АМБИГВЫ. Трудности к Фоме (Ambigua ad Thomam), Трудности к Иоанну (Ambigua ad Iohannem) - Преподобный Максим Исповедник

г. в Галле (по иной рукописи, нежели Гейл), считал уже, что эти два сочинения – две части одного большого труда. После переиздания труда Олера аббатом Минем в PG 91 название Ambiguorum liber стало общепринятым для объединенного сочинения из Трудностей к Фоме и Иоанну.

На самом же деле, как считает и Йансенс, и многие ученые до него, следует четко различать эти два сочинения; с этим нельзя не согласиться. Тем не менее, учитывая то, что сам же прп. Максим, скорее всего, их объединил, причем в совершенно определенном порядке – поместив впереди более поздние Трудности к Фоме, мы не должны отмахнуться и от этого его решения, списывая все на исторические обстоятельства и перипетии церковной истории. Несомненно, что при понимании более ранних произведений прп. Максима следует учитывать раскрытие и уточнение их мысли в более поздних. Причем это касается не только темы божественной и человеческой энергий, которую прп. Максим раскрывает в Трудностях к Фоме, но и ряда других тем, и в первую очередь вопроса о движении (точнее, как мы увидим, вопроса об отсутствии движения) в Боге, который он обсуждает сначала в Трудностях к Иоанну [10] в связи с толкованием выражения свт. Григория Богослова о «движении» Единицы (Монады), а потом снова возвращается к нему в первой трудности к Фоме. Но и этим дело не кончается, так как «Богомужеское действие», равно как и вопрос о движении Монады, потом снова обсуждается в так называемом Втором письме к Фоме (ок. 635–636 гг.), которое примыкает к Трудностям к Фоме (то есть первому письму к нему) и обычно публикуется вместе с ним.[11] Итак, мы имеем дело с рядом сквозных тем, рассматриваемых прп. Максимом в течение более чем десяти лет, что, разумеется, не отменяет необходимости изучать каждую из серий Трудностей и примыкающее к ним Второе письмо к Фоме не только в общем для них, но и в своем собственном контексте.

II. Адресат Трудностей к Фоме

К сожалению, наши сведения об адресате Трудностей к Фоме и обращенного к нему же Второго письма весьма скудны и основаны в первую очередь на самих этих текстах. Как замечает П. Канар,[12] прп. Максим относится к своему адресату с большим уважением, обращается к нему, как к человеку, посвященному Богу («освященному» – ἡγιασμένῳ), своему наставнику (διδασκάλῳ), «духовному отцу» (πατρὶ πνευματικῷ), которого он называет «богочестный отец» (подобное же обращение встречается, например, в письме к пресвитеру Марину – PG 91, 9A2 и свидетельствует, по мнению Канара, о том, что Фома был священником или по крайней мере монахом).

Согласно сторонникам «константинопольской» версии жизни прп. Максима, высока вероятность, что адресат Трудностей к Фоме – это тот же Фома, о котором упоминается в адресованном игумену Стефану ер. 40 прп. Максима как о «господине авве Фоме».[13] По предположению Ларше,[14] Фома мог быть монахом того монастыря Филиппик в Хрисополе (недалеко от Константинополя), в котором начал в свое время подвизаться прп. Максим сразу после своего удаления от двора Ираклия (613–614 гг.) и до перехода в монастырь св. Георгия в Кизике (624–25 гг.).[15] Согласно этой гипотезе, прп. Максим сохранил близкие отношения с аввой Фомой, бывшим, как предполагает Ларше, некогда его духовным наставником. Если предположение Ларше о месте, где подвизался авва Фома, верно, то получается, что в то же самое время, когда прп. Максим направил свое первое письмо (то есть Трудности) авве Фоме, игуменом Хрисопольского монастыря был Пирр – один из ближайших сподвижников патр. Сергия Константинопольского и соавтор Псифоса. Это могло бы быть одним из объяснений, почему вскоре после письма Пирру (ер. 19), являющегося ответом на присланное им прп. Максиму изложение Псифоса, авва Фома, подвизающийся в монастыре, где игуменом был Пирр, выразил желание уточнить понимание прп. Максимом некоторых трудных мест из свт. Григория Богослова и св. Дионисия, имеющих отношение к проблеме различия двух природ в единой ипостаси Сына Божия. Один из вопросов (пятый) прямо касался Письма 4 св. Дионисия к Гайю, содержащего ставшую пререкаемой в недавно начавшемся споре вокруг «моноэнергизма» формулу из Ареопагитик: «новое Богомужеское действие». (Хотя, надо заметить, сам авва Фома, то ли из осторожности, то ли по какой-то другой причине, непосредственно об этом выражении у прп. Максима не спросил, а спросил о другом месте Письма 4 к Гайю; инициатива обсуждения «Богомужеского действия», причем в полемике с моноэнергистским его толкованием, принадлежала самому прп. Максиму).

Против версии Ларше относительно адресата Трудностей к Фоме выступил Кристьян Будиньон, оспаривающий не только традиционную версию жития прп. Максима, согласно которой он происходил из константинопольской знати (в этом Будиньон далеко не одинок), но и то, что прп. Максим когда-либо подвизался в монастырях близ Константинополя и имел в них друзей и наставников. Соответственно, и авва Фома, согласно Будиньону,[16] не был монахом Хрисопольского монастыря, а был одним из монахов, бежавших из Палестины от персов, как и прп. Максим, и, видимо, подвизался когда-то там вместе с ним; с этим аввой Фомой, согласно Будиньону, прп. Максим и впоследствии поддерживал тесные связи во время борьбы с монофелитством.[17]

Мы не можем здесь подробно останавливаться на этой версии Будиньона, но в любом случае, и согласно ей авва Фома был человеком, принимавшим активное участие в главном догматическом споре своего времени – по вопросу о моноэнергизме и монофелитстве.

Впрочем, не стоит сводить Трудности к Фоме исключительно к этой теме. Авва Фома просит истолковать прп. Максима, духовный авторитет которого к тому времени, очевидно, был уже весьма велик (о чем свидетельствует и обращение к нему Пирра), кроме «трудности» из Ареопагитик (и даже прежде нее), целый ряд трудных для понимания мест из свт. Григория Богослова, относящихся к ключевым вопросам триадологии и христологии.

При этом, судя по тому, что прп. Максим в своем Втором письме к Фоме, написанном, видимо, уже после того, как тот ответил на первое, опять обращается к истолкованию трех из пяти «трудностей»,[18] которые уже толковал в первом письме (некоторые из них, впрочем, были сформулированы по-новому), можно предположить, что авва Фома был весьма пытливым собеседником прп. Максима и стремился дойти до полной ясности в своем понимании того, как преподобный разрешил указанные вопросы.

III. Первая Трудность к Фоме и триадология прп. Максима

Церковно-исторический контекст написания Трудностей к Фоме и вопрос о месте этого сочинения в полемике с моноэнергизмом рассмотрен