Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61 - Татьяна Соломатина

— Если вы пообещаете мне не буянить и не сквернословить, я разрешу поставить вас на пол. — Ни на секунду не изменяя ласковым и доверительным интонациям, сказал седенький сухонький старичок-психиатр.

— Да я!.. Да она!.. Опозо… — хрипел мужик, продолжая болтать ногами в воздухе в полуметре от пола.

— Андрей Потапович, не будете ли вы столь любезны вернуть гражданина в естественную среду обитания?

Андрей Потапович был любезен. Но, как только гражданин обрёл почву под ногами — он снова попытался выразить свой непонятный пока Поцелуевой протест, очевидно адресовавшийся подкроватной Нане, сидевшей снова тише мыши. Психиатр сделал санитару бровушками — и сизый снова взлетел.

— Вы не находите, что конструктивный диалог возможен только в тишине и покое? — поинтересовался старичок, и не думая изменять своей позе, всего лишь подняв взгляд вверх.

Багровеющий гражданин, прорвавшийся в отделение через все кордоны, кивнул.

— Вот и славно.

И старичок снова отдал санитару невербальный приказ: опустить. Потапыч послушался, но ворот подопечного пока придержал в лапе. Внимательно просканировав буяна несколько мгновений, старичок-психиатр скорее констатировал, нежели уточнил:

— Вы — отец Наны.

Мужчина кивнул. И снова-здорово стал брызгать слюной:

— Принесла в подоле! Проститутка! Да я…

— Ну как же вы можете говорить такое о своей дочери! Которую вы назвали нежной и доброй! Вас как зовут?

— Автандил, — как-то очень быстро представился мужчина. Возможно от удивления тому, что странный дедуля в белом халате, сидящий на полу, знает значение грузинских имён.

— Прекрасное имя! — Старичок-психиатр аж ахнул от восторга. — Означает: «Сердце Родины». Сердце Родины, родившее нежную и добрую. Как красиво!

Старичок мечтательно уставился в окно, мимо Оксаны Анатольевны, которая наблюдала за происходящим с некоторым недоумением. Но решила ни во что не вмешиваться. В конце концов психиатр — вот он. Пусть и разбирается.

— А я — Пето Бердианович.

Он протянул Автандилу руку. Так и не вставая с пола. Потапыч слегка наклонил мужика, всё так же удерживая его за воротник. Рукопожатие состоялось.

— Нет, я давно уже Пётр Валерианович, конечно же. Но на самом деле я — Пето Бердианович. Пето — камень. Бердиа — дарованный богом. Забавно. Камень, дарованный богом. Моя семья живёт в России с тысячу восемьсот первого года. Переехали аккурат после упразднения династии Багратидов — по их же, заметьте, просьбе. И перехода Грузии под протекторат Российской империи. Но вы грузин, вы знаете нашу историю. У нас сохранилась традиция называть детей грузинскими именами. Предки и потомки очень трепетно, да-с… Так что по паспорту я — Пето Бердианович. А так — Пётр Валерианович. Удобней. Наверное…Поздравляю вас, Автандил! Вы стали дедом. Быть дедом — это прекрасно! Я когда первый раз стал дедом…

— Да у неё мужа нет! Учёба — не окончена! Мать — с ума сойдёт! — Перебил Автандил старичка-психиатра. Было видно, что он уже куда спокойней. Хотя горячка ещё не прошла. — Квартиру ей снимали в центре города, как человеку! Ничего для неё не жалели!

— Когда я первый раз стал дедом, — безмятежно продолжил седенький сухой психиатр, — у моей дочери не было мужа. И когда я второй раз стал дедом — у моей дочери не было мужа. И даже когда я третий раз стал дедом — у моей дочери всё ещё не было мужа. Скоро я четвёртый раз стану дедом — и…

— И у вашей дочери всё ещё нет мужа! — Рассмеялась Оксана Анатольевна.

— Именно, деточка! Именно! — Радостно отозвался он. — Первенький мой внук — брюнет такой кареглазый, прекрасно рисует, очень добрый мальчик. Хотите, я покажу вам его рисунки?

Он вынул из кармана халата айфон, оживил, открыл нужное приложение и протянул Оксане: — посмотрите! Это же новый Нико Пиросмани!

— Я вижу, что не Резо Габриадзе! — Хмыкнула Поцелуева, вскользь пролистывая косорылых собачек, плоских человечков и страшно кривые фрукты.

— Да уж, конечно! Резо — конъюктурщик и подражатель! А у моего первенького внука — свой стиль! Второй мой внук — он прекрасно танцует. Он так исполняет картули! Что вы! Картули — это… — Он посмотрел на Автандила.

— Грузинский народный парный свадебный танец. — Пробурчал тот старичку. — Да отпусти ты! — Это относилось уже к дюжему санитару.

Санитар вопросительно посмотрел на старичка-психиатра. Тот кивнул. Потапыч выпустил мужика — и тот как-то сразу беспомощно опал плечами.

— Вы садитесь, садитесь! — Старичок-психиатр постучал ладошкой по полу рядом с собой. — В ногах правды нет.

Автандил опустился рядом, приняв ту же странную позу по-турецки. Старичок похлопал его по плечу.

— Придон Сулаберидзе! Не меньше! Позвольте? — он протянул Оксане руку — она с радостью отдала старичку его айфон. — Вот, смотрите! — он быстро нашёл в айфоне видео, включил просмотр и протянул незадачливому грузину. В палате телефонно загудели дудки. Автандил беспомощно пялился в экран. Тощий малыш лет пяти яростно перебирал ножками с совершенно зверским выражением лица.

— И какая разница, что для моей дочери никто так и не исполнил узаконенную пляску любви, если у меня есть такой шикарный внук, а?! Что скажете?!

Он пристально посмотрел на Автандила.

— А моя крохотная внучка — она уже сейчас гулит, как… Тамара Гвердцители так «Арго» не исполняет, как моя крохотная Наночка гулит! Сейчас я вам… — Он снова взял свой айфон.

— Нана… — вдруг жалостно обратился Автандил под кровать. — Наночка! Тебя никто не будет ругать! Нана! Кто у меня?.. Внук или внучка?

— Внучка, папочка. Внучка!

Нана очень шустро выползла из-под кровати и бросилась на шею отцу. Она заплакала. Он заплакал. Но это были слёзы радости, прощения и приятия.

— Ну вот и хорошо. Вот и хорошо, — старенький седенький психиатр снова похлопал Автандила по плечу. Санитар помог ему подняться. — Вот и хорошо, вот и славно. Как есть моя семья проживает в Российской империи с тысячу восемьсот первого года и я безнадежно испорчен всем этим русским, я вам так скажу! — Под счастливые всхлипы он обратился почему-то к Оксане Анатольевне: — Не важно, чей бычок вскочил — телёночек-то наш! Или как говорят у нас в Грузии: большое дерево сильный ветер любит. Хотя, может быть, это для другого случая.

— Сюда тоже можно! — кивнула Оксана.

— Автандил наш явно не вчера с гор спустился. Просто горячи мы, грузины. Горячи. Но добры и нежны!

— И отхооооодчивы! — Совсем растёкся по полу новоявленный дедушка, обнимающий свою неразумную юную дочь, ставшую мамой.

— Спасибо вам огромное! — Говорила Оксана Анатольевна, провожая старичка-психиатра к его специализированной карете.

— Ну что вы! Это всего лишь моя работа! К тому же — приятная её часть. Мы с коллегой, — он кивнул на огромного спокойного санитара, — все сутки занимались таким… Лучше вам и не знать, деточка! А тут всего лишь любящие друг друга отец и дочь. Казус недопонимания.

— Но как же здорово, что вы грузином оказались!

— Это вы нашего Петра Валерьяновича ещё таджиком не видали! Абдушукуром Файзиддиновичем! — Впервые за всё время подал голос санитар.

— Просто я старый добрый образованный еврей! — Радушно развёл руками сухонький седенький врач-психиатр, обаятельно улыбнувшись Оксане.

— Но рисунки, рисунки внука!

— Люблю, милая, Нико Пиросмани. Ничего с собой поделать не могу. А при нынешнем развитии технологий разыскать в Интернете что угодно — танец маленького мальчика или песни маленькой девочки — занимает считанные секунды.

— Но у вас же самого есть внуки?!

— Есть. И внуки есть. И внучки. И незамужняя дочь. Тут всё абсолютная правда. От чистого сердца. Любая манипуляция во благо должна быть искренней и происходить от чистого сердца. Без души, так сказать, и помыслов высоких живых путей от сердца к сердцу нет, как сказал немец Гёте. Счастливо оставаться!

Оксана некоторое время смотрела вслед отъезжающей машине. «Были же люди! — думала она. — Почему были? — есть!» Одна такая встреча с таким человеком — стоит того, чтобы жить. Как быстро он всё сразу понял. Как быстро оценил-решил. Ему бы священником. Или — переговорщиком. Ну? А психиатр — он кто? Врачует души. Образумливает. Ведя из тьмы на свет. Словом можно убить, словом можно спасти…

И не заметила как вернулась в кабинет, сварила кофе и…

Оксана Анатольевна оглядела кабинет. Так и не научилась пока говорить о нём: «свой». Не её кабинет. И ремонт этот делался не для неё. Любящая Маргоша отделала всё в бежево-пыльном и бледно-зелёном для своей любимой Татьяны Георгиевны Мальцевой. И даже постер-репродукция анатомического рисунка Леонардо Да Винчи «Плод во чреве матери», вокруг которого некогда разыгралось столько страстей[3],был на месте. Этот рисунок никогда не нравился Оксане Анатольевне. Но снять она его не решалась. Не её собственность. Он как будто бы ждал хозяйку. Давал ощущение уверенности в том, что всё как бы понарошку. Что ты — не заведующая огромным и ответственным обсервационным отделением большого родильного дома, входящего в состав огромной многопрофильной больницы. А всего лишь играешь в заведующую. А когда играешь — ошибки не то, чтобы исключены… В игре ошибки — не фатальны.