Драмы Стихотворения - Фридрих Шиллер

Но готовности к жертвам недостаточно для того, чтобы противостоять злу, когда оно обладает властью, аппаратом насилия и верными слугами, способными, подобно секретарю Вурму, на любую подлость.

Гибель Луизы и Фердинанда, как некогда Ромео и Джульетты в трагедии Шекспира, прозвучала страстным обличением неправедных порядков и кастовых предрассудков и одновременно — гимном, утверждавшим высокое достоинство человека, его право на счастье.

Быстро, одна за другой были написаны первые три драмы, но работа над четвертой — «Дон Карлосом» — затянулась почти на пять лет (1783–1787 гг.). Для Шиллера это был большой срок. Мысль его не знала покоя. За эти годы Шиллер пересматривает свое отношение к бунтарству «бури и натиска», отказывается от эстетических принципов, выраженных в его ранних драмах. В ходе работы над «Дон Карлосом» складывался новый взгляд на задачи писателя и цели театра. Менялся самый аспект изображения действительности, трансформировались структура и стиль драмы: грубоватую прозу сменил классический стих.

Начало XVII века. Испания, которой правит «южный дьявол», властный и суровый Филипп II. Многое исторически достоверно в сценах, нарисованных Шиллером. И все же главное для него состоит не в том, чтобы воспроизвести события, случившиеся где-то в далекой Испании. Шиллер покидает почву немецкой жизни не для того, чтобы написать историческую хронику чужой страны. Замысел его шире. Он стремится полнее и более обобщенно представить болезни века. Ему кажется, что, изображая богемские леса или апартаменты захолустной немецкой герцогской резиденции, он не может изложить во всей масштабности те вопросы, которые его волнуют.

Испания во времена Филиппа II была великой мировой державой. И перед Шиллером она предстает как зловещий символ всего феодального мира, целой эпохи безмерно затянувшегося средневековья. Конфликт Филиппа с его сыном Карлосом далеко перерастает рамки самой Испании. На другом конце Европы, в Нидерландах, ширится освободительное движение против испанского владычества, и Дон Карлос готов встать на сторону восставших и вместе с Эгмонтом и принцем Оранским поднять меч против Филиппа:

Он больше не отец мне. В сердце КарлаУмолк природы голос…Иду спасти народ мой угнетенныйОт тирании. Только королемВернусь в Мадрид — иль не вернусь вовеки…

(Перевод В. Левина)

Одна из центральных фигур в драме — друг юности Карлоса, его наставник и вдохновитель, маркиз Поза. Звание мальтийского рыцаря, которое он носит, позволяет ему не задумываться над своей национальной принадлежностью. Шиллер называет его «гражданином мира». В знаменитой сцене свидания с Филиппом (д. III, сц. 10) маркиз Поза с большим мужеством излагает свои взгляды перед королем, осуждает произвол и тиранию и, наконец, взывает к честолюбию монарха: поскольку он не властен повернуть колесо истории и приостановить «всеобщую весну, великое омоложение мира», то для него остается еще один, но великий шанс — самому встать во главе прогресса:

Опередите ж королей Европы!Лишь росчерк вашей царственной руки —И обновится мир!

Поза бросается на колени перед Филиппом с мольбой-призывом: даровать подданным свободу мысли.

Вокруг этой сцены в «Дон Карлосе» почти два столетия не затихают споры. Возникает параллель. Был Карл Моор, который убивал помещиков и помещичьих министров, который собственными руками задушил попа, скорбевшего об упадке инквизиции. И вот теперь мечтатель-гуманист умоляет деспота стать просвещенным монархом. Бунтаря сменяет реформатор. Впрочем, маркиз Поза, будучи горячим сторонником прогресса, совсем не думает, что идеи его осуществятся немедленно.

Нет, для моих священных идеаловНаш век еще покуда не созрел.Я гражданин грядущих поколений.

Можно было по-разному понимать слова «наш век»: относить их к веку Филиппа или полагать, что Шиллер свое время считал еще не созревшим для коренных перемен. Бесспорно одно: буржуазные либералы XIX века и разных мастей реформаторы в XX веке явно искажали Шиллера, когда ссылались на эту сцену и объявляли ее программной. Ведь всем содержанием трагедии Шиллер разрушает иллюзии, связанные с этой сценой. Попытка маркиза Позы воздействовать на ход событий в испанском государстве терпит крах. Гибнет он сам, раскрыв заговор Дон Карлоса и причастность к нему королевы. Пьеса завершается краткой репликой Филиппа: он передает своего сына судилищу Великого Инквизитора.

Маркиз Поза оказался не менее трагически одиноким, чем Карл Моор, но о «гражданине мира» не скажешь, что он капитулировал. Мир, изображенный Шиллером в этой драме, сложнее, и мысль драматурга охватывает больше вопросов и ставит их глубже.

Европейские просветители XVIII века верили в безграничные возможности разума. Им казалось, что если на земле восторжествует наконец человеческий разум, то сами собой отпадут суеверия, предрассудки, сословная нетерпимость; и даже сама тирания неизбежно разоблачит себя перед всем миром. Надежда на просвещенного монарха органически вытекала из этой философской посылки. Ведь писатель, утверждая принципы разума, может рассчитывать только на свой дар убеждения. Но если заразить высокой идеей правителя, то ведь у него власть, сила, материальные средства. В истории легко подыскивались примеры. Вольтер не случайно написал книгу о Петре I и эпическую поэму о Генрихе IV, а Дидро приезжал в Петербург, чтобы убедить Екатерину II провести в России реформы. Шиллер, как и его великий современник Гете, не был свободен от иллюзий просвещенного правления. Но мир «Дон Карлоса» не укладывается ни в какие узкие концепции. И дело не только в том, что здесь показано, как рушится иллюзия маркиза Позы.

Драматург размышляет о природе власти, о Сложном взаимодействии разных сил, составляющих общество. Характерно, что Филипп не изображен однолинейно, как тиран. Многие выдающиеся актеры мира находили в драме Шиллера благодарный материал для создания психологически сложного образа короля. Он способен оценить в маркизе Позе честного, бескорыстного человека, так не похожего на его придворных льстецов и интриганов. Не разделяя взглядов Позы, король, однако, делает его своим приближенным. Сложные отношения связывают Филиппа с сыном и королевой (французская принцесса Елизавета Валуа первоначально предназначалась для Карлоса, но Филипп сам женился на ней).

В истории Филиппа одной из ключевых является предпоследняя сцена драмы. Перед самым финалом Шиллер вводит в действие новую фигуру — 90-летнего слепого старца — Великого Инквизитора.

Происходит удивительная и странная метаморфоза. Грозный король стоит перед главой церкви как провинившийся школьник. Он оправдывается серед ним за то, что на какой-то момент доверился Позе, внимая его речам. «Прости, — говорит король, — но я возжаждал человека!»

Ответ Инквизитора беспощаден:

— Что вам человек!Для вас все люди — числа. Иль я долженОсновы управленья государствомСедому разъяснять ученику?

Великий Инквизитор не только сурово осуждает короля, но и недвусмысленно угрожает ему судом церкви:

…и не стой я здесь,Клянусь вам богом сущим — вы бы завтраСтояли так передо мной.

Маркиз Поза в этой сцене посмертно терпит еще одно поражение. Оказывается, даже если бы Филипп захотел действовать иначе, силы более грозные, чем он, помешали бы ему в этом. Через образ Инквизитора не просто раскрывается политическая роль католической церкви (что само по себе очень характерно для Испании), значение этого образа шире.

Шиллер обнажает здесь механизм всякой неправой власти, политическую структуру, утверждающую идеи господствующего класса, силу традиций. По глубине исторического анализа эта сцена превосходит многие политические трактаты европейских просветителей XVIII века. Эту глубину по достоинству оценил Ф. М. Достоевский — образ Великого Инквизитора в романе «Братья Карамазовы» преемственно связан с шиллеровским художественным открытием.

Есть в драме еще небольшая сцена, мимо которой обычно проходят исследователи. А она имеет прямое отношение к драматическому финалу. Одна из придворных дам королевы, маркиза Мондекар, выражает свою радость по поводу переезда из летней резиденции в Мадрид: уже готовят арену для боя быков. «И затем, нам обещали аутодафе», — простодушно сообщает маркиза. Королева, выросшая во Франции, не может скрыть возмущения:

Маркиза! Обещали?И это слышу я от нашей доброй,Прелестной Мондекар!Мондекар: Что ж тут дурного?Сжигают ведь одних еретиков.Королева: Надеюсь, Эболи другого мненья?Эболи: Я? Но зачем считает королева,Что Эболи, как христианка, хуже Маркизы Мондекар?Королева: Ах, я забыла,Где нахожусь…

Трудно сказать, что страшнее: грозный окрик Великого Инквизитора или эта непосредственность молодой и вовсе неплохой женщины, ждущей как праздника публичного сожжения невинных людей, которых церковный суд объявил еретиками.