Высоты - Владимир Кузьмич

Вы знаете его имя. Это Красин, Федор Иванович.

Вы улыбаетесь. Вам известен героизм Феди Красина, проявленный им во время закрытия гребенки на Днепрострое несколько лет назад. Вы сами с ним работали и, конечно, помните, как он овладел воздухоплаванием. Диктор называет вам второго героя, идущего рядом с Федей. Это девушка, лет на шесть моложе Красина. Она не была участницей штурмов среднего потока на Днепре, как Федя, не долбила, как третий участник полета, черное золото в подземных шахтах Караганды, она непрерывно училась, и в двадцать три года с блестящими отзывами закончила Украинский физико-технический институт. В советской жизни она не знала тяжелого труда, но зато заслужила почетное право быть научным работником диссертацией на тему: «Что тягучее каучуков».

— Это, если желаете знать, — заверяет диктор, — ударница формул и пера. Ее имя — Инна Андреевна Шевченко.

Шевченко идет мимо экрана. Она поднимает на вас серо-зеленые глаза, и вы видите ее лицо, ставшее строгим от изобретательских забот. Ее образ легко запомнить. Она немая параллель говорливому Красину. К тому же у нее, единственной из экипажа — на голове пилотский шлем, столбообразный, не помятый и, конечно, только что выданный из кладовой.

— Третий — старый комсомолец Казахстана, инженер-пилот Мурзаев Али.

Родом из Казахстана, с едва заметной косинкой черных вдохновенных глаз, он бодро шагает позади Шевченко, и ярко-голубой комбинезон на фоне снега золотит его мужественную фигуру. Он размахивает пилотским шлемом, сорванным с головы.

— Здравствуйте, товарищи публика, — громко восклицает Мурзаев, показывая зубы.

— Здравствуй, старый наездник и покоритель облаков, — встречает его Терентий Ивагин, один из секретарей Центрального комитета комсомола, представитель юбилейного съезда комсомольцев.

— Товарищ Горячев, — вспыхивает вдруг Мурзаев, — я рад, что наконец осуществлю свою мечту. Я полечу вверх… туда, далеко за облака. К далеким берегам, где нет дна, только одно угольное солнце и голубой океан. Жил, боролся с врагом, в партию вступал, за Сталина, вождя гениальных высот, всегда голосовал и мечтал — придет тот миг, когда и я, как Прокофьев, полечу в разлом безвоздушного пространства.

— Эх, ты, безвоздушное пространство, — перебивает беседу Красин, — о душе своей забыл. Пробки «Аудос» положил вчера в гондолу?

— Он от радости забыл! — откликается юная Шевченко. — Если бы не я…

На первый план выплывает Горячев, командующий воздушными силами. Его худощавая фигура, одетая в кожаное пальто с сибирским мехом, сверкает гордостью за новых высотных пилотов. Большой нос горбится при повороте в профиль, а глаза горят волнующими мыслями о результате задуманного полета.

— Итак, товарищи, вы бодры, как никогда. Отдых наградил вас силой. Прекрасно. Пройдемте ко мне на последний инструктаж.

И группа голубых пилотов в сопровождении Горячева, Линецкого, Ивагина уходит. Опять видна предполетная суета аэродрома. В последний раз пробегают красноармейцы, ведя на водопой огромного слона — последний газгольдер.

— Ррр-грр-грр… — влетает в ваш «динамик» гулкое эхо далеких безоблачных молний. Это атмосфера напоминает о себе. И советует не забывать о ней ни радистам, ни пилотам, даже самым умным, смелым и ловким.

Золотое туловище «Комсомола» простерлось на высоту ста десяти метров. Крепежные лучи строп веерными брызгами спускаются вниз к опорному кольцу.

Этот мощный обруч, оснащенный совершенными приборами, замер в цепких клещах красноармейских рук. И только вихристые порывы утреннего ветерка, порожденного тягой вокруг нагретой части, покачивают стратостат.

— Гондолу!.. — кричит начальник старта.

На специальной шинной коляске привозят круглую гондолу. Она играет серебряным металлическим блеском, играет черными точками многочисленных приборов. Как медные черточки, разместились на ней стеклянные трубочки с паяльными устройствами… Словно восклицательные знаки, встали термометры в металлических шеренгах разъемов кабины.

Верхний люк открыт.

Минута — и опорное кольцо принимает на себя тяжелую гондолу. Все готово к отлету. Трещат киноаппараты, снимая сцены предполетной суеты.

Нервное напряжение растет. Особенно насторожились комсомольские делегаты, студенты воздухоплавательных институтов, представители советской науки. Волнение распространяется электрически быстро, и мощная волна нервной индукции долетает до вас за тысячи километров. Движение прекращается.

Вдруг… редкостная тишина воцаряется над белым полем с золотым шаром на синем полотне неба. К стратостату подходят герои полета: Красин, Шевченко, Мурзаев. Они становятся рядом с гондолой, и секундный взмах кинопленки записывает в историю комсомола этот короткий эпизод.

Горячев быстро достает часы. Без четырех минут восемь. В восемь — взлет. Приказ, даже собственный, надо выполнять со сталинской точностью. Линецкий, профессор физики, нервно поглаживает седую бороду и с восторгом смотрит на свою любимую воспитанницу Шевченко.

— Ах, как хорошо!.. Как прекрасно!.. Я завидую вам, мой друг, — говорит он Инне. — Почему я не комсомолец и не могу полететь… туда, с вами?

Строгое лицо молодой девушки-ученого светлеет и заливается ярким румянцем. Голова Инны запрокидывается вверх и она долго, с немым вдохновением вглядывается в стратосферную голубизну.

— Товарищи!.. Лететь на «Комсомоле» — это родиться коммунаром, а значит…

Мягкая лирика звучит в ее словах. Она захвачена своим неслыханным счастьем, и мелкие слезинки скатываются в покрасневшие уголки ее глаз.

— Я полечу на сорок километров… нет, выше… на пятьдесят, на шестьдесят километров!

И весь мир видит мечту в ее горячих глазах. Весь молодой комсомольский мир видит волнение молодой девушки-ученого и завидует… завидует кровно, по-родному.

— Товарищи! — слышите вы внезапный и, по вашему мнению, необычайно скорострельный голос Ивагина. Секретарь комсомола спешит сказать свое слово и поднимает вверх руку с флагом.

— Именем многих миллионов ваших ленинских братьев я передаю вам этот красный флаг с единственной надеждой, что вы поднимете его на невиданные высоты, так подобающие нашей эпохе, что вы прославите нашу, по-комсомольски молодую советскую науку. Желаю вам наилучших успехов и надеюсь, что этот незапятнанный красный стяг вы вернете на землю еще до окончания нашего…

— Грррр… тррр… (гремит атмосферный разряд рупора радиоприемника)… надцатого съезда. Да здравствует ленинский комсомол и его золотой одноименный стратостат!