Аваллон - Кирилл Партыка

Старшой, из местных, эти сказки слыхивал не раз. Он похлопал охотника по плечу: шел бы ты себе, дед, и людям голову не морочил!

Дорогу проложили, попользовались ею года три, а потом ездить перестали. Сказки сказками, но водители говорили, что и в самом деле что-то неладно в тех местах… Насчет пропавшего лесовоза следствие сделало свои выводы. Но шоферам они были до лампочки. С тех пор по зимнику ходили только петли на зайцев ставить, да и то не часто.

Егерь потоптался в раздумье. Сплюнул. Высшее гуманитарное образование имеем, а мурашечки по спине все равно бегают. Ну, случалось кое-что… Так мало ли в тайге чего случается, что запросто не объяснишь. Не в чертей же верить и здешних духов! У костра ночевать без теплой одежки прохладно, а по лесовозной дороге еще топать и топать. (И не известно, не караулит ли кто за ближайшим кустом с «Сайгой» на взводе.) По старому зимнику хоть заполночь доберешься, и засаду там никто устраивать не станет.  Сколько хожено по тайге за эти годы! Кроме медведя, тут и опасаться некого. Но медведь сейчас, в разгар осени, не опасен.

Егерь тщательно затоптал окурок и направился к черному провалу в зарослях.

Чем дальше он шагал, тем становилось темнее и тише. Будто не вечер был тому причиной, а что-то иное, витавшее над глубокими колеями старой дороги. Егерь ступал осторожно, вглядываясь в густеющий сумрак. Наконец не выдержал, достал фонарик. Узкий луч  электрического света запрыгал по колдобинам, по косматым стенам зарослей по сторонам. Егерь усмехнулся: сократил путь, называется. Что по окольной было топать, что по этим буеракам брести! Но поздно возвращаться.

Егерю не впервой было хаживать затемно по глухим лесным дорогам. Не пугали его ни тени, ни шорох за ближними кустами. Но сейчас на душе стало тревожно, будто перед грозой. Мрак сгущался над зимником, а вместе с ним и какое-то непонятное томление. Сзади пришла волна прохладного ветра. Егерь прислушался. Странный это был ветер. Он взъерошил волосы на затылке, проник под энцефалитку, но не шевельнул ни единого листа, не заставил качнуться ни одну ветку. Этот диковинный ветер словно  подталкивал: иди…

Ничего другого и не оставалось. Метров через сто впереди вдруг возник и разгорелся неяркий свет. Он пробивался сквозь гущу ветвей, падал под ноги молочно-белыми, дымными полосами. Егерь замер. Когда сияние окрепло, он увидел справа, совсем рядом, какую-то шероховатую поверхность, вертикально уходящую ввысь. А, приглядевшись, понял, что это  гигантский ствол дерева во много обхватов, похоже, кедра, но такого, какие в этих местах извели давным-давно. Лишь глубоко в тайге, за много километров, егерю доводилось встречать похожие реликты.

Сияние разгоралось. Стало видно, что слева от дороги высится ствол другого такого же великана, а дальше необъятные стволы выстраиваются один за другим, словно неправильная колоннада, и пространство между ними все наливается и наливается белесым свечением.

Тишина взорвалась странным звуком. Егерь едва не присел от неожиданности. Опытное ухо подсказало, что это крикнула какая-то птица. Но он знал наверняка, что птиц с такими чужими, пронзительными голосами в этих краях отродясь не водилось. Высоко над головой лениво захлопали огромные крылья,  крона лесного гиганта отозвалась недовольным бормотанием, и неведомое пернатое, всколыхнув мощными взмахами воздух, взмыло в непроглядную высь.

Ничего подобного здесь быть не могло: ни тысячелетних деревьев, на месте которых даже пни давно сгнили; ни птицы Рух, приблудившейся из арабских сказок; ни света в ночи, исходящего ниоткуда. Егерь попятился. Из сияния вдруг поползли клубы тумана, стелящегося у самой земли, приблизились, лизнули сапоги. Егерю показалось, что перед ним начинает распахиваться некое невидимое до той поры пространство, залитое нездешним светом, чуждое, пугающее. Он повернулся и, не раздумывая, бросился бежать.

Проваливаясь в дорожные колеи, спотыкаясь и падая, он не заметил, как вновь сгустилась непроглядная темень, погасив далеко позади неведомое сияние. Он все бежал и бежал по заброшенной дороге, мечтая лишь об одном: побыстрее выбраться обратно на лесовозную грунтовку. Плевать, сколько придется по ней топать; плевать, даже если за каким-то кустом притаилась засада. Выходило, что слухи про «нехорошее место» возникли не от избытка выпитого самогона.

Егерь долго бежал, ничего не замечая вокруг. Наконец, выбившись из сил, остановился. Его окружали привычные низкорослые заросли, над которыми угадывались верхушки черных кольев: стволы погубленных пожарами  деревьев – обычных, а не из Берендеева царства.

Егерь перевел дух. Сколько еще до лесовозной дороги? По ней километра через два есть старый карьер, где раньше добывали щебень. От рабочих остался вагончик. Он весь проржавел и почти развалился, но хоть какая-то крыша над головой. Там и заночуем.

Егерь тронулся с места и вздрогнул. Впереди опять блеснул свет. Волосы на голове шевельнулись, но, собрав волю в кулак, он пересилил страх и двинулся дальше. Свет впереди был едва заметен и совсем не походил на странное белесое сияние. Тусклый желтый огонек то пропадал, то снова проглядывал сквозь заросли. Вскоре стало ясно, что где-то вдалеке мерцает одинокая электрическая лампочка. Поблизости от нее проклюнулась другая, потом третья. Егерь ускорил шаг.  Идти мешала густая, в человеческий рост, осока, подмявшая под себя старую дорогу. Но егерь отчетливо помнил, что никакой осоки здесь не было, когда он свернул с лесовозной грунтовки. Сейчас продраться через невесть откуда взявшийся травостой удавалось с трудом. Странно. И что там за огни впереди? Это никак не походило на остановившийся лесовоз. Или даже колонну лесовозов.

Проломившись через осоку, егерь встал, как вкопанный. Протер глаза. Над головой мерцали знакомые созвездия, а луна запуталась в редком неводе перистых облаков. Все было как всегда: неодолимый покой засыпающей тайги, шепот тишины, мягкие дуновения ночного ветерка.  Все было в полном порядке, а недавнее наваждение могло показаться сном… Если бы впереди не лежал поселок.

Егерь вгляделся пристальнее. Знакомые очертания строений; улицы, вдоль которых теплились редкие фонари. Народ уже спал, окна домов запечатал мрак. Но  ошибки быть не могло. Двигаясь в противоположном направлении, егерь попал в поселок, от которого, как ему казалось, он удалялся. Но, даже двигаясь в правильном направлении, невозможно было дойти за такое короткое время.

Егерь был уверен, что ничего не перепутал. Как он мог перепутать?! Для этого ему пришлось бы пройти сквозь нездешнее сияние, сквозь строй призрачных деревьев, которых просто не существовало. 

Чувствуя противную слабость, он потряс головой и побрел к близкой околице.

2

В прихожей раздался звонок. В голове у Рязанцева он отдался болезненным толчком. Рязанцев сморщился, потер пальцами залысины на лбу и отправился открывать. Повернул ключ в замке, даже не спросив, кто там – грабить в квартире все равно нечего.

На пороге стояла Лариса. Она была хороша, как обычно, и от этого Рязанцев почувствовал злость. Строгие брючки, строгая белая блузка под безрукавкой из тонкой кожи. Рязанцев прикинул, на какую сумму в «уе» тянет эта простота от Версаче или Кардена, или, черт знает, от кого еще. Косметика у Лариски была подстать. Гостья  раздраженно крутила на пальце брелок с ключами от «Паджеро».

– Можно войти?

– Все равно ведь войдешь, – буркнул Рязанцев.

– Ясное дело!

Лариса, миновав захламленную прихожую с отставшими обоями на стенах, проследовала в комнату. Поколебавшись между проваленным диваном,  разукрашенным подозрительными пятнами, и раскладушкой (больше присесть было некуда), Лариса примостилась на край стола.

– Осторожно, – предупредил Рязанцев, – у него одна ножка отломана.

– Послушай, – очень спокойно начала Лариса, но за ее спокойствием угадывалось  кипение. – У меня чертова уйма дел. У меня проблемы каждый день. Я понимаю, тебе плевать. Ты даже про сына не вспоминаешь. Но, чтоб ему в Англии учиться, кто средства добывает? Думаешь, мне приятно через десятые руки  узнавать, что ты прогорел, остался без квартиры и ошиваешься по каким-то берлогам? Зачем ты связался с Ринатом? Ты не знал, кто он такой? Неужели нельзя было у меня спросить? Ты решил развестись – твое дело. Но это обязательно – показывать, как ты меня презираешь?

– Ладно, не начинай, – проворчал Рязанцев.

– Я и не начинаю. Но люди у меня за спиной шепчутся, дескать, я тебя, такого талантливого, не поняла, выперла, оставила ни с чем.  Тебе это в кайф?

Рязанцев разозлился.

– Бедолажка! Я твою репутацию порчу! А когда ты, балдая, раскатывала на джипах со своими трахальщиками, когда по неделе дома не появлялась, когда обращалась со мной, как с ничтожеством, – с репутацией все было в порядке?!