Падение Столицы - Сергей Митрофанов

И сегодня я абсолютно спокоен относительно политических разночтений, полярных нравственных оценок, взаимных обвинений в предательстве. Чего-чего, а предать нечто аморфное и бесцельно вихляющееся, такое, как наша write-среда, такое, как общество конца 90-х, невозможно. С другой стороны, все равно окажешься предателем, даже если уйдешь в пустыню и будешь есть там кузнечиков.

С годами я понял, что человек вообще-то бессмертен, а умирает, когда не в силах тащить груз накопившихся компромиссов. Он уходит, когда не может расплатиться по долгам - в метафизическом и метафорическом смыслах.

С журналом людей происходит то же самое - единственно, что это не такой уж бесповоротный императив. В один прекрасный момент выясняется, что уже невозможно удерживать всю эту систему вербализованных отношений в русле меняющегося контекста и надо взрывать! Слова более неподвижны, чем люди. Люди тасуют смыслы. Слова мстят.

В глухой взаимной неприязни Мальгина и Третьякова - оба столпы, оба начинатели, каждому смешно смотреть на другого как на равного - я всегда был на стороне Третьякова. Потому что Третьяков был больший гвоздь, торчал, все на него садились, а Мальгин лишь делал вид, что он гвоздь.

Но сегодня и это потеряло смысл, их обоих можно оценивать только по одному параметру: кто из них эффективнее пережевывал мозги граждан. Третьяков пережевывает до сих пор, а Мальгин куда-то делся - как Станкевич, прихватив пригоршню долларов.

И вслед им улюлюкали карабасы, изображая погоню, а на самом деле, дожирая что-то более капитальное, чем "нежилое помещение".

Сила Вещей

Все остальное - тишина. Жизнь после смерти. Журналу было предложено выполнять другую функцию. Кем? Частично обстоятельствами. Частично идеологами масс-медиа - не одним же Володей Яковлевым. Они утверждали: выгодно писать для богатых - может, что-то и обломится. Они утверждали: Издание должно окупаться - кто спорит? Они утверждали: нация читателей ЭВОЛЮЦИОНИРОВАЛА, люди хотят смотреть цветные картинки и людей нельзя волновать.

А нации читателей, между прочим, просто нечего было есть...

Как резонатор Издание скончалось в момент начала реконструкции. А потом оно скончалось потому, что реконструкция была порочна. Потому что богатым не нужно столько журналов для богатых. Потому что демократическим старушкам не нужно столько рекламы. Сила вещей.

Акционировались с "Коммерсантом" крест-накрест, благо акционировали неизвестно что, а акционерами становились неизвестно кто. Мальгин стал акционером издательского дома "Коммерсантъ", а "Коммерсантъ" стал основным акционером "Столицы". Поджидая в коридоре знакомую из отпочковавшегося приносящего очень неплохие деньги руксоставу "Центр-плюса", я как раз наблюдал исход из "Столицы" плачущих сотрудников, которым недосталось стать акционерами.

А потом проект "крякнул", хотя никаких экономических предпосылок для этого не было.

Какая тайная сила (в виде каких долларов) заставила акционера Мальгина лишиться рупора, возможности поливать шестидесятников и резать правду-матку в глаза пошатнувшимся друзьям? Какая тайная сила заставила его, как суперинтенданта Фуке из "Виконта де Бражелона", отказаться от панциря неприкасаемого? Неизвестно - но международный заговор коммунистов, совков и жириновцев тут явно ни при чем.

Может быть, это оптимальный ход событий.

Ведь то, что ниша социального тарана по-прежнему свободна (а в то же время есть журналисты, есть логотипы, есть Новодворская и есть, по большому счету, в стране деньги), но не происходит соединения свидетельствует о многом.

То, что знаменосцы всех без исключения армий - лишь номинально в авангардах, а сами армии могут отступать, войны могут перерастать из освободительных в захватнические, - это понимаешь только с опытом.

Опыт

Десять лет я критиковал Чубайса (от чего ему было ни жарко, ни холодно), но вдруг оказался на одной с ним стороне. Мне чужд был Гусинский, но я занимал теплые посты в его империи, я искренне ненавидел Березовского, но какими-то окольными путями от него приходили очень неплохие гонорары. И я понял, что глупо искренне относиться к профессии - лаять из-за забора, - особенно когда не знаешь, с какой его стороны находишься внутренней или внешней. Что ни одно дело подобного рода нельзя считать стопроцентно своим - точно так же, как нельзя впускать в себя любимую женщину: на каком-то витке неизбежен разрыв и развод.

Что касается Мальгина, мне хочется перед ним извиниться, как и перед всеми остальными знаменосцами, которые хотят уцелеть. Ведь - сами того не подозревая - они сохраняют хрупкий баланс мира, который все время стремится куда-нибудь кувыркнуться - в разрушенные крепости и пьяные от победы войска...