Всё по-взрослому - Валерий Столыпин

себя как обычная студентка, хотя была намного старше. Она и выглядела ровесницей: трогательно беззащитной, призрачно невесомой, удивительно хрупкой. Ощущение эфемерности усиливали огромного размера серые глаза, выражающие отчего-то крайнюю степень удручающей меланхолии. Так обычно выглядит неприкаянное одиночество.

Именно по глазам и можно было определить её возраст.

Сквозь её прозрачную бледно-голубую кожу явственно просвечивали мраморные узоры кровеносных сосудов. Удивительно упругую грудь она никогда не подвергала насилию: дерзкие бугорки аппетитной формы самостоятельно удерживали устойчивую выпуклость. Соски яростно рвались наружу сквозь податливую ткань лифа.

Рядом на лежанке они оказались не совсем случайно: Егор намеренно выстроил цепочку событий, предшествующих этому.

От спящей женщины исходил удивительный аромат, вдыхая который можно было сойти с ума от избытка желаний.

Стоит ли описывать банальное стечение обстоятельств, которые не могли закончиться иначе как любовью: ведь он мужчина. Во всяком случае, мог им стать с помощью Вероники Евгеньевны.

Если женщина захочет его разглядеть.

Вероника Евгеньевна против воли млела в присутствии Егора. Юноша сгорал в пламени страстей даже на расстоянии.

На картошке они вели себя чинно, разве что шёпотом обнимались, когда никто не видел, но потом, дома, в её уютном гнёздышке… что же они вытворяли!

Как же смачно в сумеречной мгле его обнажённый силуэт, грозно нависавший над поверхностью кровати, сосредоточенно вколачивал в стонущую под его тяжестью лакомую неподвижность нечто весьма важное.

Он помнил томные сдавленные стоны, протяжное, с нарушениями ритма и глубины порывистое грудное дыхание, ритмичный скрип матрасных пружин, перемежающийся сочными звуками, причудливо мелькающие в сполохах отражённого света тени на светлых обоях и простынях.

Помнил расплывчатые контуры обнажённой грации с воздетыми к небу руками в отражённом от стен лунном свете, изумительно совершенные, изысканно роскошные: осиную талию, широкие бёдра, высоко вздыбленную грудь, бледно-голубую, с блёстками влаги удивительно бархатистую кожу.

Что было — то было. Быльём поросло. Это далёкое прошлое. Рите он ни разу не изменял. Разве что мысленно.

Какой мужчина не проводит взглядом очаровательную озорницу, не разденет её в предприимчивом воображении. Основной инстинкт. С ним не поспоришь. Но фантазии не в счёт. Химеры не имеют плоти, к ним нельзя ревновать.

Перед женой и совестью он был невинен как новорожденный младенец.

Преподаватели и студенты на пункте отправки выглядели одинаково — как туристы.

Рита неуловимо напомнила ему Веронику Евгеньевну: такая же стремительная, улыбчивая, стройная, такая же грудастая. Да и глаза… как тут не влюбиться?

— А спать, спать вы будете отдельно, — спросил Егор, отчего сердце ускорило ритм.

— Откуда мне знать. Каждый год по-разному. Давай прощаться. Так, шестой отряд, занимаем места в салоне автобуса! Виктор! Савельев, вам отдельное приглашение! Всё, Егорушка, чмоки-чмоки. Адрес совхоза оставила на письменном столе. В выходной можешь подскочить, если будет желание и время. Целоваться не будем, неудобно.

— Неудобно что?

— Это же дети. Не надо их провоцировать.

— Вот оно что!

— Уж не ревнуешь ли ты, проказник?

— Ладно, проехали. В щёку-то можно?

Когда автобус отъехал, Егор почувствовал как нечто неуютное, тревожное, энергично внедряется в мозг, причиняя душевную муку.

Савельев.

Виктор.

Больше жена ни к кому индивидуально не обращалась. И смотрел он на Риту как-то не так, по-особенному, мимолётом что ли, но цепко, словно проколоться боялся. Опять же, до руки её дотронулся, когда в автобус садился.

Самоуверенный, ладно скроенный, крепкий. Совсем как он в молодости.

Егор задумался. Начал припоминать детали прощания, подгоняя мимолётные наблюдения под сиюминутные ощущения.

Он всегда сомневался, даже в том, что сам завоевал чувства Вероники Евгеньевны. Она могла ловко манипулировать его незрелыми эмоциями. Женщины умеют выдавать свои цели и помыслы за желания самого мужчины.

Веронике нравилось ощущать всей ладонью его приподнятое настроение. Ещё больше — руководить нескромными желаниями. Казнить или миловать — решала исключительно она. Но Егор был уверен в личной способности запросто высекать искру неистового женского вдохновения и любопытства, в личном праве принимать за двоих решения, в умении возбуждать страсть до точки кипения, до помутнения в мозгу.

Похоже, он ошибался. Как тогда, так и сейчас.

Странного характера дрожь прокатилась по телу, причиняя телесное и духовное страдание, выводя из равновесия. Он не слепой, скорее всего, правильно расшифровал настроение жены. Мальчишка явно откликнулся на едва уловимые знаки внимания, загадочно улыбаясь в ответ на чувственную приманку. Основной инстинкт ошибается редко.

— Вряд ли это была случайность! Что мне с этим предчувствием делать, на стенку лезть? А если ошибаюсь? Отчего самое важное выясняется в конце, когда изменить ничего невозможно, когда жизнь состоялась, когда все мелодии сыграны, даже звуки вальса и близость в танце не прибавили счастья, лишь усилили драматизм ситуации? Почему жизнь мимолётна и в значительной мере случайна?

Мысли медленно разрушали привычный, сбалансированный во всех отношениях внутренний мир. Его личный мир.

Странное ощущение. Словно у тебя, умирающего от голода, забирают последнюю кровь.

Егор долго не решался бросить монетку, — все врут, почему она должна открыть неудобную правду?

Щелчок. Ещё мгновение, пока серебряный диск кувыркался, он на что-то зыбкое надеялся.

Так не хотелось верить взбесившейся интуиции. Может быть, забыть, сделать вид, что ничего не происходит? Живут же люди в парах, не замечая друг друга: по инерции, по привычке. Изображая любовь, благополучие и счастье.

“Доброе утро, любимая! Извини, вечером буду поздно. Работа.” А сам к любовнице. Супружеский секс для здоровья вечером в пятницу. И свобода от всего. В том числе от ответственности. Скучно, противно! Да и не получится. Врать не умею. А пора бы научиться.

Савельев первым соскочил с подножки автобуса при встрече, подал Рите руку. Увидев Егора, суетливо отвёл взгляд, занервничал.

В глазах жены сквозило лихорадочное возбуждение, щёки и шея рдели пятнами, выдавая нервное напряжение, руки не находили себе места, глаза рыскали.

Поцелуй отвергла, по той же странной причине, что и при прощании.

Егор покрутил в ладони серебряную монетку, но бросать не стал, ограничился пристальным взглядом глаза в глаза.

Рита тоже не умела лгать.

Смущение разлилось по щекам. Руки и губы дрожали, выдавая притворное лицемерие, цепляющееся за призрачную возможность уйти от ответа.

— Всё ясно!

— Что тебе ясно, телепат! То, что я устала? Давай не будем выяснять отношения при посторонних. Не знаю, что ты себе придумал. Дома всё в порядке?

— У Лизы пятёрки по всем предметам. Англичанка хвалит. У Ромки зуб выпал. Вчера манту сделали. С велика упал. Как видишь, живём, дышим. А у тебя? Считаешь, нам есть что выяснять?

— Тебе виднее. Не я начала инициировать обряд жертвоприношения.

— Ну да, ну да! Дети тебе сюрприз приготовили. Стол накрыт. Вино, цветы.