Заложник любви - Терри Лоренс

Ник ощутил исходивший от нее легкий аромат духов, гораздо более легкий, чем назойливое благоухание экзотических цветов, росших под открытыми окнами посольства. Ему вдруг страстно захотелось наклониться к женщине, уткнуться носом в копну ее каштановых волос и поцеловать украшенную крошечным бриллиантом мочку ее уха.

Боже мой! Одно из двух. Или он совсем сошел с ума от скуки и отчаяния, прозябая на этом позабытом всеми острове, или она была самой прекрасной, самой беззащитной и самой желанной женщиной, какую он когда-либо встречал.

Вынужденный в конце концов отпустить ее руку, он поправил узел своего галстука только для того, чтобы удостовериться, что его сердце вот-вот не выпрыгнет из груди, и заговорил странно глухим голосом.

— Мне очень жаль, но что касается вашего отца, то он уже был международной знаменитостью задолго до того, как я или посол Уиткрафт появились на острове Лампура.

Посол вздохнул, по достоинству оценив ловкую попытку своего подчиненного уйти от ответственности за судьбу заложника и снять ее с британского посольства.

Ник почувствовал себя неловко оттого, что Констанция Хэннесси могла, услышав это, истолковать его соответствующим образом, но она откинулась в кресле и, положив руки на колени, уже по-новому, с интересом, взглянула на него. Не спрашивая разрешения посла, Ник уверенно скользнул в кресло, стоявшее напротив посетительницы.

— Да, Ник, конечно, конечно, садись, — поспешил Уиткрафт.

Ник провел большим и указательным пальцами по жалко поникшей стрелке своих брюк и закинул ногу за ногу.

— Итак, мисс Хэннесси?

— Можете называть меня Конни.

Он улыбнулся ей, но вдруг, будто забыв о нем, посетительница снова обратила умоляющий, однако, преисполненный достоинства, взгляд своих чудных зеленых глаз на посла Уиткрафта. Сердце Ника сжалось, и себе он сказал, что впредь следует подмешивать больше хинина в джин и тонизирующие напитки. Наверно, у него малярия, хотя с тех пор, как его назначили на эту должность, он никогда не думал, что может подцепить какую-нибудь тропическую болезнь, а уж о том, чтобы влюбиться, и подавно.

Невольно, чтобы быть поближе к ней, Ник подался вперед:

— Ради бога, простите мне мою назойливость, но я хочу сказать, что понимаю, как вам сейчас нелегко.

— Со мной все в порядке, — поспешно возразила она, про себя твердо решив ради дела не поддаваться обаянию третьего секретаря британского посольства, хотя, справедливости ради, она отметила, что этого добра у него предостаточно.

Она вовремя прикусила язык, вспомнив, что не может позволить себе отворачиваться от кого бы то ни было в этой стране, коль скоро ее отца держат здесь заложником.

Годы гражданской войны вынудили многие страны закрыть здесь свои посольства. На острове остались только британцы, и только они могли помочь ей спасти отца. В конце концов, будучи американкой, она не имела другого выхода, кроме как обратиться в британское посольство, хотя отлично понимала, что ей они ничего не должны. Вот если бы она и ее отец были бы подданными Ее Величества!

— Для моей семьи это были трудные времена. Прошло уже десять лет с тех пор, как правительство Лампуры заключило отца в тюрьму. Потом к власти пришли мятежники, и с тех пор они держат его заложником при себе.

— За десять лет в стране произошло целых три революции, — пробормотал Ник.

— Да, и поскольку из всех западных стран только Британия сохранила здесь свое посольство, у меня нет другого выхода, как обратиться за помощью к вам. Вы все-таки имеете влияние, если не на мятежников, то хотя бы на правительство.

— Правительство одного дня, — усмехнулся Ник.

Еще не совсем утратив надежду, Конни переключила свое внимание на Ника Этуэлла. Она не привыкла судить о людях по первой встрече, тем более оценивать, как бы половчее использовать их в своих интересах, но долгие годы мытарства ее матери по многочисленным правительственным и дипломатическим кабинетам многому ее научили.

Она готова была пройти через все унижения, чтобы добиться освобождения отца. Ник сказал всего лишь, что сожалеет о случившемся. Сказал просто, прямо и, она была в том уверена, искренне. Перед ней открывались три возможности: требовать, умолять или строить глазки. Она предпочла первое.

— Почему же британцы все еще здесь, если они не могут оказать реального влияния на положение дел в этой стране? Что изменилось бы, если бы и вы отправились восвояси, как другие?

Ник поднял нос, будто принюхивался к проникавшему в кабинет аромату тропических цветов, и, получив в подтверждение своих полномочий начальственный кивок, заговорил:

— Почему британцы ничего не делают, оставаясь при этом на острове? Должен признаться, именно этот вопрос все чаще посещает и меня.

Краска прилила к лицу посла, и он стал похож на свеклу в галстуке.

— Я уверена, что посол вряд ли мучается подобными вопросами, — поспешила заявить Конни и бесстыдно заглянула в глаза несколько поникшего Уиткрафта.

— Гм, нет, нет, — пробормотал Уиткрафт. — Уверяю вас, что мы делаем все возможное. А Ника вы должны извинить, поскольку ему приходится неотлучно проживать на острове, он резидент.

— Скорее ренегат, уклоняющийся от исполнения своих обязанностей, — вставил Этуэлл.

— Но, Ник, это же вовсе не так! Зачем ты на себя наговариваешь? — запротестовал посол. — Просто тобой овладели скука и разочарование, и я тебя понимаю.

— Я бы назвал это апатией, — поправил Этуэлл.

— Тебе видней, — проворчал посол и задвигал ящиками стола.

А он очень мил и привлекателен! Конни даже улыбнулась, и перед ее мысленным взором проследовала длинная череда беспомощных любителей красивых слов и округлых фраз, к которым ей приходилось обращаться по поводу освобождения ее отца и которые так ничем ей и не помогли.

Крохотное чувство благодарности к нему шевельнулось в ее сердце, благодарности за то, что Этуэлл не пускался в долгие разглагольствования и не сыпал обещаниями, а ограничился простыми словами сочувствия. Некоторые люди избегают лишних слов или же очень тщательно их подбирают, придавая большой смысл тому, что хотят сказать. По собственному опыту она знала, что дипломаты обычно идут по пути наименьшего сопротивления и предпочитают наговорить и наобещать, что угодно, лишь бы отвязаться от назойливого просителя. Почему же Этуэлл не проделал то же самое? Неужели ему небезразлично ее несчастье?

Она заметила, как посол нахмурился и слегка кивнул головой, этот жест говорил ей о многом.

Этуэлл поправил галстук, откашлялся и заговорил, и его слова обеспокоили Конни гораздо больше, чем вся предыдущая болтовня посла.