Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из моего поколения практически все пришли в литературу в первом десятилетии нового века, нового тысячелетия. Пустотный эпитет «нулевые» преследовал его, но, с другой стороны, ему противостояли определения «первое» и «новое». В свое время у нас было стойкое ощущение поколения пустоты. Наше общество, в силу известных исторических событий, впустило в себя пустоту, допустило девальвацию и переформатирование ценностей, когда отказалось от борьбы, отступая перед разрухой, пустынной эрозией, разъедающей и внешний мир, и внутреннее духовное пространство.
Пустота – это не клеймо, не субстанциональный признак, а некое общее тягостное мировосприятие, которое необходимо было преодолеть. Бесплодная пустыня – аллегория души, покинутой Богом, падшей, но в то же время это особый этап на пути. В нем можно завязнуть и погибнуть, но можно и выйти из него преображенным, готовым к новым свершениям.
У нас превалировало самоощущение осколков, разрозненных частей былого, но потерянного единства, ставшего теперь бесформенной, хаотической массой. Постепенно нарастало восприятие себя по аналогии с лермонтовским парусом: одинокая белая точка на белом листе бумаги, зависшая в неизвестности, вне какой-либо системы координат. Мир стал восприниматься с предлогом «без», как в стихотворении Пушкина: «Без божества, без вдохновенья, / Без слез, без жизни, без любви…» Вокруг был воздвигнут искусственный мир, хрупкие и пустотелые декорации, среди которых блуждало поколение с пустым и темным будущим, метко описанное в «Думе» Лермонтова. Поэт живописует процесс постепенного умирания, преждевременного старения и безотрадного будущего этого поколения, ставший неожиданно актуальным для наших современников.
Жизнь протекает по инерции, «как пир на празднике чужом». Ее характеризует равнодушие ко всему, и в первую очередь этическим ценностям («к добру и злу постыдно равнодушны»). Отсутствует способность к действию, к ответственному волевому поступку («в начале поприща мы вянем без борьбы»), теряется героическое начало («перед опасностью позорно малодушны»). Внутреннее состояние человека отмечено несвободой («перед властию – презренные рабы»), науки и искусства превращаются в чистую бессмыслицу («мы иссушили ум наукою бесплодной»), чему пример постмодернизм. Чувства, которые испытывает человек, как правило, неглубоки, случайны, прохладны, отсюда и неспособность к творчеству, отсутствие поэтического восприятия мира, пренебрежительное отношение к прошлому («и предков скучны нам роскошные забавы») – всё это, по мысли Лермонтова, превращает современное ему поколение в безжизненную толпу выходцев из царства мертвых:
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа.
Но тот же Михаил Юрьевич показывает пример борьбы, изживания, преодоления демона пустоты и распада – как вектор от «Никто» к Богу, к восстановлению святынь в его знаковом стихотворении «Нет, я не Байрон» и других произведениях.
Нашим современникам так же трудно и мучительно приходится искать себя, вырываться из «толпы угрюмой», о которой пророчествовал поэт. Но как сделать это, если радио, телевидение, вездесущая реклама нацеливают на бездумное и безумное потребительство, следуя главному девизу, который прививался людям смутного времени – бери от жизни всё. Нет перспектив, нет цели в жизни, что автоматически запускает в действие программу самоистребления. Человек превращается в лермонтовский парус, парящий в пустоте и несущийся навстречу убийственной буре.
В начале нулевых я услышал от Захара Прилепина интересное определение – «поколение БМП». Аббревиатура расшифровывается довольно просто: «без меня победили» (в другой редакции – «поделили»). Это поколение, выросшее на обломках некогда великой страны. Период первоначального накопления капитала прошел, всё разобрано и прибрано к рукам. Молодым людям остается в лучшем случае делать карьеру какого-нибудь менеджера среднего звена или винтика в бюрократическом аппарате.
Если говорить штампованным языком, целый пласт полных энергии молодых людей оказался на обочине жизни, но это отнюдь не аутсайдеры, не безликие, уныло бредущие тени. Общество их отторгло, оформившаяся элита навязывает свою систему ценностей, свое мировоззрение. Уже сама попытка вырваться из этого тотального смога, очнуться от непрекращающегося гипнотического сеанса – шаг решительный и смелый, говорящий о большом достоинстве личности. Личности нового формата, зарождающейся на сломе эпох, гибели и зарождении цивилизаций, пробивающейся сквозь хаос и анархию безвременья. Это период, как писал Герман Гессе в «Степном волке», «когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность!»
После этому самому поколению пришлось ездить на БМП в Чечне, когда вслед за Союзом хотели добить Россию, и на Украине, где был зажжен новый пожар разделения.
* * *
«Мы живем в переходную эпоху», – пишет Рюрик Ивнев в «выстреле», направленном в Кусикова. И продолжает: «Старое здание разрушено, и на его развалинах закладывается фундамент новой жизни. Камни и осколки мира умирающего смешиваются с кирпичами мира нарождающегося. Подобно миру социальному перестраивается мир моральный. На развалинах старой морали созидается новая. Всё, что вчера было “преступным”, сегодня является морально приемлемым, и наоборот. Литература разрушена. Нет никакой традиции».
Свое время Ивнев считал переходной эпохой: «Протечет вслед за всем уже протекшим и наша переходная эпоха. Новое общество очистится от мутных осадков».
Схожее переживание рубежа, рубежности, промежутка (почти по Тынянову) было и в начале литературных «нулевых». Литературный критик Евгений Ермолин, долгое время опекавший молодых литераторов, считал, что предыдущее поколение, которое уже состоялось в литературе, выполнило роль «могильщика тоталитаризма». И это была не просто роль, а «великое историческое дело русской интеллигенции», ее «героическая миссия» («Новая литература на рубеже веков»).
«Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…»
А затем, после отбытия похоронной команды могильщиков, должно начаться «новое». «Сидим в зале ожидания, а вылет всё откладывается. Да и не понять, куда, собственно, мы собирались, зачем паковали багаж» – еще в 2003 году писал Ермолин, который сам причислял себя к «могильщикам». Героические усилия по низвержению старого мира реализованы и теперь «героям» остается лишь ждать да гадать, зачем всё
