Тигион - Владимир Вейс

– Попал, дорогой? – Михаил Абрамович Коган вырастил огромные усы a-la Щорс, в которые коварно улыбался. – Не удивительно, что Туркмения! Вчера Артухову подложили на стол республиканскую молодёжную газету, в которой промелькнула короткая заметка о колодце глубиной 220 метров! Самом глубоком в Каракумах! Вероятно, и во всём мире, если не считать природный колодец в Италии, близ Рима. Тебе обязательно следует побывать на его дне! Вернёшься с полосой, – шеф сделал паузу, чтобы вложить в последующие слова весь пафос того замечательного времени, когда знаменитым можно стать, подвергнув себя смертельному риску ради общего дела, – встретим, как героя космоса!

Сергей просунул руку за огромную тумбу своего письменного стола и вытянул недавно купленный индийский «дипломат», в котором находилось всё, что необходимо было для таких экстренных случаев, от зубной щётки, блокнота для записей до фотоаппарата «Зенит». Через минуту он уже забыл о свидании на даче.

Жара при выходе самолёта при подлёте к столице Туркменистана сдавила «героя космоса» словно противник в классической борьбе, намереваясь положить на обе лопатки: между ними текли реки пота. Салон ТУ-104 превратился в парную бани. Взмокла рубашка, хоть снимай и отжимай!

Хорошо, что народ здесь приветливый! Подкатила к трапу «Волга» ЦК комсомола Туркменистана. Инструктор отдела пропаганды и агитации Какагельды Байрамов, важный, сановитый, с животиком – спутником излишеств, вышел, чтобы под белы руки проводить гостя к машине. И гостиницу подыскали уютную, коттедж в Ботаническом саду.

– Это же настоящий оазис прохлады, дорогой, – по-свойски склонился над ухом Какагельды.

Он лично провёл гостя в домик, открыл холодильник, забитый египетским пивом Stella, копчёной каспийской осетриной, запотевшими бутылками водки. Камера для овощей была полна крупным виноградом сорта «Дамский пальчик», гранатами и инжиром.

В первый же вечер Какагельды и редактор «Комсомольца Туркменистана» Мурад Гафуров в ресторане, примыкающем к Ботаническому саду и скрытым под сенью густых, экзотических для Туркмении дубов, угостили москвича пловом и шашлыком под многочисленные тосты. Наконец Сергей пришёл в тупое созерцание стройных ног разбитной официантки, которая разве что не садилась к нему на колени! И села бы юная проказница, сделай москвич ей намёк. Но единственное, на что был способен столичный журналист, так это вспоминать со смешанными чувствами благодарности и ненависти Артухова…

Утром его поднял звук клаксона «Волги», остановившейся перед гостиницей. По Ашхабаду уже бегали «Жигули» первых моделей, но престижными в мире партийной и, естественно, комсомольской номенклатуры оставались «Волги», машины Горьковского автозавода.

Лемешев, морщась от боли в висках и тяжести в затылке, или наоборот, войдя в ванную, взглянул в зеркало. Но вместо мрачного человека, страдающего синдромом похмелья, увидел молодого мужчину с весёлым оскалом ровного ряда белых зубов. В отражении светлые, почти льняные, волосы истинного русича очень необычно сочетались с чёрными бровями. Голубые глаза, как у Алена Делона. Всё это производило на женщин неизгладимое впечатление.

Он знал об этом, но считал, что не родилась на свете та женщина, которая бы завлекла его в сети Гименея.

– Ты презираешь всех нас, красавчик, – сказала однажды на вечеринке в столовой редакции бойкая машинистка Глория, она же Акулина Мамонова из-под Тулы, мечтавшая подхватить москвича с университетским дипломом и родителями – партийными боссами. По энергии и любви к экспромтам она походила на героиню Ирины Муравьёвой из кинофильма «Москва слезам не верит». Холостяк Сергей Лемешев давно привлекал её внимание, хотя это «давно» составляло всего семь месяцев после появления Глории в редакции.

– Это наглый поклёп, – усмехнулся Сергей, и после вечеринки девушка оказалась в его квартире.

– Потрясно! – так Глория выразила своё восхищение большим количеством африканских масок в комнате Лемешева и плюхнулась на тахту, открыв для широкого обозрения привлекательные ноги. Плюшевая кукла, подаренная мамой Сергею в его детсадовские времена, подскочила и неуклюже зарылась головой в угол тахты, прижимая к своим тряпичным ушам полусогнутые лапы. Приговор был окончательный. Как истинный джентльмен, лишь ближе к полуночи Сергей вызвал для Глории такси, которое доставило девушку в редакционное общежитие в Сокольниках.

Это было ещё при жизни мамы Лемешева, которая была очень рада, узнав, что Глория выскочила замуж за старшекурсника факультета геологии МГУ, что принёс в редакцию свой труд для публикации. Это было что-то о психологии молодёжного коллектива геологической партии в условиях суровой тайги…

Сергей расслабленно сидел на переднем сиденье «Волги», которая несла его на аэродром. По очереди инструктор Какагельды Байрамов и Дурды Сахатов – худощавый главный инженер треста «Туркменспецводопровод» – развлекали его анекдотами. Затем разговор принял темп неспешных вопросов и таких же обстоятельных ответов.

В этой республике Сергей был впервые. Здесь успешно работал их собственный корреспондент Василий Кирсанов. Но его месяца два назад взяли в «Правду». Вот почему Артухову нужна была «география» и «экзотика».

Что за порода людей, думал Сергей, наблюдая за своими собеседниками. Просто из чиновников, добравшихся до заметных вершин, но ещё не почувствовавших предела мечтаний «аппаратчика-альпиниста»? Или это была смесь истинного гостеприимства с расчётливой восточной угодливостью: что в Москве скажет о них он, человек с трудной для произношения фамилией? Дурды Сахатов так и переспросил при знакомстве: «Лэмэсев»?. На это Сергей с улыбкой ответил, используя вчерашнее общение в кругу туркмен: «Ова, ова», «Да, да». Не станешь же поправлять людей, в алфавите которых нет мягкого знака!

Их ждал вертолёт МИ-4 зелёного цвета. Когда все оказались в его по-армейски простом салоне, главный инженер, человек простодушный, достал из своего портфеля (Сергей усмехнулся – прекрасное изделие из кожи крокодила служило котомкой!) бутылку туркменского коньяка, «визитную карточку» в длинных коридорах министерств в Москве.

– По глотку, Сэргэй?

– Нэт, дарагой, – в тон Дурды (почему-то к имени инженера хотелось добавить «Мурды») ответил корреспондент, – мне бы аспиринчику.

Инженер с явным непониманием обстановки пожал плечами, пряча бутылку (сам он не очень любил коньяк, русская водка лучше), и достал аспирин, обнаружив этим полную осведомлённость о состоянии корреспондента и готовность всячески угодить.

Организм быстро согласился с приёмом лекарства, и голову отпустило настолько, что Сергей задумался над судьбой мух, жужжащих в салоне. Вроде бы праздное занятие, когда летишь над морем серо-жёлтого песка, которому ветры придали вид огромной стиральной доски. Блеснула нитка идущего к столице канала. О его строительстве писали только в восторженных тонах. Потянулись барханы и низины между ними, с тёмными вкраплениями пустынной растительности. Приземлится вертолёт, мухи вылетят, лениво иронизировал по поводу своих мыслей Сергей, а что потом? Они же, как домашние животные, пропадут без человека!

Что за чушь лезет в голову? Зря он отказался от коньяка. Не ровен час, по мухам заплачет! А Светочка обиделась, когда он отложил встречу из-за командировки. Студентка планового института немного помолчала и объявила в телефонную трубку, что последует вечному закону арифметики о том, что от перестановки слагаемых сумма не изменяется. «Жаль, но это не смертельно».

В свои 33 года журналист сумел выработать защитную реакцию от всякого рода недоразумений с прекрасным полом – равнодушие и к их и своей судьбе. Он закрыл глаза. Шум двигателей уже не раздражал, а стал убаюкивать. Растревоженный темой любви, он подумал об однокласснице Наденьке Свирской. После выпускного вечера они уединились у Верки Самойловой и до самозабвения целовались, настолько распалив себя, что дошли до неизведанного, а затем, до конца не осознавая, что произошло, вернулись к столу и поклялись любить друг друга до гроба.

Получилось – до Наденькиного. Через день её сбила машина, и Сергей, это случилось одиннадцать лет назад, впервые после смерти отца познал мерзкую способность жизни создавать вакуум желаний. Сергею вспомнилась мало кому известная тогда в стране трагедия в Донецке, когда пятиэтажный дом ушёл под землю – в рукотворный вакуум выработанных шахт. Дом стал могилой для многих людей. Лемешев, спецкор «Комсомолки», летал тогда на место трагедии, но репортаж из-за цензурных соображений так и не вышел. Сейчас Сергей подумал, что его любовь к Наденьке была таким же исчезнувшим в пустоте земных пород домом…

Дурды-Мурды показал рукой в иллюминатор: там детской игрушкой замаячила буровая вышка. Базировались колодцекопатели в двухстах метрах от посёлка буровиков. Поэтому вертолёт пошёл на посадку.