Последняя крепость Земли - Александр Золотько

Нормальный такой себе мужик, всего лет тридцать на вид. Вот пальчиком аккуратно поманил к себе и указал направление – влево от тропинки. Ржавого, значит, вправо, а Евсеича – влево. А Николку – посередине.

Евсеич сделал три шага вперед и один шаг влево.

Николка выматерился.

Евсеич продолжал смотреть в лицо незнакомцу, на лирику в исполнении Николки не отвлекаясь.

– Здравствуй, – сказал незнакомец. – Предлагаю в качестве демонстрации доброй воли и желания просто поговорить аккуратно, то есть без рывков и злого умысла, положить свое оружие туда, где лежит оружие твоих приятелей. И тебе за это ничего не будет. Присоединяйся.

Николка прошел вперед, на поляну и встал между Евсеичем и Ржавым, плечом к плечу.

– Вот мы все и в сборе, – констатировал мужик. – Теперь я предлагаю вам всем медленно отстегнуть лямки, освободиться от поклажи…

– И самим себе «браслеты» надеть? – спросил Ржавый.

– Можете друг другу. – Улыбка мужика стала чуть шире.

Он достал из кармана три пары одноразовых пластиковых наручников.

И все-таки что-то в его лице было не так. Не в улыбке, понял Евсеич, а в лице. Во всем лице. Или в какой-то его черте.

Николка матерится, не переставая, Ржавый дергает заевшую застежку на лямке, а Евсеич смотрит в лицо этому уроду… Уроду.

Ржавый с хрустом уронил свой тюк назад, в кусты. Застонал, выпрямляя спину.

Николка сбросил тюк легко, словно и не тащил его Бог знает сколько. Но материться не перестал. И ведь сколько времени не использовал такого словарного богатства! Евсеич даже не подозревал, что Николка может так затейливо выражаться.

И напрасно мужик так уверенно держится.

Вот сейчас двое из трех уже не обременены поклажей, могут двигаться, могут какой-нибудь фокус выкинуть. Они стали гораздо опаснее, чем две минуты назад. То, что они бросили оружие, еще ничего не значит.

Вот Евсеич, например, не то чтобы готовился к такой вот встрече, но на всякий случай имел запасной вариант… Для Николки и Ржавого какая, блин, разница, в кого стрелять – в своего знакомца или вот в этого урода…

Первым все-таки выстрелил Николка. Евсеич так убедительно демонстрировал свою покорность, что отвлекся и не заметил, откуда Николка достал оружие. Может, из рукава. Ржавый свой запасной пистолет рванул из-за спины, из-за воротника. И тоже выстрелил, с запозданием, может, в полсекунды.

Но – с запозданием.

Николка, кстати, тоже не попал. Мужик оказался прытким. Вот только стоял прямо перед ними, а потом вдруг исчез, отлетел за дерево. Дерево приняло в себя три из четырех пуль. Что ему станется, дереву.

Ржавый метнулся вправо вдоль кустов. Николка – влево. И каким бы шустрым ни был их противник, спрятаться за одним деревом сразу от двух смекалистых парней он не сможет.

Урод.

– Не стрелять! – Евсеич с удивлением понял, что кричит он сам, что уже успел освободиться от своего тюка, выхватить пистолет и даже прицелиться в спину Николке. – Не трогайте его!

Николка выстрелил, пуля отщепила кусок коры. Ржавый прыгнул вперед, как в воду, держа пистолет в вытянутой руке…

Выстрелил Евсеич. Пуля ударила Ржавого в голову. Потом Евсеич выстрелил в Николку. Два раза. И еще раз в воздух, в ярко-голубое небо, опрокидываясь на спину, сбитый с ног ответным выстрелом. Не зря Евсеич считал Николку самым опасным из пары своих подельников. Не зря.

Получив две пули в грудь, Николка все-таки успел выстрелить в ответ. Успел. А сообразить, придурок, не успел.

– Не стреляй… – попытался крикнуть Евсеич.

Прохрипел. Вытолкнул из себя слова, словно сгусток боли. Нельзя стрелять. В этого, в урода… Нельзя. Лучше уж в него, в Леонида Евсеича Быстрова, бывшего офицера и бывшего… во всем – бывшего.

А в урода… нельзя.

Евсеич шептал это, пытаясь перевернуться на живот, чтобы доползти, попытаться добраться до Николки, остановить его… Нельзя убивать. Друг друга можно… а его – нельзя.

И чей-то голос над самой головой:

– Не дергайся, лежи… да не дергайся ты, дай перевяжу, дай перевяжу…

Боль стала затихать… Или это Евсеичу показалось? Он просто скользнул в беспамятство, как в темную воду, без всплеска, как его когда-то учили.

Обязательно без всплеска и не оставляя кругов на воде.

Стреляли. Майор мельком глянул на топографический монитор. Три километра к югу. Майор выругался. Звук они засекли, а вот кто в кого стрелял… Майор хлопнул оператора-два по плечу. Тот, не оборачиваясь, поднял большой палец.

Через секунду два микроплана вынырнули из контейнера и ушли на север над самыми вершинами деревьев.

Майор достал из тубуса и раскатал обзорный монитор, придавил его коленом к земле, чтобы края не заворачивались. Оператор-один бросил на угол монитора запасной адаптер, оглянулся вокруг, подыскивая еще что-то тяжелое, но майор отмахнулся.

Микропланы шли стереопарой, картинка была четкой, казалось, что в земле прорублено окно, под которым течет буро-зеленая, с желто-красными вкраплениями масса.

Майор провел пальцем по краю монитора, выводя вспомогательный экран в левый верхний угол. Три контрольные станции дали направления, линии пересеклись над полянкой.

Микропланы уменьшили скорость и поднялись чуть выше.

Круглая поляна медленно выползла из-под нижнего края монитора. Остановилась в центре.

Ярко-зеленая трава, тюки, четыре тела. Четыре.

Майор сплюнул. Оператор-один провел перчаткой над монитором, добавляя четкости.

Лицом вниз, вытянувшись, лежит… От курсора возле тела потекла строчка текстового сообщения. Ржевский Вениамин Викторович, тридцати восьми лет, холост. Силуэт на мониторе обведен красным. Мертв. Цифры рядом с телом указывают на время смерти. Только что. С погрешностью плюс-минус пять минут.

Второй покойник – Николай Андреевич Ахтырцев, тридцать лет, холост. И даже сирота. Разница во времени смерти… Фигня. Двадцать – двадцать пять секунд. Можно списать на погрешность измерения.

Красная линия подрагивает, реагируя на то, что кровь растекается. Монитор тоже не всемогущ. Монитор такие вещи запросто может воспринять как признаки жизни.

А тут еще и ветер. Микропланы сносит, приходится корректировать положение, картинка подрагивает, и это злит майора. Он не может рассмотреть четвертого. С третьим – понятно. Третий – Леонид Евсеич Быстров, сорок восемь лет, женат… разведен. Имеет дочь. Какого хрена его понесло на Территорию?

Кто же четвертый? Монитор не опознает.

– Вниз, – приказал майор.

– Заметит, – предупредил оператор-два.

– Вниз, – повторил майор и посмотрел на оператора-один.

Тот кивнул, глянул на экран своего пульта и показал четыре пальца. Группа будет на поляне через четыре минуты, теперь заметит неопознанный микропланы или нет – без разницы. Абсолютно.

Края поляны ушли за пределы монитора, теперь – только Быстров, лежащий на спине, и склонившийся над ним…

Да кто же ты, подумал майор. Откуда ты взялся? Тебя там не должно быть. И не может быть. Периметр уже сутки отслеживает живые объекты от трех килограммов и выше. И не было никого, кроме двух оленей и стаи чужекрыс.

Неизвестный накладывал повязку Быстрову. Старается, не поднимая головы.

– Микрофон, – приказал майор, и оператор-два улыбнулся.

Этот фокус они придумали вдвоем, когда брали мародеров на Северных территориях. Микроплан бесшумно опускается почти к самой голове объекта, потом включается на полную громкость псевдодинамик…

– Как пройти в библиотеку? – спросил майор.

Объект на этот раз не дернулся, не подпрыгнул от неожиданности. Объект, не торопясь, повернул голову, улыбнулся прямо в камеру и помахал рукой.

– Мать твою, – тяжело выдохнул майор, забыв о микрофоне и псевдодинамике.

– Я тебя тоже рад видеть, Котяра, – сказал объект. – Я так полагаю, что твоя группа будет здесь через пару минут? Останови, а то я обижусь.

– Гриф, что ты там делаешь? – спросил майор.

Оператор-один дал группе захвата отбой. Поэтому старший группы, прежде чем выбраться на открытое пространство, негромко кашлянул. Не получив ответа, кашлянул громче, стараясь не смотреть в сторону своих подчиненных.

– Простудился, служивый? – спросил Гриф. – Опасная у вас работа: простуды, комары, поносы от служебного рвения.

Кто-то из бойцов явственно хихикнул.

Старший группы медленно втянул воздух, медленно выдохнул. Еще раз вдохнул.

– Ты бы шел восвояси, – посоветовал Гриф.

Картинка с микропланов шла фоном на лицевой щиток шлема, и старшему группы было хорошо видно, что Гриф вытер руки, достал из кармана флягу, медленно отвинтил крышечку. Отхлебнул.

– Ты меня не понял, – сказал Гриф, глядя перед собой. – Тогда слушай внимательно и официально. Я, свободный агент, позывной «Гриф», номер лицензии три нуля пять, официально заявляю, что нахожусь под защитой пункта три, раздела пятнадцать Закона о Добрососедстве. Попытку приблизиться без моего согласия ко мне или к чему-либо на этой поляне буду рассматривать как прямое нарушение данного закона, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Например, непосредственным обращением в Консультационный Совет при Совете Безопасности Организации Объединенных Наций… Ты вообще знаешь, служивый, кто у меня Гарант? Дай бог тебе не узнать, кто у меня Гарант…