Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи

Eh bien, больше мне нечего добавить. Не знаю, Гастингс, оправданно ли то, что я сделал. Да, не знаю. Я не верю, что человек должен брать закон в свои руки…

Но с другой стороны, я и есть закон! Когда молодым человеком я служил в бельгийской полиции, то застрелил отчаянного преступника, который сидел на крыше и палил в людей, находившихся внизу. В критической ситуации действует закон военного времени.

Отняв жизнь у Нортона, я спас другие жизни — невинные жизни. Но я все-таки не знаю… Может быть, это и правильно, что не знаю. Я всегда был таким уверенным — слишком уверенным…

Но сейчас я исполнен смирения и говорю, как маленький ребенок: «Я не знаю…»

До свидания, cher ami. Я убрал ампулы с амилнитратом с тумбочки у моей постели. Я предпочитаю отдаться в руки bon Dieu. Да будет его кара или его милосердие скорым!

Мы больше не будем охотиться вместе, мой друг. Наша первая охота была здесь — и наша последняя…

Это было хорошее время.

Да, очень хорошее время…»

(Конец рукописи Эркюля Пуаро.)

Последняя запись капитана Артура Гастингса: «Я закончил читать… Пока еще не могу во все это поверить… Но он прав. Мне следовало бы знать. Я должен был догадаться, когда увидел отверстие от пули, симметрично расположенное в самом центре лба.

Странно, я вдруг вспомнил ту мысль, которая мелькнула у меня в голове в то утро.

Отметина на лбу у Нортона — она похожа на печать Каина…»

1979 г.

Перевод: Е. Фрадкина

Рассказы не вошедшие в сборники

Второй гонг

Джоан Эшби выглянула из своей комнаты и замерла, прислушиваясь. Она уже хотела вернуться обратно, когда, чуть не под самыми ее ногами, раздался оглушительный удар гонга.

Джоан сорвалась с места и помчалась к лестнице. Она так спешила, что на верхней площадке с разгона налетела на молодого человека, появившегося с противоположной стороны.

— Привет, Джоан! Где пожар?

— Извини, Гарри. Я тебя не заметила.

— Я так и понял, — обиженно отозвался Гарри Дэйлхаус. — Но что это за гонки ты тут устроила?

— Гонг же был.

— Слышал. Но это ведь только первый.

— Да нет же, Гарри, уже второй!

— Первый.

— Второй.

Продолжая спорить, они спустились по лестнице. Когда они оказались в холле, дворецкий, только что отложивший молоточек для гонга, степенным размеренным шагом двинулся им навстречу.

— Второй, — настаивала Джоан. — Точно тебе говорю. Не веришь, взгляни на время.

Гарри Дэйлхаус посмотрел на большие напольные часы.

— Двенадцать минут девятого! — воскликнул он. — Похоже, ты права. Только все равно: не слышал я первого гонга. Дигби, — повернулся он к дворецкому, это первый гонг или второй?

— Первый, сэр.

— В двенадцать-то минут девятого? Дигби, кое-кого могут уволить за такие штучки.

Губы дворецкого растянулись в вымученной улыбке.

— Сегодня ужин будет подан десятью минутами позже, сэр. Распоряжение хозяина.

— Невероятно! — воскликнул Гарри Дэйлхаус. — Ну и ну! Хорошенькие дела, я вам доложу. Мир полон чудес. И что же стряслось с моим уважаемым дядюшкой?

— Семичасовой поезд, сэр, он опоздал на полчаса, а поскольку…

Раздавшийся резкий звук, похожий на удар хлыста, заставил его смолкнуть.

— Какого черта? — удивился Гарри. — Это сильно напоминает выстрел.

Слева от них открылась дверь гостиной, и в холл вышел смуглый привлекательный мужчина лет тридцати пяти.

— Что это было? — поинтересовался он, — Очень напоминает выстрел.

— Должно быть, выхлоп, сэр, — ответил дворецкий. — С этой стороны шоссе проходит совсем рядом, а окна наверху открыты.

— Возможно, — с сомнением произнесла Джоан, — но дорога ведь там, махнула она рукой вправо, — а звук, по-моему, шел оттуда, — показала она в противоположную сторону.

Смуглый мужчина покачал головой.

— А по-моему, нет. Я был в гостиной и готов поклясться, что это донеслось вон оттуда. — Он кивнул в направлении гонга и входной двери. — Потому и вышел.

— Итак: восток, запад и юг, — подвел итог Гарри, не выносивший, когда последнее слово оставалось за кем-то другим. — Чтобы дополнить картину, Кин, я выбираю север. Уверен, звук донесся оттуда. Какие будут предположения?

— Какие же еще, кроме убийства? — улыбнулся Джеффри Кин. — Прошу прощения, мисс Эшби.

— Да нет, ничего, — отозвалась Джоан. — Всего-навсего мурашки. Что называется, кто-то прошел по моей могиле.

— Убийство… отличная идея, — оживился Гарри. — Но, увы! Ни стонов, ни крови. Боюсь, максимум, на что мы можем рассчитывать, это кролик, застреленный браконьером.

— На редкость приземленно, но, полагаю, так оно и есть, — согласился Кин. — А стреляли совсем рядом. Однако давайте лучше пройдем в гостиную.

— Слава богу, мы не опоздали! — горячо воскликнула Джоан. — Я просто-таки скатилась с лестницы, решив, что дали второй гонг.

Дружно смеясь, они вошли в просторную гостиную.

Личэм Клоуз был одним из самых знаменитых старинных особняков Англии. Его владельцем, Хьюбертом Личэмом Роше, завершался славный и древний род, представители побочных ветвей которого любили поговаривать, что «Нет, кроме шуток, по старине Хьюберту давно уже плачет психушка. Совсем ведь, бедолага, спятил».

Даже со скидкой на присущую друзьям и родственникам склонность к преувеличению, в этом несомненно была какая-то доля истины. Хьюберт Личэм Роше был, как минимум, эксцентричен. Прекрасный музыкант, он тем не менее отличался совершенно неуправляемым темпераментом и доходящим до абсурда чувством собственной значимости. Его гостям приходилось либо разделять его пристрастия, либо перестать быть его гостями.

Одним из таких пристрастий была музыка. Если хозяин играл для гостей, что он частенько проделывал по вечерам, действо должно было вершиться в абсолютном безмолвии. Брошенная шепотом фраза, шорох платья или хотя бы даже просто движение — и он как ужаленный разворачивался, сверля источник возникшего шума убийственным взором, а несчастный прощался со всякой надеждой посетить этот дом вновь.

Еще одним наваждением для гостей была безукоризненная пунктуальность, которая ожидалась от них в отношении ужина. Завтрак никого не интересовал — к нему можно было спуститься хоть в полдень или вообще не спускаться. Обед тоже считался низменным физиологическим процессом поглощения холодных закусок и тушеных фруктов. Но ужин… ужин был обрядом и настоящим пиршеством, приготовленным cordon bleu,[1809] некогда — гордостью знаменитого отеля, соблазнившимся баснословным окладом, предложенным Личэмом Роше.

Первый гонг звучал в пять минут девятого. В четверть давали второй, по которому распахивались двери столовой, и, после торжественного провозглашения ужина, собравшиеся гости в церемонном молчании следовали к столу. Любой, имевший дерзость опоздать ко второму гонгу, опаздывал к нему навсегда: Личэм Клоуз