наёмный убийца может быть так эмоционален!

– Может я и убийца, и негодяй, но страх божий имею! – вдруг обиделся Чир. – В жизни всякое случается, но чтобы памятник такому ужасу устроить, это кем же надо быть!

– Ха! Страх божий! Не забывай, они ж тут дикари! Откуда тебе знать, что у них в головах? Может, они считают это красивым! Или молятся на это, – Черток расхаживал вокруг памятника, заглядывал в провал соседней балки, осваивался.

– Молятся? На это? Зачем? – вцепился в него Чир и засеменил следом.

– Ну, может, затем, чтобы не забыть о том, что случилось. У здешних народов, видишь ли, письменности нет, и никогда не было. Участники событий, допустим, умерли, а памятник не даёт забыть о том, что было.

– А что было-то? Что тут случилось?

– Да я и сам точно не знаю. Вроде бы тут «гости с той стороны» нашухарили, нелюди, как ты их называешь. А свалили всё на соседний народ. Вот города и передрались меж собой. Да так, что перебили друг друга почти под корень. А началось всё с этого, – он махнул рукой в сторону жуткого возвышения.

– Что ты!

– Да-а! Тут, говорят, такие страсти пылали!

– Да-да-да! Я вспомнил! Что-то такое слышал! Про три города на побережье! Только названий не помню…

– Вот-вот. Мало им, дуракам, было, что Мировая катастрофа по всему побережью водой и огнём прокатилась! Так они ещё войну междоусобную затеяли!

– Так это ж когда было!

– Да, давно. Из-за этого прежних народов тут почти не осталось. А жаль! У них занятные сказки были: о людях, которые умеют превращаться в волков, воронов и змей! Мне в детстве рассказывали, – он округлил глаза, голос стал таинственно-заговорщицким. – Но «гости с той стороны» так продуктивно поработали, что не осталось ни сказок, ни …сказочников…

– А что за «гости»? Ты знаешь? – Чир боязливо оглянулся и опрометчиво повернулся к рассказчику спиной. – Может, и нам…

– У-у-ух! – Черток подкрался сзади и пуганул приятеля.

Тот зашёлся кашлем, поперхнувшись от неожиданности.

– Скотина! Какой же ты …скотина! Счас уйду, …насовсем! Делай всё сам! И денег мне не надо!

– Ах, тебе денег не надо? Ладно, запомню, – начал Черток почти ласково. – А уйти – это ты ошибаешься! Кто б тебе дал уйти! Дурило! Наш заказ из-за морей сюда дотянулся. Думаешь, тебе удастся отвертеться, раз уже согласился? Не выйдет! Рискуешь ты! – тон его неожиданно свернул на угрожающий.

Чир вжал голову в плечи и после краткого размышления с обречённым видом подвинулся к приятелю.

– Слушай, Черток, я пошутил. Это я от неожиданности, больно уж места непривычные! Ну, ты ж меня понимаешь? Чего делать-то надо? Я ж готов! Ты ж меня знаешь! – виновато засеменил он следом.

– Ладно тебе! Завилял скользким хвостом! Одно слово: рыба-чир! Пошли уж! Подготовиться надо!

2

Крытая повозка с маху наскочила колесом на тополь, неведомо как завалившийся поперёк дороги. Было б светло, Возница увидел бы помеху и успел бы объехать. А так…

Причудливый свет той, чьё второе имя Танит, не помогал совсем. Напротив, только искажал, путал, вносил чужеродные акценты. Коверкал накатанное полотно дороги световыми полосами и зигзагами, среди которых светло-серебристый ствол тополя выглядел только ясным лучом, не более того…

Зачем ей это? Чего добивалась?

Кто знает?

Возница только успел соскочить с сиденья и ножиком чиркнуть по ремням, чтобы освободить свою главную ценность – лошадь. Спасти кибитку и седоков и думать было нечего!

Зато, проследив взглядом смутное мелькание в кромешной тьме, заметил, как кубарем высыпались из повозки чужеземец-перегрин и его жена. Закрутились, скатываясь в балку вперемежку со своими узлами и коробами. Даже вскрикнуть не успели, спали, видимо, бедняги.

Охая и стеная, он, конечно, заглянул туда, вниз,

…куда, любопытствуя, заглянула и Танит…

…Увидел в её неверном свете изломанные фигуры своих седоков. Но спускаться не стал. А зачем? Они, явно, убились насмерть – а ну-ка с такой высоты слететь вперемежку с кибиткой!

Цена жизни чужеземцев была невелика – здесь и свои-то недорого ценились! А вот кибитку надо было бы достать – жалко добра! Но это придётся делать, как рассветёт – не видно ж ничего! Да и сам он слишком худ и немощен, придётся лошадок добавить, чтоб вытянуть. Досадуя о случившемся, Возница потёр ушибы.

Тут его горестные размышления прервали какие-то звуки, доносящиеся из глубины оврага. Звуки, которым там, явно, было не место: внизу выводил жалостные рулады ребёнок! Новорождённый ребёнок! Этот голос невозможно было спутать ни с чем – уж ему-то он слишком хорошо знаком!

Ага, значит, красотка-жена этого молчаливого грека была не просто толстушка, она была беременна! Не нашла лучшего времени, чтоб родить!

Что ж теперь с этим делать?

Возница фыркнул с отвращением при одной мысли: заботиться о ребёнке – ну, уж нет! Собственных дармоедов дома полно! Как раз чужого не хватало! Надо уходить, лучше утром вернуться. А ситуацию отпустить на волю всемилостивых богов…

Он решительно запахнул прямоспинный тулуп, выглядевший на его тощей фигуре ещё более уродливо, чем обыкновенно, запоясался и, схватившись за гриву, запрыгнул на лошадь.