А. П. Чехов – талант мертвой полосы - Ангел Богданович

И опять вѣрная, старая знакомая картина, которую мы столько разъ уже видѣли въ произведеніяхъ лучшихъ писателей. Мрачное, унылое настроеніе автора находитъ себѣ богатую пищу въ городѣ, какъ нашло ее и въ деревнѣ. Народникамъ нечего жаловаться на односторонности г. Чехова, который не щадитъ города, но, какъ увидимъ дальше, также бѣжитъ изъ города, гдѣ не видитъ ничего, что примирило бы его съ нимъ, дало бы надежду на возможность лучшей жизни, лучшей будущности для этихъ тысячъ ничтожествъ, скопившихся въ восьми улицахъ, «теряющихся за холмомъ».

Герой разсказа бросаетъ «интеллигентную» жизнь, т. е. отказывается праздно сидѣть въ канцеляріяхъ и этимъ путемъ добывать хлѣбъ. А «хлѣбъ» въ его жизни, какъ и въ жизни остальныхъ, лишенныхъ капитала и взятокъ, играетъ первое мѣсто. Около него, по наивному признанію героя, сосредоточиваются всѣ его мечты. Онъ постоянно чувствуетъ себя недостаточно сытымъ. Его постоянно тяготитъ физическое ощущеніе голода, что сближаетъ его съ массою людей, которая «работаетъ только для куска хлѣба и можетъ говорить только о харчахъ». Разсказчикъ становится маляромъ, благодаря знакомству съ мастеровымъ Рѣдькой, который фигурируетъ въ повѣсти, какъ представитель физическаго труда. И здѣсь мрачный тонъ разсказа не мѣняется. Тоска автора скорѣе усиливается, когда онъ разсматриваетъ этого тщедушнаго труженика, жалкаго, вѣчно больного, съ порывами къ лучшей жизни, выразившимися въ комичной философіи что «тля ѣсть траву, ржа ѣсть желѣзо, а лжа – душу». Въ немъ копошатся безсознательные инстинкты, которые не находятъ исхода. Онъ, въ сущности своего рода художникъ и философъ. Любитъ театръ, для котораго расписываетъ декораціи, любитъ размышленія о бренности жизни, иногда разражается глубокомысленными замѣчаніями въ родѣ слѣдующаго: «Я такъ понимаю, ежели какой простой человѣкъ или господинъ беретъ даже самый малый процентъ, тотъ уже есть злодѣй. Въ такомъ человѣкѣ не можетъ правда существовать».

Въ обществѣ Рѣдьки и его мастеровъ герой лучше себя чувствуетъ, не видя, по крайней мѣрѣ, праздной жизни, взятокъ, поѣданія другихъ для собственнаго существованія. «Я жилъ теперь среди людей, для которыхъ трудъ былъ обязателенъ и неизбѣженъ и которые работали, какъ ломовые лошади, часто не сознавая нравственнаго значенія труда и даже никогда не употребляя въ разговорѣ самаго слова трудъ. Около нихъ и я тоже чувствовалъ себя ломовикомъ, все болѣе проникаясь обязанностью того, что я дѣлалъ, и это облегчало мнѣ жизнь, избавляя отъ всякихъ сомнѣній. Въ первое время все занимало меня, все было ново, точно я вновь родился. Я могъ спать на землѣ, могъ ходить босикомъ, а это чрезвычайно пріятно; могъ стоять въ толпѣ простого народа, никого не стѣсняя, и когда на улицѣ падала извозчичья лошадь, то я бѣжалъ и помогалъ поднять ее, не боясь запачкать свое платье. А, главное, я жилъ на свой собственный счетъ и никому не былъ въ тягость». Но тутъ и все удовлетворенье, которое онъ получаетъ отъ подобной жизни. Въ своихъ товарищахъ онъ замѣчаетъ и ложь, и надувательство заказчиковъ, и кражу матеріаловъ, и затаенную злобу ко всѣмъ, кто лучше живетъ. Поражаетъ его также безсмысленная злость окружающихъ, которые никакъ не могутъ примириться съ мыслью, что человѣкъ ушелъ отъ сравнительно праздной и обезпеченной жизни въ простые рабочіе, опустился, по ихъ мнѣнію. Очень комичное впечатлѣніе производитъ сцена съ губернаторомъ, который по просьбѣ отца героя уговариваетъ его бросить «предосудительный образъ жизни». Въ спорахъ съ пріятелемъ-докторомъ, который на глазахъ опростившагося героя ухаживаетъ за его сестрой и соблазняетъ ее въ концѣ концовъ, выясняется основной мотивъ жизни героя, вначалѣ неясный для него самого.

Здѣсь опять слышится голосъ автора, который говоритъ за героя, потому что мысли, излагаемые послѣднимъ, какъ-то плохо вяжутся съ его общей смутной и неясной фигурой. «Нужно, – говоритъ онъ, – чтобы сильные не порабощали слабыхъ, чтобы меньшинство не было для большинства паразитомъ или насосомъ, высасывающимъ изъ него хронически лучшіе соки, т.-е. нужно, чтобы всѣ, безъ исключенія – и сильные, и слабые, богатые и бѣдные, равномѣрно участвовали въ борьбѣ за существованіе, каждый самъ за себя, а въ этомъ отношеніи нѣтъ лучшаго нивеллирующаго средства, какъ физическій трудъ, въ качествѣ общей, для всѣхъ обязательной повинности». Послѣдняя фраза какъ бы взята у Беллами, а общая постановка вопроса напоминаетъ толстовскія доктрины. Но мы жестоко разочаровались бы, если бы причислили г. Чехова къ сонму проповѣдниковъ опрощенія. Скорѣе, напротивъ, вся повѣсть является, какъ бы доказательствомъ непригодности этой философіи къ жизни. Печальный тонъ разсказа все усиливается, переходя къ концу въ мрачный. Полная безнадежность, ничего, кромѣ жалкаго существованія ради «хлѣба». Дѣвушка, которая, увлекшись оригинальной жизнью героя-маляра, становится его женой, уходитъ отъ него, справедливо негодуя на такое почти животное существованіе. Счастье его сестры, которую онъ не сумѣлъ и не могъ поддержать вовремя, разбито. Она, какъ и онъ, уходитъ изъ этого «города», въ которомъ ложь и взаимная ненависть служатъ единственными связующими узами. Послѣдняя картина, когда братъ и сестра уходятъ ночью изъ «интеллигентнаго» общества на окраину города, гдѣ ютится герой, наводитъ удручающую тоску.

Гдѣ же выходъ? Куда же идти бѣдному изможденному герою? Авторъ не даетъ отвѣта, оставляя героя въ средѣ маляровъ, гдѣ онъ находитъ одно утѣшеніе, что онъ никому не въ тягость, не высасываетъ, не заѣдаетъ чужую жизнь. Плохое утѣшеніе, отъ котораго отвернулась его жена. «Мы много работали, – говоритъ она, – много думали, мы стали лучше отъ этого, – честь намъ и слава, – мы преуспѣли въ личномъ совершенствѣ; но эти наши успѣхи имѣли-ли замѣтное вліяніе на окружающую жизнь, принесли ли пользу хоть кому-нибудь? Нѣтъ. Невѣжество, физическая грязь, пьянство, поразительно высокая дѣтская смертность, – все осталось, какъ и было, и оттого, что ты пахалъ и сѣялъ, а я тратила деньги и читала книжки, никому не стало лучше. Очевидно, мы работали только для себя и широко мыслили только для себя». И герой ничего не находитъ въ отвѣтъ, ничѣмъ не въ силахъ удержать страстно и нѣжно любимую женщину. Онъ чувствуетъ, что съ ней уходитъ изъ его жизни свѣтъ и тепло, что впереди все сведется только къ добыванію хлѣба, къ жалкому прозябанію, на манеръ его пріятеля Рѣдьки съ его примитивной философіей. Авторъ оставляетъ его примирившимся съ жизнью, но читатель разстается неудовлетвореннымъ, подъ смутнымъ впечатлѣніемъ, что и эта «Моя жизнь» такая же ненужная, безцѣльная, какъ и жизнь тѣхъ шестидесяти тысячъ, отъ которыхъ герой хотѣлъ уйти и все-таки не ушелъ, потому что безъ нихъ и его малярный трудъ потерялъ бы всякое значеніе.

Какъ и всѣ большія вещи г. Чехова «Моя жизнь» не даетъ цѣльной картины, а рядъ прекрасно выписанныхъ отдѣльныхъ моментовъ. Лучше всего выходятъ у автора не главныя лица, а тѣ, которыхъ онъ затрагиваетъ мимоходомъ, какъ, напр., мельникъ въ деревнѣ, гдѣ герой проводитъ лѣто съ женою, Рѣдька, инженеръ, отецъ жены и другіе. Нѣкоторыя картины природы удивительно живы, захватываютъ своей яркостью, но къ нимъ мы уже привыкли у такого мастера внѣшней живописи, какъ, г. Чеховъ, и не на нихъ, конечно, сосредоточивается вниманіе. Въ общемъ «Моя жизнь» – произведеніе, любопытное лишь какъ попытка въ художественной формѣ рѣшить одинъ изъ жгучихъ вопросовъ. Попытка неудачна, потому что авторъ самъ не вѣритъ въ исключительную правду физическаго труда. Къ тому же, г. Чеховъ слишкомъ художникъ, чтобы быть проповѣдникомъ, и не можетъ, если бы даже хотѣлъ, «сочинять» то, чего жизнь ему не дала и не даетъ.