Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

Безлюбие, безвоздушность, пустота. Разве для этого люди родятся на свет? Этого просто не может быть. Чем страшнее мир в “Афинских ночах”, тем сильнее почти детское изумление автора». Подобное изумление испытала и дочка писателя, когда прочла его рассказы в повести «Чего вы хотите?». Кучерская отмечает, что «погружение на дно уже состоялось» – впереди всплытие. Свою статью она озаглавила «Погружение в пустоту» (http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2001/10/sench.html) и этим очень точно подметила основную доминанту сенчинского творчества. Автор спускается в свой личный ад, «сознательно отстраняется» от самых близких людей, от семьи, выставляет себя в неблаговидном свете – всё ради этого схождения, чтобы потом посмотреть, кто такой этот Сенчин, на что способен, насекомое он или в силах подняться после любого падения, преодолеть даже самого себя. Это особая форма подвижничества – не бегство от мира, а, наоборот, погружение на дно, чтобы оттуда, из человеческой «зоны затопления», начать свой новый путь.

Роман отмечает свою близость к Валентину Распутину, которого регулярно перечитывает. С томиком его произведений из семейной библиотеки Сенчин отправился когда-то поступать в Литинститут. Валентин Григорьевич для него «своего рода камертон, да и поддержка в жизни. Распутин – грустный писатель, но эта грусть, горечь все-таки очень живительны» (http://zerkalokryma.ru/lenta/people/interview/roman_senchin_my_svoimi_rukami_unichtozhaem_rossiyu/).

Аналогичным образом можно высказаться и по поводу Сенчина. Внешне он тоже не самый жизнерадостный писатель. Но в его кажущейся беспросветности много света, иначе в ней не было бы никакого смысла. Кстати, по его собственному признанию, до знакомства с произведениями Распутина он считал, что «в книжках всё не так, как на самом деле». Валентин Григорьевич показал ему, что может быть всё иначе и совершенно правдиво. Распутин – это завет «писать по правде».

Для русской литературы вообще характерно это напряженное искание правды. В статье «О сегодняшнем и современном» в 1924 году Евгений Замятин писал: «Правды – вот чего в первую голову не хватает сегодняшней литературе. Писатель изолгался, слишком привык говорить с оглядкой и опаской», поэтому она плохо выполняет свою миссию: «записать эту эпоху такой, какая она есть», со всем прекрасным и отвратительным.

За правду и против подделок, подобий ее Сенчин выступал регулярно и последовательно. В статье 2000 года «Куда исчезли герои?» он пишет, что в современной русской литературе нет героя, нет настоящего сюжета: «Создаются схемы, макеты ситуаций, подобие психологичности, муляжи героев, но сразу видно, что они вышли из головы автора, они существуют лишь тот отрезок времени, пока автор, словно кукловод, шевелит марионетку». Сам Роман старается избежать этой поддельной марионеточности – и ему это вполне удается.

В том же интервью сайту «Зеркало Крыма» Сенчин говорит: «Я очень люблю каждый проживаемый день и почти всегда жалею, что он проживается и мной, и очень многими людьми пусто, вроде бы напрасно. Горько, что жизнь и природный талант большинства растрачивается на мелочи, на преодоление совершенно пустяковых преград. С этим я, по существу, и борюсь своими повестями и рассказами». Цель Сенчина-писателя – борение с пустотой, с искусом имитаций, с размениванием на пустяки, мелочи, которые не дают возможности человеку поднять голову и выпрямиться в полный рост. Он четко осознаёт свою миссию и поэтому предельно последователен, можно даже сказать «уперт».

В одном из интервью на вопрос, старается ли он менять мир или просто описывает его, Роман ответил: «По секрету скажу: надеюсь, что меняю. Я чувствую, что мир устроен не совсем правильно, что жизнь не совсем правильно протекает. Хочется на этом заострить внимание, показать, какие ямы можно обойти, не упасть в них» (http://novayagazeta.ee/articles/3862/?usemobile=0&noredir=1). Там же он говорит, что постоянно возвращается к «Анне Карениной» – «частной истории, которая разрослась до эпопеи».

Простая жизнь – главный стимул и вдохновение для творчества. Нельзя пренебрегать ничем, даже рассказом соседки, иначе откроется твой личный путь к «чужому»: «Если бы я знал, что движет мной, я бы, может, и не писал. Просто жизнь постоянно выкладывает передо мной истории или ситуации, которые потом не дают покоя, требуют, чтобы я попытался их написать» (https://openrussia.org/mobile/media/703921).

Как-то на одной из научных конференций я проводил мысль, что новое литературное поколение вовсе не занимается очернением действительности, что «новый реализм» направлен именно на ее преображение, структурирование, обретение смысла, чтобы она выбралась из затяжного периода блуждания и топтания на одном месте. Мне запальчиво возразили: а как же Сенчин, где у него свет?

Но Сенчин на самом деле очень светлый, жизнеутверждающий писатель джек-лондонского плана. Его раскусил Сергей Шаргунов, который в эссе о липкинском Форуме молодых писателей, сказал пару слов и о Романе: «Насупленный, нелюдимый. Я познакомился с ним до Липок и был удручен его черствостью. Но когда в Липках мы наконец-то раздавили по сто, передо мной сидел остроумный чуткий человек с открытым разгладившимся лицом».

Для кого-то Клондайк, а для других – безнадега, кто-то адаптируется, а кого-то исторгает жизнь. Но главное – «жить, жить…» В одноименном рассказе в душной подвальной рюмочной двум друзьям, мечтающим о суициде, случайный знакомец рассказал историю. Испытывающий непреодолимое отвращение к жизни, человек вдруг заблудился в тайге: «Семнадцать дней я бродил по тайге. Этих семнадцати дней мне хватило, чтобы полюбить жизнь». Появилась воля к жизни, он «шел и шептал: “Жить, жить…” Отрезал от себя куски, чтобы жить». Сам Роман похож на этого мужчину из рюмочной «Второе дыхание»: это о своем блуждании он рассказывает, это от себя он отрезает куски, чтобы выжить и идти дальше. Показывает низины человеческого падения, чтобы встать и жить. Демонстрирует движение по черной лестнице в пустоту, чтобы потом выбраться из нее.

С другой стороны, его персонажи часто отстраняются от реальности и возвращаются в мечты, погружаются в сон. Так герой рассказа «На черной лестнице» во сне видел деревеньку – родину отца, где были бабушка, дед, а также дедовы сказки. Он «часто видел во сне и хмельной дремоте ту деревню, тянуло туда, казалось, что там-то и найдет он некую крепость в мире, смысл и приложение сил». Через эту деревню также входит свет, через мечту – Обломовку незабвенного Ильи Ильича: «Освободясь от деловых забот, Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире».

«Политические взгляды у меня традиционны для писателя – мне всё время не нравится то, что есть», – отметил Сенчин в интервью Прилепину (http://www.zaharprilepin.ru/ru/litprocess/intervju-o-literature/roman-senchin-esli-slushat-pisatelei-vse-razvalitsya.html). Эта неудовлетворенность существующим порядком вещей – важная и вполне естественная мета дарования. Успокоенность, отказ от борьбы тут же ставят на тебе крест – это Сенчин в разных вариантах повторяет с занудной дотошностью.

В том же рассказе «Чужой» Роман выдал о себе краткую биографическую справку, в которой литературное творчество формулируется как попытка «вырваться»