Запретный город - Кристиан Жак

Камень.

Оказалось, что это просто камень, правда ограненный. Каменный куб. И этот камень сиял таким ярким светом, что во вратах, ведущих в обитель вечности ныне царствующего фараона, стало белым-бело. Солнце воссияло в ночи и стерло все тени.

Десятеро долго стояли над камнем, потом старший приподнял его с земли и велел двоим своим подручным отворить врата гробницы. Сам он вошел первым, остальные — за ним, благо дорогу освещал камень.

Мехи на несколько минут застыл в оцепенении. Не сон ли это? Братство в самом деле обладало баснословными сокровищами, ему была ведома тайна света, он своими глазами видел камень — какие еще нужны доказательства?! Нет, это не обман и не сказки. Камень явно был создан не богами, но самими мастерами, и уж они-то нашли ему применение. А что, если они и взаправду умеют делать золото? Ходят упорные слухи, что у них есть потайные мастерские и там у них груды, кучи, горы этого рукотворного золота…

Непостижимые, необъятные просторы открылись мысленному взору молодого воина. Вот, стало быть, откуда берутся несметные богатства и невероятная удачливость Рамсеса Великого. Истоки этого счастья — здесь, в Месте Истины. Вот почему братство живет столь обособленно, вдали от мирской суеты, спрятавшись за высокими стенами.

— Что ты здесь делаешь?

Мехи поспешно обернулся и увидел перед собой стражника-нубийца с палицей и кинжалом.

— Я… я заблудился.

— Это место запретное, — объявил чернокожий страж. — Как тебя зовут?

— Я из личной стражи царя, и у меня тайное поручение, — нахально заявил Мехи.

— А почему мы об этом не знаем?

— А вам и не надо знать… И никому знать об этом не следует.

— С чего бы это?

— Мне поручено проверить, как охраняется Долина царей. В самом ли деле все сделано для того, чтобы сюда не мог проникнуть ни злодей, ни лазутчик? Твое счастье, страж: ты доказал, что смотришь во все глаза.

Нубиец замялся:

— Начальник меня бы предупредил.

— Ты что, не понял, что иначе нельзя было?

— Пошли к начальнику. Просто так отпустить тебя я не могу.

— Ну я же говорю, что дело свое ты знаешь.

Светила полная луна, Мехи дружелюбно улыбался, и нубиец не только успокоился, но даже приткнул свою увесистую дубинку за пояс.

Стремительно, словно гадюка-песчанка, молодой воин метнулся вперед и изо всей силы ударил стража головой в живот. Бедняга опрокинулся на спину и покатился по склону, пока не упал на плоскую каменную площадку, обрывавшуюся противоположным краем в долину.

Рискуя свернуть себе шею, Мехи подполз к своей жертве. Хотя голова у стража была разбита, сам чернокожий еще дышал. Подобрав острый камень, юноша раскроил несчастному череп.

Потом хладнокровный убийца немного подождал. Убедившись, что нубиец никогда больше не встанет на ноги, Мехи поднялся на вершину холма и окончательно поверил в свою удачу. Удвоив бдительность, он поспешил прочь от запретного места.

Такая волшебная ночь! Ее чары выветрили из головы юноши все заботы и мысли. Кроме одной-единственной: как проникнуть в тайну Места Истины?

Но надо же с чего-то начинать… Раз уж в селение ему не попасть, придется добывать вожделенные сведения как-то иначе. Что-нибудь да придумается.

Оно того стоит. Если все получится — должно получиться! — какое блистательное будущее его ожидает! Душегуб, не забывая об осторожности, позволил себе погрузиться в грезы: все тайны и все богатства братства должны принадлежать ему. Ему и только ему!

1

Спешить в поле, как только спадет вода нильского разлива, сеять, чтобы потом жать и убирать урожай в хранилища, которые надо заранее подготовить и очистить, И эта вечная война с вредителями, которые так падки на то, что не им предназначено: в амбарах — грызуны, у реки — бегемоты. А без воды что вырастет? Вот и копай канавы, подводи воду, следи, чтобы под рукой всегда наготове были нужные орудия. Ночью, как бы ни клонило в сон, надо плести веревки. А еще за стадом глядеть кто-то должен: скот жиреет от взгляда хозяина, а где скотина, там и сбруя, и повозки, и бороны, и плуги, и все требует ухода, это чини, то латай, одно выкидывай, другое обновляй. Так вот и ковыряйся на своей делянке и трясись до самой могилы: уродилось ли зерно, не пала ли скотина. Других мыслей тебе не положено. Да и недосуг думать о чем-то еще… Но Жар-то как раз думает о другом. Ему уже давно обрыдла вся эта рутина.

В тени смоковницы,[1] выросшей там, где обрывались возделанные поля и начинались пески, Жар наслаждался заслуженным отдыхом — он шел домой с пастбища, где присматривал за семейным стадом, и решил вздремнуть на свежем воздухе. К своим шестнадцати годам Жар вымахал под метр девяносто — да еще раздался в плечах — и давно уже понял, что такому здоровяку, каким он уродился, ни к чему хлопоты о хозяйстве — об этой своей родной земле! Довольно того, что на ней потел его отец, а до него дед, а еще раньше прадед.

Почти каждый день — не только сегодня — он, если выдавалась свободная минута, спешил к этой смоковнице, чтобы рисовать на песке зверей. Для этого занятия он выбрал подходящую палочку и заострил ее. Рисовать… Вот на что ему не жаль ни сил, ни времени. Только глядеть, как из-под твоих пальцев появляется зверь: собака, осел или тысячи других тварей.

Жар умел видеть и замечать. И все увиденное копилось в сердце, а оно — опять же, если выдавалась свободная минута, — отдавало приказы руке, и та рисовала на песке линии, становившиеся очертаниями образа, в котором жизни было побольше, пожалуй, чем в самой жизни. Еще мальчиком он мечтал о папирусе, красках, и чтобы было стило, а лучше не одно… Но он был сыном пахаря, и отец только хмыкал под нос, когда сын заговаривал о таких глупостях.

Одно было место на этом свете, одно-единственное, куда хотел бы попасть Жар, — Место Истины. Что творится там, за высокими стенами, ограждающими селение, он понятия не имеет. Да и кто об этом знает? А знает, так не скажет. Но он знал, что там собраны лучшие рисовальщики царства и им доверено украшать гробницу фараона.

Нечего было и надеяться, что сына земледельца могут принять в это сказочное братство. И все же юноша не отказывал себе в удовольствии помечтать: в самом деле, ты отдаешься своему призванию и тебя нимало не волнуют повседневные тяготы и хлопоты — что может быть лучше?

— Что, Жар, прохлаждаешься?

В словах незваного гостя слышна была ядовитая издевка. Издевка не издевка, но неприязнь и желание обидеть уж точно. И яд этот прогнал сон наяву. Окликнувшего звали Простаком, и было ему лет двадцать. Рослый такой молодой человек, поигрывающий мощными мышцами. Из одежды на нем была только набедренная повязка. Рядом с Простаком скалился, как полоумный, его младший брат по прозванию Коленище. Тому едва пятнадцать исполнилось, но весу в нем уже было килограммов на десять больше, чем в старшем брате, — не зря же он каждый день уплетал жирные лепешки и сладкие пироги.