Осада - Юлий Файбышенко

- Ч-черт, - сказал он, - извините, ничего не видно.

- Нет-нет, - в ту же секунду перебил его мужской голос, - это моя вина.

Вспыхнула спичка. Перед Гуляевым стоял худощавый мужчина среднего роста в пиджаке, с чеховской бородкой.

- Что-то не узнаю вас, - Гуляев не спешил уходить.

- Гость, потому и не узнаете, - сказал в темноте незнакомец. Разрешите представиться: Яковлев, работник здравоохранения, давний знакомый Полуэктовых. А вы, кажется, постоялец?

- Да, - ответил Гуляев, - постоялец. Работник милиции. Теперь позвольте пройти.

- Пардон, - посторонился в темноте Яковлев, - вы потом не зайдете ли? В пульку перекинемся, поболтаем.

- Вы же гость, я постоялец, - сказал Гуляев, - а приглашать могут только хозяева.

Он спустился по громыхающим ступеням, вышел во двор, припомнил, что колодец у конюшни, и направился туда. Луна выползала над городскими кровлями.

Скрипел журавль, лаяли вдалеке собаки, чернело небо, загораясь бесчисленными алмазными россыпями.

Едва он вошел в кухню и поставил ведро на скамью, послышалось шуршание платья.

- Простите, пожалуйста, - сказала хозяйская племянница, - дядя и тетя приглашают вас на чай.

Он посмотрел в ее большие северные глаза, спокойно и пристально наблюдающие за ним:

- Благодарю. Сегодня не могу, очень занят. В следующий раз, если позволите.

- Конечно. Приходите когда угодно, если вам позволяют ваши партийные инструкции.

- На этот счет нам инструкций не давали, - сказал Гуляев, жестко посмотрев на нее.

Они помедлили, глядя друг на друга, потом он вышел.

Что-то мешало спать, и Клешков приоткрыл глаза. Окно было странно багровым. Закат, что ли? Но разве ночью бывают закаты? Что за черт? Он привстал, вылезать из-под одеяла не хотелось: ночи стояли холодные, а в комнате было прохладно. Стекло накалялось, алые отблески полыхали вдали. Он спустил ноги на пол и, шлепая по залубенелым доскам и чертыхаясь, подошел к окну. Багровый нимб приближался. Потом вдруг что-то ухнуло, и огромное алое пламя ударило прямо в глаза. Клешков, крича сам себе, натянул галифе, на бегу прицепил пояс с револьвером, прыжком выскочил во двор и помчался вдоль забора. Горели полуэктовские склады, в которых хранились собранные за этот месяц запасы хлеба. Последняя надежда городка.

У полуэктовских лабазов, озаренные рычащим пламенем, бегали взад и вперед люди. В центре мелькали фигуры в шинелях, скакали в разные стороны всадники. Клешков увидел двух крутящихся друг перед другом конников. На одном из них пламя вызолотило белую папаху и оружие, на другом багряно светилась черная кожа куртки и фуражки.

- Товарищ начальник, - отрапортовал Александр, подбегая к всаднику в кожаном, - оперуполномоченный Клешков явился...

Лошадь начальника затанцевала, оттеснила Клешкова крупом.

- Под трибунал! - кричал Иншаков своим тонким голосом, способным пробуравить даже такую толщу, как рев огня. - Растяпы, а не бойцы революции!

- Кто растяпы? - грозно спрашивал комэск Сякин - это он был в белой кубанке. - Революционные бойцы, павшие при исполнении обязанностей? Это они растяпы?

Клешков отступил от них и осмотрелся. Три огромных деревянных склада были в сплошном огне, хрипели и вздымались обугленные стропила.

Подлетел шарабан, и с него соскочил приземистый широкоплечий человек в нахлобученной на лобастую голову кепке. Он быстро стал отдавать какие-то приказания, выстроил людей в цепочку, и по этой цепочке стали передавать ведра с водой. Несколько человек вывезли на площадь перед лабазом огромную старую пожарную бочку, потянули брезентовые рукава.

Клешков увидел Бубнича и побежал было к нему, но тот уже шел в его сторону, и Клешков остановился, ожидая приказаний.

Бубнич подошел и осадил коня Сякина, грудью толкавшего лошадь начальника Иншакова.

- Кто виноват - выяснит трибунал, - сказал он резко. - Сякин, быстро всех своих за водой! Пусть несут ее кто в чем может. Надо поставить конных цепью от реки.

Сякин немедленно умчался.

- Иншаков, - приказывал Бубнич, - оцепи пожар! Не подпускай посторонних!

Кто-то подошел и встал рядом с Клешковым. Он оглянулся. Приземистый широкоплечий человек. По лицу бегают огненные блики, кепка надвинута на самые брови. "Степан", - узнал Клешков.

- Сань, - сказал вполголоса, почти в самое ухо Клешкову приезжий, ты иди-ка стань на охрану. Там за складами один лабаз не подожжен. Если увидишь меня, не удивляйся. Что скажу - сделаешь, понял?

- Есть, - кивнул Клешков. Он пробежал мимо крайнего горящего склада, увидел, как кричит на кого-то Гуляев (хотел окликнуть его, но до того ли было), выскочил за ограду и тут увидел спешенных сякинских кавалеристов, державших коней за повод, и перед ними - темные тела на земле. Конники разом обнажили головы.

"Со своими прощаются", - понял Клешков. Склад охраняли сякинские ребята. "Видно, перебили их", - думал он, подходя к стоящему отдельно лабазу. Вокруг лежали тлевшие головешки. На двери был сбит замок. Он откинул засов, открыл дверь. Внутри - хоть шаром покати.

По жестам метавшегося в свете пламени Бубнича было видно, как он объединяет людей на борьбу за лабазы. Склады он, видно, считал потерянными.

"Чего я тут торчу! - с унылой злобой подумал Клешков. - Ну и выбрал мне Степан местечко".

Между тем у лабаза начинала собираться толпа. Он подошел, увидел повернутые в его сторону недобрые лица, приказал:

- А ну, двадцать шагов назад! - И, когда толпа зароптала, вынул наган: - Ат-ставить разговорчики!

Он шел на толпу, и она отступила. Подскакал Иншаков:

- Ты охрана, Клешков?

- Я, товарищ начальник.

- Не подпускать никого без приказу!

- Есть!

- Гляди, если что будет! Единственное, что не сгорело, стерегешь!

Клешков хотел было сообщить грозному своему начальнику, что тут потому и не сгорело, что нечему было гореть, но Иншаков уже несся к складам.

Среди толпящихся перед складом людей он вдруг увидел приземистую знакомую фигуру в картузе, которая мелькала то в одной стороне, то в другой. Клешков сразу насторожился. Степан здесь, поблизости, значит, он поставил его сюда недаром. Горящие склады бомбардировали толпу головнями. Одна упала прямо под ноги Клешкову, и тот сапогом загнал ее в рыжие от близкого пламени лопухи. Толпа впереди страшно заволновалась, он огляделся и охнул. Приземистая фигурка в кожушке и картузе, держа тлеющую головню, заворачивала за угол лабаза. Сцепив зубы от злости, он кинулся к ней, завернул за угол и увидел перед распахнутой дверью лабаза Степана.

- Саня, - приказал тот, - я сейчас этот лабаз поджигаю. Он пустой, хлеба там нет. Но об этом никто не знает. Твое дело ждать, что из этого выйдет, и не рыпаться. Главное, что бы ни было, молчи.

А между тем люди одолевали огонь. В движениях тех, кто тушил, уже чувствовался единый ритм. Ведра точно переходили из рук в руки и выплескивались на крышу, из рукавов хлестали струи, смельчаки с крюками уже сновали по стропилам, спасая крышу, раскидывая в сторону горящие обломки.

Толпа перед Клешковым вдруг снова загомонила.

- Комиссары, - гудел огромный бородач, известный в городе дьякон Дормидонт, - они доведут! Один амбаришко с хлебушком приберегли - и тот загорелся.

Клешков оглянулся. Лабаз, порученный его наблюдению, пылал. И тут же перед Клешковым заплясал конь Иншакова.

- Прошляпил, раззява? - Иншаков замахнулся плетью, Клешков отскочил. - Под трибунал! - кричал, наезжая на него конем, Иншаков. - Под трибунал у меня пойдешь за это! Не укараулил!

Гуляев высунулся из окна. Не веря своим глазам, смотрел он вниз, во двор: по направлению к амбарам, где держали арестованных, брел обритый наголо человек в косоворотке, в распояску, страшно похожий на Клешкова. За ним, старательно вынося штык, вышагивал парнишка-конвоир.

- Саня! - крикнул Гуляев, все еще не веря.

Спина узника дрогнула, он на ходу оглянулся, в мальчишеском, таком знакомом лице была усталость, он махнул Гуляеву рукой и побрел дальше.

"Клешкова? За что?" Первой мыслью было - выручать. Надо бежать к Иншакову, к Бубничу...

Скрипнула дверь. Гуляев обернулся. Вошел Иншаков.

- Товарищ начальник, - шагнул к нему Гуляев, - я сейчас...

Иншаков запыхтел. Обычно одутловатое лицо его теперь было худым и старым, под глазами - трещинки морщинок, даже короткий задорный нос не веселил.

- Вот что, Гуляй, - сказал он после недолгого молчания. - Как там у тебя это дело с ограблением кооперации?

- Пока ничего конкретного.

- Бросай. Не до нее нам. Берись за склады. Там, правда, Бубнич сидит, но он просит прибавить от милиции кого-нито.

- А с кооперацией?

- Отложим. Тут понимаешь какое дело, вдарили нас в самый поддых. Ловко работают, гадовье. Склады-то полуэктовские - последнее наше добро.

- Товарищ начальник, - сказал Гуляев, - я займусь полуэктовскими лабазами, только можно было ведь туда Клешкова бросить! А я бы тогда кооперацию довел до конца.