Эхо (Стихи) - Михаил Кузмин

Уж ее не позабудешь,

Как умом ты ни мудри.

Сердце теплое остудишь?

Разогреют звонари.

И поют, светлы, не строги:

Дили-бом, дили-бом-бом!

Ты запутался в дороге?

Так вернись в родимый дом.

[1916]

368. УСПЕНЬЕ

Богородицыно Успенье

Нам нетленье открыло встарь.

Возликуйте во песнопеньи,

Заводите красно тропарь.

Во саду Богоматерь дремлет,

Словно спит Она и не спит,

В тонком сне Она пенью внемлет,

Божий вестник пред Ней стоит.

Тот же ангел благовествует,

Но посуплен и смутен он,

Ветвью темною указует,

Что приходит последний сон.

Наклонилась раба Господня:

- Вот готова я умереть,

Но позволь мне, Господь, сегодня

Всех апостолов вновь узреть.

Во свечах, во святых тимьянах

Богородицы чтут конец,

Лишь замедлил во Индинианах

Во далеких Фома близнец.

Он спешит из-за рек глубоких,

Из-за сизых высоких гор,

Но апостолов одиноких

Неутешный обрел собор.

Говорит Фома милым братьям:

"Неужели я хуже всех?

Богородицыным объятьям

За какой непричастен грех?

Жажду, братия, поклониться,

Лобызать тот святой порог,

Где Небесная спит Царица

На распутий всех дорог".

Клонит голову он тоскливо,

Греет камни пожаром уст...

Гроб открыли... Святое диво!

Гроб Марии обрящен пуст.

Где Пречистой лежало тело,

Рвался роз заревой поток.

Что ручьем парчевым блестело?

То Владычицы поясок.

О, цветы! о, ручьи! о, люди!

О, небес голубая сень!

О златом, о нетленном чуде

Говорится в Успеньев день.

Ты и Дева, и Мать Святая,

Ты и родина в пору гроз:

Встанет, скорбная, расцветая

Буйным проливнем новых роз!

1916

369. СТРАСТНОЙ ПЯТОК

Плачует Дева, Распента зря...

Крвава заря

Чует:

Земнотряси гробы зияют зимны.

Лепечут лепетно гимны

В сияньи могильных лысин.

Возвысил

Глас, рая отвыкший, адов Адам:

- Адонаи! Адонаи!

Гуляют,

Трясясь могильно, старцы,

Отцы и деды;

Вселяют

Ужас и радость ходильцы прохожим.

Зрите, пророки:

Оки

Девы без бури

Синее кобольта и берлинской лазури!

Сине сползло на щеки,

Синеет пречистый рот!..

Народ

Любимый,

Разве в разбега зигзаг

Не чтется могиле могила?

Хлестко

Рванулась завесь святая...

Молила,

Распента зря, жестко

Жестоковыйных железных...

Адонаи!

В безднах

Остановился вир синий.

Павлиний

Луч рассекают кометы,

С петель сорвные!

Деве сердце вонзло пронзило

Копье, и меч, и трость.

Моли, да подаст Тебе силы

Тлени тенной Гость.

О, как бьется

Голубь сердный,

Страж усердный

Божьей Мати!

Вот склонилась,

Вот скорбнилась,

К бледну палу

Вот упала.

А над Девьей млстивной главой,

Как плаканный у мытаря золотой,

Звезда восстала!

1917

370. ЛЕЙНЫЙ ЛЕМУР

В покойце лейном летавит Лемур.

Алеет Лейла, а Лей понур.

"О, лейный сад!

О, лейный сад!"

Девий з_а_клик далече рад.

Зовешь ты, Лейла, все алей:

"Обручь меня, о милый Лей.

Возьми, летун!

Пронзи, летун

Могильник тлинный, живой ползун!"

Все близит, близит груди грудь,

Зубий чешуи на грустную чудь,

Змеей зверит,

Горей горит

В зрачке перлиный Маргарит...

Кровей пятнит кабаний клык...

О, отрочий, буявый зык!

- О, бледний птич!

О, падь опличь!

Плачует доле девий клич!

1917

III. ЧУЖАЯ ПОЭМА

371. ЧУЖАЯ ПОЭМА

Посвящается

В. А. Ш

и

С. Ю. С

1

В осеннем сне то слово прозвучало:

"Луна взошла, а донны Анны нет!"

Сулишь ты мне конец или начало,

Далекий и таинственный привет?

Я долго ждал, я ждал так много лет,

Чтоб предо мной мелькнула беглой тенью,

Как на воде, меж веток бледный свет,

Как отзвук заблудившемуся пенью,

И предан вновь любви и странному волненью.

2

Заплаканна, прекрасна и желанна,

Я думал, сквозь трепещущий туман,

Что встретится со мною донна Анна,

Которой уж не снится дон Жуан.

Разрушен небом дерзостный обман,

Рассеян дым, пронзительный и серный,

И командору мир навеки дан...

Лишь вы поводите глазами серны,

А я у ваших ног, изменчивый и верный.

3

Как призрачно те сны осуществились!

И осень русская, почти зима,

И небо белое... Вы появились

Верхом (стоят по-прежнему дома).

О, донна Анна, ты бледна сама,

Не только я от этой встречи бледен.

На длинном платье странно бахрома

Запомнилась... Как наш рассудок беден!

А в сердце голос пел, так ярок и победен.

4

О, сердце, может, лучше не мечтать бы!

Испания и Моцарт - "Фигаро"!

Безумный день великолепной свадьбы,

Огни горят, зажженные пестро.

Мне арлекина острое перо

Судьба, смеясь, сама в тот день вручила

И наново раскинула Таро.

Какая-то таинственная сила

Меня тогда вела, любила и учила.

5

Ведь сам я создал негров и испанцев,

Для вас разлил волшебство звездных сфер,

Для ваших огненных и быстрых танцев

Сияет роскошь гроздьевых шпалер.

Моих... моих! напрасно кавалер

Вам руку жмет, но вы глядите странно.

Я узнаю по томности манер:

Я - Фигаро, а вы... вы - донна Анна.

Нет, дон Жуана нет, и не придет Сузанна!

6

Скорей, скорей! какой румяный холод!

Как звонко купола в Кремле горят!

Кто так любил, как я, и кто был молод,

Тот может вспомнить и Охотный ряд.

Какой-то русский, тепло-сонный яд

Роднит меня с душою старовера.

Вот коридор, лампадка... где-то спят...

Целуют... вздох... угар клубится серо...

За занавеской там... она - моя Венера.

7

Вы беглая... наутро вы бежали

(Господь, Господь, Тебе ее не жаль?),

Так жалостно лицо свое прижали

К решетке итальянской, глядя вдаль.

Одна слеза, как тяжкая печаль,

Тяжелая, свинцово с век скатилась.

Была ль заря на небе, не была ль,

Не знала ты и не оборотилась...

Душой и взором ты в Успенский храм стремилась.

8

И черный плат так плотно сжал те плечи,

Так неподвижно взор свой возвела

На Благовещенья святые свечи,

Как будто двинуться ты не могла.

И золотая, кованая мгла

Тебя взяла, благая, в обрамленье.

Твоих ресниц тяжелая игла

Легла туда в умильном удивленьи.

И трое скованы в мерцающем томленьи.

9

Еще обрызгана златистой пылью

(О солнце зимнее, играй, играй!),

Пришла ко мне, и сказка стала былью,

И растворил врата мне русский рай.

Благословен родимый, снежный край

И розаны на чайнике пузатом!

Дыши во сне и сладко умирай!

Пусть млеет в теле милом каждый атом!

И ты в тот русский рай была моим вожатым.

10

А помнишь час? мы оба замолчали.

Твой взор смеялся, темен и широк:

"Не надо, друг, не вспоминай печали!"

Рукой меня толкнула нежно в бок.

Над нами реял нежный голубок,

Два сердца нес, сердца те - две лампадки.

И свет из них так тепел и глубок,

И дни под ними - медленны и сладки,

И понял я намек пленительной загадки.

11

В моем краю вы все-таки чужая,

И все ж нельзя России быть родней,

Я думаю, что, даже уезжая

На родину, вы вспомните о ней.

В страну грядущих непочатых дней

Несете вы культуру, что от века

Божественна, и слаще, и вольней

Я вижу будущего человека.

12

О донна Анна, о моя Венера,

Запечатлею ли твой странный лик?

Какой закон ему, какая мера?

Он пламенен, таинствен и велик.

Изобразить ли лебединый клик?

Стою перед тобой, сложивши руки,

Как руки нищих набожных калик.

Я - не певец, - твои я слышу звуки.

В них все: и ад, и рай, и снег, и страсть, и муки.

1916

IV. КУКОЛЬНАЯ ЭСТРАДА

372. ПРОЛОГ К СКАЗКЕ АНДЕРСЕНА "ПАСТУШКА И ТРУБОЧИСТ"

Вот, молодые господа,

Сегодня я пришел сюда,

Чтоб показать и рассказать

И всячески собой занять.

Я стар, конечно, вам не пара,

Но все-таки доверьтесь мне:

Ведь часто то, что слишком старо,

Играет с детством наравне.

Что близко, то позабываю,

Что далеко, то вспоминаю,

И каждый день, и каждый час

Приводит новый мне рассказ.

Я помню детское окошко

И ласку материнских рук,

Клубком играющую кошку

И нянькин расписной сундук.

Как спать тепло, светло и сладко,

Когда в углу горит лампадка

И звонко так издалека

Несется пенье петуха.

И все яснее с каждым годом

Я вспоминаю старый дом,

И в доме комнату с комодом,

И спинки стульев под окном.

На подзеркальнике пастушка,

Голубоглазая вострушка.

И рядом, глянцевит и чист,

Стоит влюбленный трубочист.

Им строго (рожа-то не наша)

Китайский кланялся папаша.

Со шкапа же глядела гордо

Урода сморщенная морда.