Путешествие за край Земли - Валерий Михайлов

Чайник засвистел еще громче.

— …! — выругался Михаил, но из-за свиста чайника, мы не расслышали, как.

Михаил быстро проглотил пару бутербродов, которые запил чашкой растворимого кофе, и пулей выбежал из квартиры. Несколько раз срикошетив от стен, он спустился по лестнице — лифта в доме не было. К счастью, жил он на втором этаже. Выйдя из дома, Михаил забрался в достаточно подержанный, повидавший на своем веку, автомобиль. Несмотря на преклонный возраст, машина резво набрала скорость и выскочила на почти пустую дорогу.

— И так, уважаемые дамы и господа, — я педиатр, — рассказывает Михаил, повернувшись к боковому окну. (Я, автор, нарочно перескакиваю с настоящего времени на прошедшее и наоборот). Он говорит в воображаемую камеру, которая следует параллельным курсом с машиной. На дорогу он почти не смотрит, — педиатр, — повторяет он, — не педагог, не педофил, а педиатр. Работаю я с детьми, причем знаю о детях все или почти все. Я профессионал. Однажды меня даже взяли на курсы Камасутры для женщин в качестве учебного пособия. Вот так. Платили, правда, мало, зато это была, наверно, единственная интересная работа за всю мою жизнь.

Дорога делает поворот, в который Михаил вписывается с профессионализмом пилота «Формулы 1».

— Я даже знаю, где они появляются на дороге.

И точно, Машина догоняет человек 15 велосипедистов детского возраста. Практически все дети ехали черти как по встречной полосе, и только один мальчик лет 12 держался правой стороны.

— А ты почему не как все? — спросил Михаил, поравнявшись с ним.

— Ты что, правила не читал? — удивленно спросил мальчик.

— Конечно, нет, — удивился в ответ Михаил.

— А я читал, — сказал мальчик не без гордости.

— Ну ты и сволочь!

Мальчик показал Михаилу средний палец.

— Таких надо уничтожать методом абортирования, но я поступаю с ними иначе, — сообщил в камеру Михаил, позеленев от злости.

Каким-то чудом ему удалось вытащить руку в правое окно и схватить за руль велосипед.

— Ты чего! — испугался юный велосипедист.

— Сейчас узнаешь, щенок.

Он разгоняется до сотни, затем толкает велосипед, который летит вверх тормашками.

— Если меня разозлить, — продолжает рассказывать Михаил, — для меня не существует никаких преград.

Словно доказывая правоту этих слов, он выжимает газ до пола. Машина мчится вперед. Впереди перекресток. На светофоре красный, но Михаил словно не замечает этого. Он продолжает мчаться вперед и чудом объезжает тяжелый тягач. Его автомобиль ведет себя так, словно законов физики не существует.

Впереди железнодорожный переезд. Поезд. Михаил издает боевой клич и пришпоривает машину, которая с диким ржанием перепрыгивает через вагон.

— Меня ничто не остановит, — кричит Михаил.

Дорога перекрыта военными. Автоматчики, танки. В небе висят вертолеты.

— Хрен вам! — кричит Михаил. Он нажимает на какую-то кнопку, и его автомобиль взлетает в небо, совершая пассажи, которым мог бы позавидовать даже НЛО. Машина скрывается в небе.

С нечеловеческим криком Михаил вскакивает с кровати. Он в своей комнате. Уборщик меланхолично елозит шваброй по полу.

На кровати у стеночки кто-то лежит, укрывшись с головой одеялом.

— Кошмар? — спрашивает уборщик.

— Сон. Кошмар — это другое. Моим кошмаром стала потеря двух девчонок.

— Они умерли?

— Хуже.

— Хуже?

— Они меня бросили. Лена и Надя: милые, нежные, ласковые, красивые, очаровательные, мечтательные, завораживающие, магические, ошеломляющие…

Куда? В бордель?Карету мне, карету!

В кабинете Доктора полумрак. Два кресла, стол, несколько стульев. На столе следы дешевого красного вина — свидетельство быстротечной, уходящей молодости. В одном из кресел молодой, еще нет тридцати, мужчина внушительной наружности: Доктор. Доктор — это его фамилия. Профессия — клинический или медицинский психолог. А если говорить всю правду (которую он никогда не говорит своим клиентам), то профессия будущая. Он не закончил еще обучение, что не мешало ему на прямой вопрос: «Вы доктор?» отвечать: «Да». Такой ответ позволял ему одновременно врать и говорить правду.

В другом кресле сидела истерическая дамочка лет сорока. Одета она была со вкусом начинающей деревенской проститутки, в первый раз вышедшей на панель. Подобный, извиняюсь за выражение, стиль весьма, кстати, популярен среди недалеких сорокалетних дамочек, с синдромом пониженного мужского внимания.

— Представляете, доктор, взмыв вверх, он вновь просыпается у себя в постели. И так бесконечное число раз. Я не знаю, что делать!

Дамочка рассказывала сон, послуживший основой для подглавы первой. При этом она теребила носовой платок с такой злостью, словно это он был повинен во всех ее бедах.

— Какую именно помощь вы хотели бы получить?

— Доктор, мне сказали… — она замолчала и тупо уставилась в окно.

— В данном случае я вижу несколько вариантов решения: Можно попытаться проанализировать сон, это позволит вам понять то послание, которое он содержит. Можно изменить сценарий сна. Можно научиться вообще спать без сновидений, но это не самый лучший выход.

— Разбудите меня, доктор, — сказала она так, что любой даже самый непонятливый идиот смог бы разглядеть в этих словах недвусмысленную сексуальную подоплеку.

Доктор предпочел слепоту.

— Послушайте, — сказал он, — в вашем сне фигурирует педиатр.

— Да.

— У себя дома.

— Да.

— Потом в машине.

— Да.

Каждый раз ее «да» становилось все более страстным.

— Но, если я правильно вас понял, никакого психолога в собственном кабинете там нет.

— Да, доктор.

— О чем это говорит?

— О чем? — спросила она, посмотрев на Доктора настолько выразительно, что он буквально услышал: «Ну что же ты все еще говоришь?!».

— Это говорит о том, что в данный момент вы совершенно не спите, и вас не нужно будить.

Доктор довольно улыбнулся.

— Какой же ты все-таки… — не найдя нужного слова, она отпустила ему звонкую пощечину и вышла из кабинета.

— Что, опять догавкался? — скорее сказала, чем спросила относительно юная особа в белом халатике, входя в кабине.

Это была та самая женщина, которая пряталась под одеялом в постели Михаила. Наяву она была намного симпатичней. Короткие светлые волосы были красиво подстрижены и уложены, лицо выглядело свежим, а голос не был грубым. Ее легко можно было назвать милой или очень милой.

— Ты только не начинай.