Высоты - Владимир Кузьмич

Но советская земля, влюбленная в ударников неба, не хочет расстаться со своими любимцами даже на десять минут. И выражением коллективных желаний гремит титаническая труба станции «Коминтерн»:

«Желаем вам приятного аппетита».

Пусть обедают на высоте сорока километров, пусть похлебают суп с электрическими макаронами и поломают зубы о поджаренные облака! А мы внизу поднимем дружеский тост и провозгласим за обедом громкое «ура».

4

В послеобеденное время страна вновь включает свои приемники. И в треске атмосферников, в шуме моторов и трамвайных электроискр вновь слышит страна бодрый голос неутомимого Горячева.

Он сообщает данные атмосферы. Он говорит о том, что со стороны Варшавы идет циклон, воздушные массы несутся со скоростью 20 метров в секунду на земле и на высоте 40 метров — но том, что стратостат заметно сносит на восток…

Перисто-слоистые «цирро-стратусы» высоко заносят свою снежную ладонь над красной столицей. И золотая точка, до сих пор видимая в окуляре, исчезает в облаках. Воздух начинает жить собственной жизнью и напоминает людям о своих неприятных качествах. На земле, в Москве, флаг треплет слабенький ветерок, а в Варшаве он гудит смерчем и грохочуще ревет в свою черную трубу. В Стокгольме он срывает пену и швыряет волны Балтики на ледяной берег. В Ленинграде закипает морозным туманом.

Система ветров делает новый разворот. Ветер швыряется вихрями и широкой фрезой ползет по земле. Это — настоящий циклон и потому прежняя обдувка земли сменяется игрой воздушных масс. Это — холодный фронт идет войной на теплый. Это — температурные волны, что ползут друг на друга, наступают и бьются между собой, завихряясь на высоте и рождая дикие скорости воздушных масс. На высоте они опасны для аэропланов и аэростатов. Они захватывают машины в мощные течения заоблачных пространств и ломают их. Мощные ветропады, воздушные Ниагары таят в себе тысячи сюрпризов.

Могучий верхний пассат убегает от холодного фронта и бросается в высоты. Его называют ветром Кракатау по имени вулкана, который выбросил газовые массы на высоту 83.000 метров. Этот ветер пронизывает сеть температурных швов земли и порождает прозрачное волнение высот.

А тем временем со стороны Варшавы новости все хуже и хуже. Давление падает катастрофически быстро, и хотя мы знаем, что наши герои защищены броней температурных фронтов, — беспокойство за спуск охватывает миллионы. А станция «Коминтерн» подливает масла в огонь.

«Товарищи коротковолновики, следите за радиограммами „Ленина“.»

Магнитные волны выползают из всех щелей земли и перекашивают привычные углы радиоприема. Циклон еще издали заносит свой магнитный кулак и, как всегда, дробит овалы радиоволн, рассыпая вокруг треск атмосферных разрядов. А радиоприемник молчит, как немой. По голубому экрану телевизора ползут белые барашки московских облаков. Шипит электрофоном репродуктор и редкие трески нарушают однообразный гул. Вся страна сидит за приемниками, прильнула к громкоговорителям, ждет, а «Комсомол» молчит.

Напрасно Москва зовет его на все голоса. Зовет настойчиво и терпеливо. Напрасно она задерживает передачу слов и трижды повторяет вызов; воздушный шар молчит. Москва делает перерывы на две-три минуты и вновь призывает морозную даль откликнуться хотя бы словом.

Голубое безмолвие убивает нас. Мы не верим в возможность катастрофы, гоним даже тень подозрения, но тревога стучит если не в мозг, то в сердце. Что произошло? Почему молчит Мурзаев?

А эфир свистит, хрипит, мяукает от дальнобойных настроек заядлых коротковолновиков. В эфире слышится рев двойного зверинца. Циклон сам по себе, а радиосвиньи — тоже сами по себе. Репродуктор шипит от двойного натиска.

И вдруг…

В эфир вторгается чужая волна и начинает говорить. Но передача так далека, так искажена, что вы разбираете только отдельные слова. Кто-то, захлебываясь от собственного рычания, подает голос, и только отдельные слоги всплывают более-менее разборчиво из мощных тисков магнитного плена.

…Ле…гово…омо…Ниомо…Ава…анод… — Вью… Свью… лью… гррр… кррр, — твердят свое атмосферники.

— Что такое, что такое? — вскидывается вопросом страна, великая страна.

Но рупора «Коминтерна» отвечают гудением сумасшедших волн. Неужели это хриплое бормотание надо понимать как сигнал того, что:

— О снижении говорить нельзя.

Никто не понимает, в чем дело. Авария в гондоле? Удушье или просто ужасные шутки магнитных циклонов и ветров Кракатау, что прерывают связь с высотой?

Бормотание внезапно смолкает, как и началось. Кажется, кто-то тонул, боролся с волнами, затыкавшими рот. Теперь волны победили неудачника, и мертвое молчание воцарилось в великом океане.

Слышен лишь «Коминтерн»:

— Я Земля, приняли вашу телеграмму, просим повторить…

Но повторения не слышно, и черное колыхание эфирных точек, замкнутых на экран «Комсомола», несется на вас.

Проходит минут двадцать с хвостиком.

В адрес «Коминтерна» со всех сторон летят молнии. Московский телеграф гудит от натиска принятых телеграмм. Тревога принимает разнообразные формы. Общество французских стратонавтов ругает нас за задержку и:

— Во имя человеческой гуманности просим приказать «Комсомолу» пойти на снижение.

А немецкая частная станция (вероятно, какого-то фашиста) передает:

— Поздравляем с мыльным пузырем, который лопнул!

Вы закипаете. Наглые издевки радиобандита выворачивают вас наизнанку. Каков шантаж! Их смешит сама мысль о том, что наши смелые товарищи погибли на недосягаемой высоте, разбив себе лбы. Едва вы успокаиваетесь, как вас снова смущает странная телеграмма какого-то ученого норвежца:

— Напоминаю коллегам из Москвы, что по теории моего земляка Вегарда верхние слои атмосферы состоят из замороженных кристаллов азота и поэтому дальнейший подъем грозит ударом о стеклянный колпак нашей планеты.

…Как жаль, что этого геморроида не слышит Мурзаев! Он нашел бы, что ответить, если бы услышал такое. Вероятно, он слышит, только не желает тратить драгоценную энергию на радиоперебранку. Он наверняка хохочет и радует этим Инну и Федю.

Он — жив, черт побери, старый воздушный наездник.

— А если жив, то почему молчит?

Вы задумываетесь и перед глазами встает картина. Раздутый до крайних пределов золотой шар диаметром в полкилометра подхвачен диким ветром Кракатау и унесен в восточном направлении, где он ударяется о стеклянные кристаллы азота. Кристаллы вспарывают брюхо стратостата и гондола со скоростью метеорита падает в пятидесятикилометровую бездну. Она нагревается от тепловых ударов. Где-то за Волгой рушится на землю сплошной слиток из алюминия, золота и остатков обгоревшей гондолы с людьми, угодившими ненароком в этот небесный крематорий.