Немецкая революция и сталинская бюрократия - Лев Троцкий

Что ход развития докажет нашу правоту, в этом не может быть ни малейшего сомнения. Но какими путями история поведет свое доказательство: катастрофой сталинской фракции или победой марксистской политики?

В этом сейчас весь вопрос. Это вопрос судьбы немецкого народа, и не только его одного.

Вопросы, которые разбираются в этой брошюре, родились не вчера. Вот уже 9 лет, как руководство Коминтерна занимается переоценкой ценностей и дезорганизует международный пролетарский авангард при помощи тактических конвульсий, которые в сумме своей называются «генеральной линией». Русская левая оппозиция (большевики-ленинцы) сложилась не на основе русских только, а на основе международных вопросов. Проблемы революционного развития Германии занимали среди них не последнее место. Острые разногласия в этой области начались с 1923 года. Автор настоящих страниц высказывался в течение этих лет по спорным вопросам не раз. Значительная часть его критических работ издана и на немецком языке. Настоящая брошюра преемственно входит в теоретическую и политическую работу левой оппозиции. Многое, что здесь упомянуто лишь вскользь, подверглось в свое время детальной разработке. Мне приходится отослать читателя в частности к моим книгам: «Интернациональная революция и Коминтерн», «Перманентная революция» и др. Сейчас, когда разногласия встают пред всеми в аспекте великой исторической проблемы, можно гораздо лучше и глубже оценить их истоки. Для серьезного революционера, для действительного марксиста это безусловно необходимо. Эклектики живут эпизодическими мыслями, импровизациями, возникающими под толчками событий. Марксистские кадры, способные руководить пролетарской революцией, воспитываются только при постоянной преемственной проработке задач и разногласий.

Л. Т.

Принкипо, 27 января 1932 г.

I. СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ

«Железный фронт» есть в основе своей блок могущественных по численности социал-демократических профессиональных союзов с бессильными группами буржуазных «республиканцев», потерявших всякую опору в народе и всякое доверие к себе. Если мертвецы не годны для борьбы, то они достаточно хороши, чтоб мешать бороться живым. Буржуазные союзники служат социал-демократическим вождям, как узда, надетая на рабочие организации. Борьба, борьба… это только так говорится. В конце концов, даст бог, обойдется без боя. Неужели фашисты так-таки и решатся от слов перейти к делу? Они, социал-демократы, на это никогда не решались, а ведь они не хуже людей.

На случай действительной опасности социал-демократия свои надежды возлагает не на «железный фронт», а на прусскую полицию. Обманчивый расчет! То обстоятельство, что полицейские набирались в значительном числе из социал-демократических рабочих, ровно ничего не говорит. Бытие и тут определяет сознание. Рабочий, ставший полицейским на службе капиталистического государства, является буржуазным полицейским, а не рабочим. За последние годы этим полицейским приходилось гораздо больше бороться с революционными рабочими, чем с национал-социалистическими студентами. Такая школа не проходит даром. А главное: каждый полицейский знает, что правительства меняются, а полиция остается.

В новогодней статье дискуссионного органа социал-демократии «Дас Фрайе Ворт» (что за жалкий журнальчик!) разъясняется высший смысл политики «толерирования». Против полиции и рейхсвера Гитлер, оказывается, никогда не сможет прийти к власти. Рейхсвер же по конституции подчинен президенту республики. Следовательно, до тех пор, пока во главе государства будет стоять верный конституции президент, фашизм не опасен. Нужно поддерживать правительство Брюнинга до президентских выборов, чтобы в союзе с парламентарной буржуазией выбрать конституционного президента и тем еще на 7 лет закрыть Гитлеру дорогу к власти. Мы извлекаем содержание статьи с полной точностью [1]. Массовая партия, ведущая за собою миллионы (к социализму!), считает, что вопрос о том, какой класс окажется у власти в нынешней насквозь потрясенной Германии, зависит не от боевой силы немецкого пролетариата, не от штурмовых колонн фашизма, даже не от состава рейхсвера, а от того, будет ли чистый дух Веймарской конституции (при необходимом количестве камфоры и нафталина) водворен в президентском дворце. А что если веймарский дух признает в известной обстановке, вместе с Бетман-Гольвегом, что «нужда не знает законов»? А что если бренная оболочка веймарского духа, несмотря на нафталин и камфору, рассыпется в самый неподходящий момент? А что если… но таким вопросам нет конца.

Политики реформизма, эти ловкие дельцы, тертые интриганы и карьеристы, опытные парламентские и министерские комбинаторы, как только ход вещей выбрасывает их из привычной сферы и ставит перед большими событиями, оказываются – нельзя найти более мягкого выражения – круглыми дураками.

Надежда на президента и есть надежда на «государство». Пред лицом надвигающегося столкновения пролетариата и фашистской мелкой буржуазии – оба лагеря вместе составляют подавляющее большинство немецкой нации – марксисты из «Форвертса» зовут на помощь ночного сторожа. «Государство, нажми!» (Staat, greif zu!). Это значит: «Брюнинг, не вынуждай нас обороняться силами рабочих организаций, ибо это поставит на ноги весь пролетариат, и тогда движение перерастет через лысины партийного Правления: начавшись, как антифашистское, оно закончится, как коммунистическое.

На это Брюнинг, если бы он не предпочитал молчать, мог бы ответить: «Полицейскими силами совладать с фашизмом я не мог бы, если бы и хотел; но я не хотел бы, если бы и мог. Привести рейхсвер в движение против фашистов значило бы расколоть рейхсвер, если не толкнуть его целиком против себя; но главное: повернуть бюрократический аппарат против фашистов значило бы развязать руки рабочим, вернуть им полную свободу действия: последствия были бы те самые, которых вы, социал-демократы, боитесь и которых я, поэтому, боюсь вдвое».

На государственный аппарат, на судей, на рейхсвер, на полицию призывы социал-демократии должны производить действие, обратное тому, на какое рассчитаны. Наиболее «лояльный», наиболее «нейтральный», наименее связанный с национал-социалистами чиновник должен рассуждать так: «За социал-демократами стоят миллионы; в их руках огромные средства: печать, парламент, муниципалитеты; дело идет об их собственной шкуре; в борьбе против фашистов поддержка коммунистов им обеспечена; и тем не менее эти могущественные господа обращаются ко мне, чиновнику, чтоб я их спас от наступления многомиллионной партии, вожди которой завтра могут стать моим начальством: плохи должны быть дела господ социал-демократов, совсем безнадежны… Пора мне, чиновнику, подумать и о своей шкуре». В результате колебавшийся до вчерашнего дня «лояльный», «нейтральный» чиновник непременно перестрахуется, т. е. свяжется с национал-социалистами, чтоб обеспечить свой завтрашний день. Так пережившие себя реформисты и по бюрократической линии работают на фашистов.

Приживалка буржуазии, социал-демократия обречена на жалкий идейный паразитизм. Она то подхватывает идеи буржуазных экономистов, то пытается использовать осколки марксизма. Процитировав из моей брошюры соображения против участия компартии в гитлеровском референдуме, Гильфердинг заключает: «Поистине нечего прибавлять к этим строкам, чтобы объяснить тактику социал-демократии по отношению к правительству Брюнинга». Выступают Реммеле и Тальгеймер: «смотрите, Гильфердинг опирается на Троцкого». Выступает фашистский желтый листок: за это дело Троцкому заплачено обещанием визы. Выступает сталинский журналист и телеграфирует сообщение фашистской газеты в Москву. Редакция «Известий», в которой сидит несчастный Радек, печатает телеграмму. Эта цепь заслуживает того, чтоб ее отметить и – пройти мимо.

Вернемся к более серьезным вопросам. Гитлер может позволить себе роскошь борьбы против Брюнинга только потому, что буржуазный режим в целом опирается на спину половины рабочего класса, руководимой Гильфердингом и К°. Если б социал-демократия не вела политику классовой измены, то Гитлер, не говоря уж о том, что он никогда не достиг бы нынешней силы, цеплялся бы за правительство Брюнинга, как за якорь спасения. Если бы коммунисты опрокинули Брюнинга совместно с социал-демократией, то это был бы факт крупнейшего политического значения. Последствия его во всяком случае переросли бы через головы вождей социал-демократии. Гильфердинг пытается найти оправдание своей измены в нашей критике, которая требует, чтоб коммунисты считались с изменой Гильфердинга, как с фактом.

Хотя Гильфердингу «нечего прибавлять» к словам Троцкого, но он все же кое-что прибавляет: соотношение сил, говорит он, таково, что, даже при условии согласованных действий социал-демократических и коммунистических рабочих, не было бы возможности «при форсировании борьбы опрокинуть противника и захватить власть». В этом вскользь, без доказательств брошенном замечании – центр тяжести вопроса. По Гильфердингу в современной Германии, где пролетариат составляет большинство населения и решающую производительную силу общества, совместная борьба социал-демократии и компартии не могла бы передать пролетариату власть! Когда же вообще власть сможет перейти в руки пролетариата? До войны была перспектива автоматического роста капитализма, роста пролетариата, такого же роста социал-демократии. Война оборвала этот процесс, и никакая сила в мире уже не восстановит его. Загнивание капитализма означает, что вопрос о власти должен решаться на основе нынешних производительных сил. Затягивая агонию капиталистического режима, социал-демократия ведет лишь к дальнейшему упадку хозяйственной культуры, к распаду пролетариата, к социальной гангрене. Никаких других перспектив перед ней нет; завтра будет хуже, чем сегодня; послезавтра хуже, чем завтра. Но вожди социал-демократии уже не смеют заглядывать в будущее. Они имеют все пороки обреченного на гибель правящего класса: легкомыслие, паралич воли, склонность отбалтываться от событий и надеяться на чудеса. Если вдуматься, то экономические изыскания Тарнова выполняют сейчас ту же «функцию», как утешительные откровения какого-нибудь Распутина…