«Последний римлянин» Боэций - Виктория Уколова

Боэция потомки называли «последним римлянином», тем самым подчеркивая его нерасторжимую связь с эпохой, к моменту его рождения уже ушедшей. Он как бы замыкал отрезок истории, принадлежавший еще недавно великой и могущественной римской цивилизации, был ее последним олицетворением и носителем. Боэций, как оставшийся в одиночестве оркестрант в «Прощальной симфонии» Гайдна, сыграв заключительный аккорд, должен был погасить свою свечу и покинуть сцену, некогда освещенную, наполненную прекрасной музыкой, чтобы оставить ее темной и немой, унося с собой затихающие отзвуки погибающей культуры.

Но ведь Боэция называли и «отцом средневековья», тем самым причисляя его к творцам нарождавшегося мира, следовательно, и сам этот мир тоже был «его временем». Боэций не только «последний», но и «первый» протянувший руку европейскому грядущему. И это был не просто жест приветствия, в руке Боэция лежали сокровища — любовно отобранные и отшлифованные знания, которые он хотел передать, чтобы те, кто придет за ним, могли не только взглянуть на мир удивленными глазами ребенка, но и проникнуть в глубины мира, используя то, что уже было понято и осмыслено до них.

Время Боэция не ограничивается годами его жизни, это целая эпоха, охватывающая последние века античности и первое столетие средневековья. Это — время гибели рабовладельческого и зарождения феодального общества. Это — время жесточайшей идейной и религиозной борьбы, попыток сохранения древнего культурного наследия и создания фундамента будущей средневековой идеологии, консолидации христианской доктрины, укрепления организационных основ церкви.

Чтобы лучше понять все то, что случилось с Боэцием в первой четверти VI в., надо хотя бы вкратце напомнить о том, что произошло на территории Западной Римской империи в предыдущие два века.

В 305 г. император Диоклетиан в зените славы и могущества отказался от власти и как частное лицо удалился в имение на берегу родной Адриатики, предоставив современникам и потомкам гадать о причинах столь странного поступка. Он оставил великую империю, простиравшуюся от Британии до ливийских пустынь, от Атлантического океана до Евфрата, в мире и благоденствии, с четко, по-военному установленной системой управления и взимания налогов, жесткой иерархической структурой, с беспрекословно выполнявшим приказы вымуштрованным войском. После жестоких преследований упорствовавших в своей вере христиан, казалось бы, даже в душах и умах подданных самодержавного и божественного императора удалось восстановить уважение к древним богам — великим покровителям Рима, который оставался священной главой империи, «праматерью людей и праматерью бессмертных»[4], несмотря на перенесение императорской резиденции на Восток, в Никомедию.

Римский круг земель опоясывал Средиземное море, охватывая богатейшие земли трех континентов — Европы, Азии, Африки. При всем разнообразии это был единый политический и культурно-исторический комплекс, ассимилировавший высочайшую эллинистическую культуру и развивавшийся во взаимодействии-противостоянии с культурами других народов, особенно восточных, завоеванных или вошедших в орбиту политического влияния Рима. Результатом иудаистско-эллинистического синтеза стало возникновение и быстрое распространение в регионе одной из трех мировых религий христианства.

Годы, последовавшие за отречением Диоклетиана, с беспощадностью обнаружили всю иллюзорность достигнутого при нем благоденствия, показали, что путь, избранный средиземноморской Европой на заре ее истории, привел в тупик. Кризис поразил общество и государство, недавно еще цветущие города приходили в упадок. Деревня, перешедшая на систему натуральных повинностей, не, в состоянии была обеспечивать огромный управленческий аппарат, войско и городское население. Хозяйственные реформы, развитие колоната не могли остановить процесс нарастания экономического упадка. По всей империи ширилось недовольство, вспыхивали волнения, перераставшие подчас, подобно движениям агонистиков и циркумцеллионов, в настоящие восстания.

Почти непрерывно шла жесточайшая борьба за власть, Диоклетиан, в целях облегчения управления огромной страной создавший систему четверовластия, подготовил почву для взрыва сепаратистских тенденций. Начавшийся при нем процесс расхождения между Востоком и Западом стремительно нарастал, несколько приостановившись лишь при Константине Великом (306–337) и Феодосии I (379–395), и после 395 г. привел к их окончательному разделению и в перспективе — к противостоянию западноевропейского и византийского средневековья.

Если восточная часть империи консолидировалась под властью византийского императора, то западная — все больше сжималась под натиском варваров, которые непрерывными волнами накатывались на ее территорию. Незащищенное сердце страны оказалось подставленным мечу варваров. Рим Вечный город — в 410 г. склонил свою «золотую главу» перед готами Алариха, а в 455 г. — перед вандалами Гейзериха. Еще в 70-х годах V в. епископ Арверны (совр. Клермон-Ферран) и изысканный италийский поэт Аполлинарий Сидоний с римским высокомерием сетует, что ему приходится жить «средь полчищ волосатых», «терпеть германский говор»[5], а уже в VI в. германцы почти повсеместно хозяйничают на территории бывшей Западной Римской империи. Городскую цивилизацию начинает сменять деревенско-общинная о зарождающейся феодальной системой хозяйствования, сеньориально-вассальной политической организацией, с новой системой идей, духовных и эстетических ценностей. IV–VII века оказываются временем одного из радикальных поворотов в мировой истории, а Западное Средиземноморье — одним из важнейших его центров.

Этот период со всей определенностью обнажил кризисное состояние идеологии и культуры античного мира, языческих религий, философии, мировосприятия, которые оказались неспособными дать ответ на трагически обострившиеся вопросы бытия, познания и человеческих отношений. В условиях всеобщего кризиса и варваризации традиционные доктрины и концепции вынуждены были уступить место христианству, ставшему «общей теорией» нарождавшегося средневекового мира, которая в то же время есть «его энциклопедический компендиум, его логика в популярной форме, его спиритуалистический pointe d'honneur[6], его энтузиазм, его моральная санкция, его торжественное восполнение, его всеобщее основание для утешения и оправдания»[7].

Это было время, когда религиозные вопросы занимали умы и души людей порой не меньше, чем непосредственные житейские заботы. Противоборство язычества и христианства, богословская полемика привлекали как духовную элиту, так и широкие массы народа, особенно на Востоке, где тринитарные и христологические споры приобрели характер животрепещущих проблем, волновавших всех — от монархов до простолюдинов.