Таракашка (СИ) - "Липа-малина"

Никто не поддерживал его насмешки, потому что издеваться над девочками было не в почёте. Да и Варя не реагировала на гнилые шуточки, поэтому жирдяю со временем стало куда интереснее побить какого-нибудь тощего мальчика, а не тратить скудный запас острот на «таракана».

Среди девочек Шиляева тоже не пользовалась особой популярностью. Компашки уже сформировались и не желали принимать новую подругу. Общались с девочкой в основном из-за списывания — Варя неплохо училась, на твёрдые четверки, а то и на «отлично». Да и рыженькая не особо горела желанием влиться. Она по-прежнему тешила себя мыслью об очередном переезде.

По окончанию очередного учебного дня, Варя накинула пуховую курточку и вышла во двор школы, готовясь к дальнему пути домой. Шею как-то неприятно сквозило, девочка поправила ворот и поняла, что чего-то не хватает.

«Шарф!» — осенила внезапная мысль. Варя покрутилась на месте, оглядывая землю — шарфик мог просто соскользнуть. Но его нигде не было.

«Видимо, оставила где-нибудь в классе. Или на подоконнике… А если класс уже закрыли? Блин…»

Шиляева развернулась обратно к зданию школы, как взгляд зацепился за яркое красное пятно где-то вдалеке. Да, это определенно он — большой комок крупной вязки в руках… У Семёна. Варя мрачно вздохнула. Трогает такую прекрасную вещь своими мокрыми холодными лапищами.

Семён, смяв ткань, шёл в компании двух мальчиков по габаритам вдвое тоньше его самого. Девочка видела их со спины — они вразвалочку направлялись за угол школы. Варе стало не по себе. Ей было очень жалко шарф, она считала это самой красивой вещью своего невзрачного гардероба. Но так же ей было жалко себя — столкнуться с Бабуриным лично, ещё и в сопровождении таких же отморозков…

Желание отвоевать милую сердцу вещь было сильнее. Троица скрылась за поворотом и Варя быстрым шагом направилась за ними. Завернув за угол, глазам Шиляевой представилась картина, увидеть которую было очень ожидаемо: один из мальчишек, который всё ещё меньше Семёна, но коренастее третьего, подносил зажигалку к сигарете во рту Бабурина.

Рыжую макушку было сложно не заметить, толстяк дёрнулся, но тут же вернул самообладание:

— Брысь отсюда, дохлядь! — по тону Семён был разозлён сильнее обычного. Видимо, не обрадовался тому, что его застукали за курением.

Двое его братков повернулись к девочке и теперь её сверлили три пары холодных недовольных глаз. Одна из которых оказалась знакома. Но Варе было не до мальчика, «который целуется с турниками».

— Отдай шарф и я никому не скажу, что ты куришь! — девочка сделала ещё пару уверенных шагов вперед. Она подумала, что шантаж — это правильное решение. Но Семён неожиданно громко загоготал.

— Не расскажет! Ха-ха-ха, дегенератка! — Бабурин ухватился за живот и согнулся от смеха, который больше напоминал скрип старой калитки, — Вали давай, таракашка!

Варя подавила ком в горле. Она смотрела, как любимый шарф наполовину размотался в твёрдой хватке прыщавого и один его край измазался в слякоти. Тот самый, кто поджигал сигареты, с силой треснул Семёна по плечу и Бабурин тут же умолк.

— Уйди, — кинул он небрежно, глядя Варе в глаза.

И тогда у девочки задрожала нижняя губа. Втайне она надеялась на помощь со стороны дружков обидчика, но, видимо, зря. Шиляева собрала все силы на твёрдость в голосе:

— Отдай, — она требовательно протянула руку вперёд.

Глыба, именуемая Семёном Бабуриным, двинулась к ней. Жирная масса нависла над хрупким силуэтом рыженькой и ткнула её в плечо кулаком. Не сильно — но достаточно, чтобы напугать до чёртиков.

— Ва-ли. Ду-ра, — по слогам прошипел Семён и парой неуклюжих движений повязал красный шарф на свою маслянистую шею.

У Вари забегали глаза в поисках хоть какой-нибудь подмоги. И, как ей показалось, нашли:

— Я помогла тебе! Почему ты не заступаешься? — девочка уставилась на узкоглазого, который уже успел припрятаться за спину третьего и натянуть капюшон по самый кончик носа.

Семён обернулся и вытаращил крохотные глазёнки на беззубого.

— Бяша, это чё? — сохраняя лёд в голосе, третий исподлобья посмотрел на братка.

Бяша зарылся носом в воротник чёрной куртки. Было ощущение, что он хочет провалиться под землю, но точно не быть здесь и отвечать на вопрос. Из капюшона донеслось какое-то невнятное мычание.

— Да хватит мямлить, как овца недорезанная! — приказал мальчик и тряхнул узкоглазого за шкирку.

— Рома, да она сама полезла! Отвецяю, на!

Варя растерялась. Рассказывать о том, как человек прилип языком к железяке на морозе — это всё равно что подписать приговор на издёвки. Но думать ей долго не дали. Рома отпустил товарища и понимающе кивнул:

— Вон оно чё. Гони бабки тогда.

— Да бля, я продерзался сколько договаривались, на!

— А чем докажешь? Бля буду, Бяша, гони бабки или хуже будет.

Рома двинулся на узкоглазого и тот стал нервно рыться в карманах. Насобирав горсть монет, он высыпал их в протянутую ладонь.

— На полтос спорили.

— Всё сто есть, на, — Бяша вывернул оба кармана.

Варя совсем опешила:

— Так вы это… На спор?

Тут очнулся Семён. Он вновь развернулся к рыженькой и пихнул её животом так, что девочка пошатнулась и едва устояла на ногах:

— Не твоё дело, манда рыжая. Сдрысни!

— Сёма, ты с этим шарфом хуже педика, — раздался спокойный, но настойчивый голос Ромы, — Отдай ей.

У Бабурина забегали глазёнки. Он будто просчитывал, как выполнить указание и одновременно не выглядеть дураком. Ничего разумнее к нему в голову не пришло, как стащить с себя шарфик и кинуть его в лицо Варе как раз мокрым от слякоти местом. Девочка ухватилась за ткань, как за самое дорогое, что у неё было. Её переполняли смешанные чувства благодарности Роме и проклятий всей троице. Ноги стали ватными от пережитых эмоций страха, гнева и бессилия.

Получив шарф, Варя кратко кивнула Роме и, бросив напоследок полный неприязни взгляд Бяше, развернулась и пошла прочь. Семён громко схаркнул в сторону рыженькой, плевок шлёпнулся в сантиметре от её сапога.

*

Вечер прошёл за отстирыванием любимого шарфа. Варя делала это вручную, стиральной машинки в этом захолустье не было. А если бы и была, то вряд ли справлялась бы со своей задачей. Электричество и так работало через раз. Девочка возилась по локоть в мыльной воде, отколупывая ногтями засохшую в пряже грязь. Если честно, любовь к красному шарфику ослабла. Семён осквернил его своими мясистыми пальцами, своей сальной шеей. Варя думала, что теперь каждый раз, надевая его, ей придётся вспоминать события сегодняшней перепалки. Вспоминать перекошенные злобой рожи, грубую ругню и оскорбительный плевок Бабурина.

Хлюпанье воды немного заглушало мелодию гитары, которая доносилась из кухни. Константин Петрович репетировал каждый вечер. Но с каждым днём он делал это всё тише и неохотней. Возраст давал о себе знать — лет до тридцати пяти Шиляев ещё тешил себя надеждами обрести славу и стать звездой российского рок-общества. С каждым годом было яснее, что его музыка не принесёт заработка. Уделом Константина Петровича стали кабаки и пивнушки. Иногда его звали даже в Москву, но общей выручки едва ли хватало на бензин в обратную дорогу.

Закончив со стиркой, Варя повесила шарф на веревку для белья под потолком и смахнула растрепавшуюся чёлку с влажного лба. Звуки гитары прекратились и теперь за стенкой было слышно неразборчивый бубнёж: отец начал говорить с кем-то по телефону. Варя приоткрыла дверь ванной, чтобы расслышать беседу получше. Любопытство часто подталкивало девочку на опрометчивые поступки. Но сейчас она не услышала ничего особенного:

— Да, свободен. Конечно. По какому адресу? Секунду, я запишу, — наступила пауза и шорох, отец искал ручку, — И в котором часу ещё подскажите? Ага, да, спасибо.

Варя тихо выползла из ванной и побрела в свою комнату, как в кухонном проёме показался папа:

— Варя, мне нужно будет…

— Уехать.

— Да, верно. В Саратове нужно записать музыкальные дорожки для рекламного ролика. Завтра вечером…