Громосвет - Николай Максимович Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты долго думаешь. — раздалось справа от меня. Я повернулся. Со мной, не прекращая шаг, четко нога в ногу шел вдоль улицы Репей. — Я уже с минуту как иду рядом.
— Прости, братец.
— Ты всё о своём? О городах и драконах?
— Мне тут умные люди сказали, что война формирует иномирие.
— Ну это не удивительно, классики постоянно в этой войне варились.
— Да не, дело не в истории, травмах и влиянии. Когда одни пережили войну и свою травму выразили в книгах, а другие, что пережили не только войну, но и в принципе конфликты, даже самые мелочные, эти книги читают — это мне как раз понятно в причинах спроса. Концепция ухода от мира — тема изъезженная, мне одних ролевиков с реконструкторами хватает, насквозь их вижу. Тут оказывается дело в ином: эстетическая выдуманность образов на деле только иллюзия, скрытая в проблеме потребления.
— В каком смысле?
— В смысле, что война — это действительно мир, а в нём процветают все народы, образы и эти самые “смыслы”.
— Радикально звучит.
— Это ещё полбеды. Ты как музыкант мне ответь, ты нахера используешь в обложках релизов фэнтези тематику?
— Ну я как бы играю о чём хочу, и это полноценно подходит под эстетизм.
— Тебе не кажется, что музыка вообще не должна обладать сопровождающими её изображениями?
— Я понимаю к чему ты клонишь: музыку ты чувствуешь как объёмное пространство, а обложки всё-таки рисованные, их не прочувствовать. Что максимум — это понимать обложку как симулякр.
— Тут ты верно мыслишь. Если обложка как символ — это “о чём”, а обложка как симулякр — это претендент на “реальность”, но нечто должно стоять и за пределами обложек!
— Собственно — это то самое пространство, о котором я и играю?
— Причём им же, ты же всё таки чему-то подражаешь, иначе как ты можешь давать трекам названия.
— Ну.
— А то и ну, что в пределах одного каноничного жанра что бы ты ни назвал, а всё равно это самое не будет противоречить другим таким же как и ты.
Многозначительно-поднятый палец вверх спровоцировал Репея развить наш разговор в русло надвигающегося первого Января, и так, перетекая в повседневность, мы дошли до его квартиры.
Я втиснулся в разговор бесцеремонно:
— Господа, вот вы верите в деда Мороза?
— Оооой, многоуважаемый, не верится что-то.
— Дааа, вам вот, сударь, с чего интересоваться такими вопросами?
Все парни меня знали, — это обыкновенное дело — прервать скучнейший разговор, стриггерившись на такое слово, о котором никто и не думает, что оно провокационно. Но в такой теме как “дед Мороз” словом-триггером может являться всё что угодно. Однако на этот раз предмет разговора был мне известен заранее.
— Вот ёлку у нас установили в России на немецкий манер, — начал я. — однако в деревнях ёлку сажали на местах упокоенных, то есть где трупы, могилы, все дела. Вот, и получалось впоследствии такое альтернативное кладбище для бедных, чистый еловый лес. Ёлка в этом смысле символизировала вечную жизнь, ну, в христианском ключе. Да, и мне налейте. — На минуту мой разговор прервался, но опустив пустой стакан обратно на стол я неминуемо продолжил. — Вот, ель — фигура надгробная, деда Мороза мы призываем как? Становимся в хоровод, поем церемониальные песни, все дела. Мне же не нужно рассказывать за символизм хоровода? Нет? — я не акцентировал на своей фигуре полноценного внимания. Двухкомнатная квартира была забита, вроде как, пятнадцатью лицами мне знакомых, преимущественно — друзей, которым я всегда, будь на то реальная необходимость, мог бы рассказать всё, что рассказываю и сейчас, однако текущие обстоятельства мою полемику оформили в русло увеселительного застольного разговора, а потому внимание к нему хоть и было, но было оно рассеянным. Следственно, даже если никто и не знал о символизме хоровода, никому и не требовалось его объяснять, чай не лекция. — Ну вот, значит солярная сила от лица коллектива активна у некоторого надгробия, чтобы пришел дед Мороз. Вы слушали Бурзум?
— Только не говори что ты сейчас собираешься нам его поставить.
— Да не. Автор его, Луи, выпускал статьи разного толка и степени научности, и как-то он описывал, что человек, который разрывает могилу своего предка в четвертом-пятом колене, тем самым претендуя на имущество с ним закопанным, забирая, например, меч, получал меч выкованный “дворфом”. Понятно, что идёт речь о Скандинавии, но сам факт того, что ты не воруешь из могилы собственной родни, что аморально, а получаешь некоторое дворфийское сокровище, уже нет-нет да обращает своё внимание на интересную семейную установку. Тут, брат, мы вспоминаем Проппа с его идеей об общем праиндоевропейском мифе, который отражён во всех народных сказках, по крайней мере Европы, и получаем, что дед Мороз — это общий первопредок, дворф, хранитель рода, на чьё, а то есть свое, то есть семейное наследие мы претендуем по нужде. Потому, хоть подарки и дарит семья, его дарит общий первопредок, то есть дед Мороз.
— Навряд ли сталинский новодел был создан именно таким.
— Нет, понятно, что здесь дед Мороз имеет гораздо большее с национал-социализмом, чем со сталинским большевизмом, даже по факту строится на гитлеризме и неоязычестве, то есть фёлькише, а не пустом хотении отмечать не-христианскую новогоднюю, а не рождественскую ёлку. Только вот это самое “пустое”, сопровождается не только неистовым саммонингом. Вот что такое “тост”?
Раздался хохот.
— Это он сейчас так выпить предложил.
— Да наливай, только это второй слой, я всё-таки серьёзно. Тост, как ни крути, застольный ритуал, причём магический. Тут хочешь- не хочешь, а признать это придётся хотя бы потому, что морфология у магии такая: заклинание, что читать следует как “пожелание”, ритуал, что можно усмотреть во вставании с мест, чоканье, чоканьи? рядах табу, например, что пустую бутылку на стол не ставят, или вот поднял рюмку — не смей возвращать пока не выпил, ну и миф. С мифом тут сложнее: можно говорить о поводе, то есть празднике, который даёт силу твоим заклинаниям, ведь не будешь же ты желать счастья-здоровья и любви в, например, день независимости. Кстати, выпьем.
— Давайте, мужички, за деда Мороза.
Моё молчание продлилось в разы дольше, наверное, минуты на три, так как парни после накатившего пошли покурить на