Осенняя женщина (сборник стихотворений) - Андрей Шацков

Западу из вотчин Едигера

Минареты стрелами грозят.

Было все: от ярмарки до драки,

От орды до царственных особ.

Таяло минувшее во мраке,

Уходило прошлое в песок.

Но ломилась от товаров пристань

И бурлак надсаживал плечо,

И ломился яростно на приступ

Матушки-Казани Пугачев.

И достались мне в двадцатом веке

Отголоском позадавних дней

Башня легендарной Сююмбеки

Да Коран прабабушки моей.

И один ответ на все вопросы —

Тот, что заучился наизусть,

Отчего в глазах своих раскосых

Я навек укрыл степную грусть.

Проводы зимы (вальс декабристов)

Весна – ты близко! Ощущаю

Твою загадочную синь.

Друзья, ко мне, на чашку чая,

Поручик, троньте клавесин!

Сыграйте что-нибудь такое,

Хотя б старинный мадригал.

И переполненный бокал

Я двигал звукам в такт рукою.

Гас вечер, стаи черных птиц

Вещали сумерек истому.

Меж аксельбантов и петлиц

Ты шла, ступая невесомо.

Присела около меня:

«Мой друг, темно, зажгите свечи…»

И вот на худенькие плечи

Упал тяжелый сноп огня.

Я звякнул шпорами, и мы

Плывем тихонько по гостиной.

На про?водах своей зимы

Танцуем этот вальс старинный.

И с заалевшего лица

Не сходит странная улыбка.

Все в мире призрачно и зыбко,

Лишь отбивают такт сердца.

Трубач тревогу протрубил,

И суета на коновязи.

«Здраст!.. Ваш!» – фельдъегерь

отрубил,

А сапоги в дорожной грязи.

Растает полк в объятьях тьмы.

Мой друг, наш след залижет заметь,

Но пусть твою тревожит память

Печаль о проводах зимы.

Звезда декабриста (монолог поручика Анненкова)

Французская шляпка, вуаль,

Фигура, обвитая флером…

Гори же, моя этуаль,

Гори над острожным забором.

За Нерчинском – только Восток.

А мысли уносят на Запад,

Где в прошлом – шампани глоток,

Где в прошлом – волос твоих запах.

Но Бог не услышит молитв.

Отплясана жизни мазурка.

Он крепок пока – монолит

Гранитных столпов Петербурга.

Штыков ощетиненных сталь,

Халат арестантский, куртина.

Гори же, моя этуаль,

Звезда декабриста – Полина!

До самой последней черты

Не будет лукавей кошмара:

Острог предвесенней Читы,

Венчание в церкови старой.

Кольцо из чугунной цепи.

Взахлеб поцелуй на морозе.

Конвойного оклик: «Не спи!»

И сани невесту увозят.

Я клятву свободе сдержал.

Имперская служба постыла.

Всеобщего счастья желал,

А счастья себе не хватило.

Кандальная злая печаль.

Набухшая почками верба…

Гори же, моя этуаль,

Даруй вдохновенье, Эвтерпа!

Уездный роман

Как нежен свет ушедшей осени,

Но остывает тверди пазуха.

Все больше стай в линялой просини.

Антракт. Природа держит паузу.

Купецкий город сладко почивал.

(Здесь в пятницу гуляла ярмарка.)

В рядах обжорных ели сочиво

И пили хмель казенный чарками.

И были горожанки в панике

От удалых гусарских выстрелов.

И продавали мед и пряники

Засевшие в лабазах выкресты.

И в бричке бегали каурые

По бездорожной грязи с топотом.

И были плечики понурые

Покрыты ситцевою лопотью.

Но были руки – алебастровы.

А очи были – аметистовы.

И инвалиды с алебардами

Нам в след в кулак себе посвистывали.

И улыбалась по-бедовому

С пустым ведром соседка встречная,

Как ты, смущаясь чувству новому,

Клонила голову доверчиво

На эполет, покрытый порохом

Еще недавнего сражения…

И на пути стояло Дорохово —

Предтеча нашего сближения.

Зима над Россией

Когда над Россией сгущается тьма

И льдом затянулись затоны,

Когда колесит издалече зима

И в такт громыхают вагоны,

Когда бесконечны унылые дни

И после «Прощанья славянки» —

Огни, полустанки и снова огни,

И снова в огнях полустанки

Мелькают виденьем в морозном бреду

И тонут в объятиях ночи,—

Россия, ты словно в двадцатом году

Не прячешь разбойные очи.

И снова с надеждой, что все впереди,

Что там – веселее и лучше,

С размаху рванешь на широкой груди

Степной пугачевский тулупчик.

И снова ломаешь коленца, присев

В похмелье бездумного пляса…

Сокрытый веками Батыев посев

Дождался урочного часа.

Россия, молись за уделы свои —

Крамола в полуночном стане.

Пусть каждый акафист, как Спас на Крови

Над дымной воронкою встанет!

Ни Гришка Распутин, ни Тушинский вор

Тобой не управят вовеки.

И птицы весной возвратятся на двор,

И тронутся стылые реки.

На этой земле

На Сретенье – лужи, на Пасху – пурга.

То степи, то чащи лесные.

Что скажешь? – «Россия —

и вся недолга?!»

Что сделаешь? Это – Россия.

Здесь нет колыбелей. Качают пращи

Каме?ния судеб бедовых.

И здесь не дают на разжив палачи

Отступникам тридцать целковых.

На этой земле, где сражаясь, не ждут,

Что к смерти состарится тело,

Доносчику первый достанется кнут

За слово его и за дело.

И дешева пусть подъяремная месть,

И нету для катов Мессии,

Но в этой земле Благовещенье есть,

Чтоб верила в завтра Россия.

Чтоб знала: в черед зацветет краснотал

Церковный от солнечной ласки.

Но будут погосты по свежим крестам

Считать не доживших до Пасхи,

И, в свиток свернувшись, чернеть небеса,

Кричать заплутавшая стая…

Что скажешь? – «Россия – кругом

чудеса!»

Что сделаешь? Участь такая.

Плач по российским поэтам

В небеса пошлет прощальный глас

Колокол людского покаянья.

Скольких нас не стало? Сколько нас

За чертой признанья и призванья?

Скольких нас не стало! Сколько нас Эшафот в утробе равелина.

Приняла российская равнина.

Ждал на Черной речке алый наст,

Скольких целовала вьюга в лоб! А душа – зегзицей со стены,

Скольким вслед струился шип змеиный!

Положи, Елабуга, на гроб

Асфодель Кавказа для Марины.

Мысью с древа грянется на травы. Как наград посмертных для поэтов.

Мы еще вернемся с той войны,

Где стихи – горящий край державы.

И пройдем по россыпи листов

Пасквилей, доносов и наветов.

И не хватит Родине крестов —

Реквием по юности (Леониду Колганову)

На годах-камнях семидесятых

Наше поколенье полегло…

Л. Колганов

А юность все-таки была,

Как некогда была Россия.

Зимою – снег, земля бела,

Под осень – грязь, дожди косые.

Нас нежно пе?стовали те,

Те – гимназистки и славянки,

Чьих под Сморгонью в немоте

Отцов покоятся останки.

Изящность бабушкиных рук

Мне вспоминать всю жизнь

с любовью.

Плыл электричек ближних стук.

Средь сосняка, по Подмосковью.

И знать откуда было мне,

Что оборотни взгляды вперили

В то, что любил в своей стране —

Великой и больной империи.

Наверное, я верил зря

В то, что сейчас зовут застоем.

Но были книги и друзья,

А остальное все – пустое.

Лишь: «Русь за нами!» – ратей клик

В дали мерещился туманной,

Лишь «Незнакомки» Блока лик

Манил в былое неустанно.

Бабушке

Рудневой Зое Владимировне – рожденной 6 февраля, упокоенной 16 февраля и день ангела имеющей 26 февраля

Юная бабушка, кто целовал

Ваши надменные губы?..

М. Цветаева

Бабушка, в мире уснувших страстей,

Где не заботят печали и толки,

Ждешь ли на Пасху желанных гостей,

Шьешь ли костюмы для праздничной елки?

Снимешь ли добрыми пальцами воск

Свечек, стекающих в жерла кануна?

Внук твой матер, поседел, словно волк,

Только душа неприкаянно-юна.

Только на памяти – осени дым,

В лужах стоит босоногое детство.

Только во взгляде с прищуром твоим

Крови степной иссякает наследство.

Бабушка, дождиком с горних высот,

Белой метелью с хвостом горностая,

Выпади, пусть, как упрямый осот,

Правнуки в небо твое прорастают.