Жизнь — это судьба - Алек Стюарт

— Послушай, пока ты принимаешь душ, я приготовлю завтрак. Ты не против?

Не ожидая ответа, он положил правую ногу мне на колени и подал ужасное искусственное приспособление, заменявшее ему ступню. Я всегда пристегивала ему эту вещь, с самого первого дня нашей женитьбы; когда я возилась с застежками, он обычно глядел куда-то в сторону. По иронии судьбы, Коннор лишился ступни в самом начале войны — грузовой автомобиль с новобранцами королевских военно-воздушных сил перевернулся на Пит-стрит и придавил ему ногу. Ему даже еще не успели выдать военную форму.

— Готово, дорогой, — сказала я, взглянув ему в лицо.

С неожиданной горячностью Коннор проговорил:

— Я не стану хранить тебе верность. Надеюсь, ты этого не ждешь от меня? Как только ты уйдешь... Будет слишком мучительно для меня, если я не изменю, понимаешь?

— Хочешь, чтобы я к тебе вернулась? — спросила я.

— Не знаю, — ответил он, серьезно взглянув на меня. — Боюсь, что мне хотелось бы, хотя, пожалуй, для нас обоих было бы лучше, если бы ты не возвращалась.

Прежнего певца по радио сменил Кении Бейкер с «Бумажной куколкой». Затем диктор с напористой весёлостью сообщил точное время и начал убеждать нас купить кому-нибудь в подарок часы, которые никогда не отстают.

— Пора завтракать. Сейчас принесу, — объявил Коннор и, прихрамывая, отправился на кухню. Я слышала, как он, переодеваясь, стучал искусственной ногой, потом, уронив чашку, выругался. Устало я поднялась с кровати и прошла в ванную. После душа мне стало легче. Когда Коннор вернулся с завтраком на подносе, я была уже одета. С мрачным видом он оглядел меня с ног до головы.

— К чему такая спешка? Я полагал, ты позавтракаешь в постели.

— Машина подъедет за мной в девять часов, — сказала я, оправдываясь.

Мы перешли в гостиную, и я отдернула занавеску, чтобы можно было смотреть на бухту Элизабет-бей. Стол стоял у самого окна: Коннор любил работать здесь. На столе лежала целая кипа рисунков. Я взяла у Коннора поднос, а он начал убирать свои рисунки. Среди них был и мой портрет, который он быстро прикрыл, сделав вид, будто не заметил, что я его уже увидела. Поставив поднос, я стала перебирать листки, пока не нашла тот, на котором была изображена я. С сердитым выражением он наблюдал за моими манипуляциями.

То был хороший рисунок, сделанный, очевидно, по памяти, так как с момента нашей встречи я лишь один раз надевала вечернее платье. Он верно воспроизвел каждую его деталь — даже довольно замысловатые складки юбки.

Пододвинув стулья, мы приступили к завтраку. Коннор приготовил необыкновенно вкусную яичницу с распустившимся желтком и хрустящую; ломтики поджаренного хлеба плавали в сливочном масле. Мне не хотелось есть, но я заставила себя справиться с огромной порцией, которую он положил мне на тарелку, понимая, что иначе я обижу его.

Коннор завтракал и одновременно водил карандашом по бумаге, молча, не смотря на меня. Он часто рисовал во время еды: весь день он проводил на службе в министерстве, и выполнять регулярные заказы газет на карикатуры, которые приносили изрядный доход, ему приходилось в свободное время, где и когда оно появлялось — предугадать было невозможно. Я научилась в такие моменты не мешать ему.

Скоро он закончил, с размахом подписал рисунок и протянул его мне, озорно улыбаясь, как мальчишка, который изготовился привязать к хвосту собаки пустую консервную банку.

— Это вы, лейтенант. Награды и все прочее. Прелесть, не правда ли?

— Думаю, ты должен попробовать продать его, — сказала я с раздражением.

— Гм, неплохая идея. С надписью: «Признаки нашего времени» или «Она не только может качать колыбель, но умеет кидать и гранату». — Сзади едва слышно, однако настойчиво радио напевало: «И вот... небольшое кафе... вот... прощание навсегда». — О Вики, — проговорил Коннор сердито, — нет времени для сентиментальной музыки! Выключи этот проклятый ящик.

Он кинул набросок к другим рисункам, но листок упал на пол. Я поднялась, но, выключив радиоприемник, не стала подбирать рисунок, и Коннор явно обиделся.

— Тебе он не нравится?

— А ты надеялся, что рисунок мне понравится?

Коннор подошел ко мне сзади, обнял и прижался щетинистым подбородком к моей щеке.

— Извини, Вики. Как бы мне хотелось ради тебя стать другим.

— Если бы ты был не таким, какой есть, я, по всей вероятности, тебя не полюбила бы.

То была ложь, или, по крайней мере, я думала, что солгала.

— Кого ты... с которой из них ты начнешь, когда я уеду? — спросила я.

Пожав плечами, Коннор взял пачку сигарет, оставленную мною на столе, и предложил мне, его лицо вновь осветилось улыбкой.

— Пока не знаю. К чему заранее ломать себе голову? Не имеет значения, кто это будет. Главное: изгнать из головы всякую мысль о тебе. Я не намерен всегда принадлежать тебе, Вики. Ты должна с этим примириться. Сигарету?

Когда я взяла сигарету и Коннор наклонился ко мне с зажженной спичкой, я схватила его за кисть руки, царапая ногтями кожу.

— Отчего ты не желаешь принадлежать мне? Ведь, в конце концов, ты все-таки женился на мне.

— Да, действительно, — проговорил он сухо, — но то была ошибка. Мне не следовало жениться на тебе. Все дело в том, что у меня не было другого способа заполучить тебя; ты оказалась чересчур настойчивой и вконец истерзала меня. Будь добра, отпусти мою руку, иначе я обожгу пальцы.

Оставив в покое его руку, я с жалким выражением на лице смотрела, как он прикуривал от слабого пламени почти догоревшей спички.

— Выходит, во всем виновата я? Ты это хочешь сказать?

— Разумеется! Вся эта невыносимая ситуация возникла по твоей вине. Ты сумела сделать так, что я полюбил тебя.

— Было совсем не трудно, — не удержалась я от соблазна уколоть.

— Ты права, — усмехнулся Коннор. — Я очень восприимчив к женским чарам, а ты, Вики, необыкновенно очаровательна. Ласковое, добродетельное и обольстительное создание. Глядя на тебя, никому и в голову не придет, что ты способна по своей воле носиться по диким лесам Бирмы, напялив на себя военную форму. И в брюках, — в голосе прозвучали презрительные нотки. — Боже мой, в брюках!

Я молчала. Мы спорили по поводу моих брюк и раньше — без всякой пользы. Они были удобны в дороге и практичны для той работы, которую нам приходилось выполнять. Мы все их носили, хотя нам выдали блузки и юбки военного покроя, но я давно где-то их растеряла.

— Я не вернусь к тебе, Коннор, если ты свяжешься с какой-нибудь другой женщиной, — сказала я, не угрожая, а скорее из самоуважения и гордости.

— Это почему же? — изумился он. — Ведь ты любишь меня, не правда ли?

— Недостаточно сильно, чтобы примириться с изменой.

— А какая тебе разница? Ты прекрасно знаешь, что я за птица. — Коннор преднамеренно вел себя агрессивно. — Ведь я не пытаюсь держать тебя в клетке. Ты вольна поступать так же, если желаешь.

— Я выходила за тебя замуж без всякой мысли о том, что наш брак... ну... временное развлечение. Я думала, что наш союз навсегда и...

— Не сомневаюсь. Но тебе придется пересмотреть свои представления на этот счет — и все. Подумай только о безграничных возможностях, которые откроются перед тобой в Бирме со всеми этими вояками, возвращающимися из гущи сражений и истосковавшимися по женщинам. Как насчет того парня, о ком ты без устали болтала, когда мы впервые встретились... того самого, из десантно-диверсионного отряда... Алана — не помню его фамилии? Не окажется ли он под рукою, когда ты вернешься туда, или, быть может, его уже убили?

— Алана объявили пропавшим без вести, возможно, он действительно убит. Я говорила тебе об этом, когда без устали болтала о нем. — Я встала и начала неловко собирать трясущимися руками тарелки и чашки. — Если бы он был жив...

— Ты бы вышла замуж за него, а не за меня, — закончил фразу Коннор. — Или, по крайней мере, постаралась бы меня убедить в наличии подобных намерений, не так ли?

— Нет, конечно. Во-первых, он не делал мне предложения, и, во-вторых, еще неизвестно: убит ли он? Многие из тех, кто числится пропавшим без вести, теперь возвращаются. Официального подтверждения, что Алан убит, не было. Он мог ведь попасть в плен.

— Будем надеяться, что он объявится, — заметил Коннор безразличным тоном. Коннор уже утратил всякий интерес к Алану Роуану. — Я отвратительно к тебе отношусь, Вики, не правда ли?

— Да, ужасно. О Коннор, — не удержалась я, — неужели тебе непременно нужно вести себя подобным образом сейчас, когда у нас осталось совсем мало времени и...

— «Он жил добротой благожелательной феи, пока ему не надоело постоянно пинать ее, и тогда он отправился обратно в армию», — с усмешкой процитировал Коннор. — Только к нам эти слова не очень подходят: в армию возвращаешься ты, а не я. Следовало все устроить по-другому, Оден не мог вообразить ситуации, похожей на нашу. Он… оставь мою чашку. Я еще выпью кофе, дорогая.