Тень и шелк (Под именем Энн Максвелл) - Элизабет Лоуэлл

Дэни снова заметила его десять минут спустя. Она зашла в Народный банк обменять еще одну пачку международных купонов на местную валюту. На этот раз смуглый незнакомец поджидал ее в тени у здания банка.

Едва Дэни взглянула в его сторону, он отвернулся.

Она воспользовалась этим, чтобы запомнить своего преследователя. Его лицо было загорелым и обветренным, словно он провел долгое время под высокогорным гималайским солнцем. Он казался гибким и мускулистым – должно быть, только что преодолел один из самых трудных горных маршрутов, питаясь кое-как.

Несмотря на американскую одежду, он не выделялся на улицах тибетского города. Когда мимо прошел монах, рослый незнакомец слегка склонил голову: такой знак уважения был распространен только среди тибетцев, к тому же преданных буддистов.

Возможно, незнакомец просто пытался спрятать лицо от взгляда Дэни, но поклон показался ей привычным и машинальным. Чем дольше она размышляла об увиденном, тем сильнее склонялась к мысли, что смуглый мужчина – действительно буддист.

Почему-то Дэни отчасти успокоилась, увидев, как незнакомец поклонился монаху, который был вдвое ниже ростом.

Но все утешительные мысли развеялись, когда он двинулся следом за Дэни через омерзительную бойню под открытым небом и мясной рынок под названием Як-Элли. Дэни в который раз порадовалась тому, что в разреженном ледяном воздухе вонь почти не распространяется. Ей доводилось бывать на рыбных рынках в окрестностях Амазонки, от зловония которых затошнило бы и скунса.

Преодолев Як-Элли, Дэни скользнула в тенистый сумрак лавчонки по соседству с храмом Джокханг и оставалась там, пока хватило духу.

Когда она вышла на улицу, высокий бородатый незнакомец исчез. Зато появился второй.

Второй мужчина ростом не уступал первому, но различить их было легко, поскольку новый преследователь был бледным. И безбородым. Светлые, почти белые волосы были несколько длинноваты. Широкие скулы и светло-голубые глаза заставили Дэни принять его за скандинава.

Внезапно Дэни поймала себя на странной мысли: она хотела, чтобы первый незнакомец вернулся. Каким-то уголком сознания она предпочитала его белокурому спутнику.

Второй мужчина умел маскироваться. Он без труда затесался в одну из неизбежных, говорливых стаек путешественников-немцев, собравшихся у главного входа в храм.

Когда Дэни сошла с тропы паломников, окружающей храм, человек с бесцветными глазами двинулся следом. Дэни предположила, что эти двое мужчин договорились сопровождать ее по очереди.

Но едва эта мысль пришла в голову Дэни, она заметила неподалеку черную американскую куртку. Волосы первого незнакомца прикрывала мягкая тибетская войлочная шляпа. Он прислонился к стене напротив рынка и надвинул шляпу на глаза, словно в полудреме.

В следующий раз, когда Дэни оглянулась, американец скрылся из виду.

Его отсутствие не утешило Дэни. Несмотря на то что она видела его белоглазого напарника-блондина, она продолжала поминутно озираться в поисках первого преследователя.

Так и не заметив в толпе его обветренное и обожженное солнцем лицо, Дэни ощутила растущую тревогу, уверенная, что он внезапно выскочит из-за угла и нападет на нее.

Дэни не испытывала доверия к обоим мужчинам: оба они были грубыми животными, хотя и не сознавали этого.

Впрочем, Дэни не отличалась хрупкостью. Со своими пятью футами и пятью дюймами подтянутого, спортивного тела весом в сто десять фунтов, она совсем чуть-чуть не дотягивала до среднего женского роста. Но жизнь – и бывший супруг – научили ее тому, что только личная порядочность мужчины способна гарантировать женщине физическую безопасность.

Такой порядочности в своих преследователях Дэни не замечала.

Содрогнувшись, Дэни нашла уединенную нишу на улочке, ведущей к величественной лестнице перед дворцом Потала. Она подняла воротник пальто и уткнулась в него носом, отчасти чтобы согреться, но главным образом чтобы спрятать свое лицо иностранки и ореховые глаза.

Она ждала, наблюдая, как последние лучи солнца угасают за зубчатой бурой стеной гор, окружающих Лхасу. Тени сгущались. Холод пробирался под стеганое китайское пальто Дэни. Потрепанное и грязное после шести недель раскопок, оно совсем не выделялось на улицах среди убогой одежды местных жителей.

Несмотря на то что базары под открытым небом закрывались с заходом солнца, древний город по-прежнему оживляли многочисленные паломники и туристы. Оборванные паломники двигались с изнеможением экстаза, чуть не падая после каждого преодоленного дюйма пути. Но лица преображались, едва перед ними открывался священный центр их духовной Вселенной.

Альпинисты в дорогом снаряжении шагали, уверенно подняв головы, готовые штурмовать высочайшие горы мира. Только что покорившие горы и вместе с тем самих себя, они выглядели усталыми, но воодушевление придавало им поразительное сходство с паломниками.

Не шевелясь, Дэни проследила, как отряд китайских полицейских в темно-зеленых мундирах промаршировал по улице к широкой лестнице, ведущей к фасаду дворца. Полицейские шагали напряженно и настороженно. Несмотря на официальные заверения, китайцы знали, что находятся во враждебном окружении.

Прошло более сорока лет с тех пор, как войска Китайской Народной Республики вторглись на территорию горного государства Тибет. За это время КНР пыталась сломить дух тибетцев тысячей явных и тайных способов.

Тибетская культура, большей частью основанная на древних религиозных традициях страны, оказалась под запретом. Буддийских священников преследовали и лишали сана. Правительство Тибета было практически лишено своих полномочий.

Тысячи китайцев выселяли в непригодные для жизни горные районы. КНР сознательно пыталась посеять вражду среди местного населения Тибета. Китайцы главенствовали в гражданской и коммерческой жизни Лхасы.

Но Дэни знала, как живут коренные тибетцы за пределами городов. В шатрах, на бесплодных высокогорных равнинах буддизм оставался опорой, кровью, плотью и дыханием народа. Сама жизнь становилась молитвой, обращенной к богам.

Даже в городах возникала враждебность между религиозным упорством тибетцев и неприкрытой антирелигиозной политикой КНР. За последние пять лет трения между ними нередко приводили к вспышкам мятежей.

Несмотря на то что восстания в зародыше подавляли превосходящие силы КНР, в Лхасе оставались места, где китайцы-полицейские осмеливались появляться только многочисленными отрядами. А кое-куда они вообще не решались соваться.

Сколько бы лет ни продолжалось правление китайцев, какими бы ни были обещания процветания, коммунизма и единства, большинство тибетцев по-прежнему считали китайцев угнетателями.