Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис

Но весьма досадно, что Ланселота и Тристана, давших такой громадный толчок литературному воображению нынешних времен, продолжили и дополнили вставками два автора, которые ничуть не старались соблюсти их истинный дух. Весь ли Ланселот был творением Готье Мапа, как полагали переписчики тринадцатого века? Если бы можно было верить тем свидетельствам, которые нас так часто обманывали, пришлось бы признать, по крайней мере, что Мап начал Ланселота задолго до того, как предугадал, чем его закончит. Это действительно самый светский из наших романов, до того момента, когда он становится самым мистическим из них. Впрочем, такая перемена стиля была бы не особо удивительна в мэтре или мессире Готье Мапе; в человеке большой учености и самого прихотливого воображения; в хитроумном, жизнерадостном, легком законодателе мод своего времени. В его любопытной старческой книге, de Nugis curialium[389], бесспорно, найдется немало рассказов, которыми он мог бы поначалу обогатить Ланселота.

Но ведь точно так же, как ему ошибочно приписывали все сатирические и шуточные вирши, ходившие в его время, ему как самому плодовитому могли присвоить целиком и роман Ланселот, от которого он на самом деле создал лишь последнюю часть.

Эта великая книга была опубликована раньше Тристана; и никто, по крайней мере, не додумался приписать честь создания Тристана Готье Мапу. Сам автор подписался в нем именем Люса, владельца замка Гаст, близ Солсбери. Но все склоняет нас к тому, что он воспользовался псевдонимом. Ни на одной карте, ни в одной поземельной книге, ни в одном старинном тексте вы не найдете ни малейших следов этого замка Гаст или Гант и этого шателена Люса. Как бы то ни было, автор Тристана мог знать понаслышке, а мог даже и видеть знаменитую Liber Gradalis, хранимую в церкви Солсбери[390]. Именно ему принадлежит первое упоминание о ней, и мы можем ему верить, когда он говорит, что никто до него не помышлял извлечь ее на свет Божий. Но на самом деле, если он когда-либо открывал этот объемистый том, он закрыл его очень скоро, ограничившись тем, что взял оттуда первый пункт из мифического списка предков Тристана. Уже с оборота первого листа он начинает череду сказаний, которые явно не имели ничего общего с Liber Gradalis. Так что у него хватало причин не обнаруживать истинного автора стольких еле прикрытых измышлений. Но сказав, что до него никто не имел доступа к латинскому Граалю, он достаточно обосновал приоритет Тристана перед Святым Граалем Готье Мапа.

С другой стороны, поскольку в Ланселоте мы не находим никаких намеков на эпизоды и на персонажей Тристана; и поскольку в Тристане постоянно говорится о Ланселоте, Галеоте, Гвиневре и Оплоте Радости, нельзя усомниться в том, что Ланселот предшествовал Тристану. Этот последний многое взял из старинных поэтических сказаний, от которых до нас дошло слишком мало фрагментов; в нем можно встретить также сильное влияние мифологических сюжетов. Так, женитьба Аполлона Дерзновенного[391], загадки лесного великана, выплата дани юными девами, которую требует король Ирландии[392], лошадиные уши короля Марка[393] и смерть Тристана многим обязаны Фиванскому сфинксу, браку Эдипа, битве с Минотавром, смерти афинского царя Эгея и ослиным ушам царя Мидаса.

Полвека спустя другой романист, тоже под псевдонимом, подправил этот прекрасный роман о Тристане под тем предлогом, что мессир Люс из Гаста собрал не всю жатву из латинской книги о Граале. Он примешал угодные ему колосья к тексту первого автора, как если бы это произведение было чем-то вроде гибкой сети, которую он мог растягивать по своему желанию. Правда, в высокопарном эксплиците он соизволил нам поведать, что зовут его Эли де Борон, он рыцарь, друг и кровный родственник Робера де Борона; потомок знатного рода славных паладинов де Барров, бывших во все времена командорами и владетелями Утра в Романии, ныне называемой Францией. Еще он добавил (несомненно, после смерти короля, выразителем мнения которого он себя считал), что, идя навстречу пожеланиям этого государя, он назовет роман о Тристане, переделанный таким образом, книгой о Бретонце.

Не есть ли все это очевидная химера; и как такой по праву уважаемый археолог, как г-н Юшер, мог в этом обмануться? Где нам искать, спрашиваем мы его, город Утр в Романии или Ромее[394]? Возможно, отвечает он, это древняя Ортозия близ Триполи. Но графство Триполи находится в Палестине, а не в Романии; но Романия никогда не называлась Францией. Допустим все же, что Греческая империя[395] на какое-то время обрела это имя; очевидно, это должно было случиться во время правления крестоносцев, т. е. начиная с 1201 года. Но ведь прошло уже одиннадцать лет, как умер король Генрих II, которому, по мнению г-на Юшера, был посвящен Бретонец. Далее, что означают эти слова: во все времена командоры и владетели Утра? – Они означают, отвечает он, что паладины де Барры были в Утре потомственными командорами со времен тамплиеров!.. Между прочим, слова паладин даже нет в нашем старофранцузском языке; и я не вижу в эту эпоху никого, кроме графа Шампанского, кто получил бы право именоваться граф-палатин. Так что согласимся на том, что анонимный продолжатель Тристана хотел здесь всего-навсего подшутить над доверчивостью самых наивных из своих старинных читателей.

Он повторил скверные шутки того же рода в конце второго сочинения, вышедшего под названием Гирон Учтивый, которое он предпочел именовать Паламедом, опять же по просьбе своего короля Генриха. Он мог бы точно так же назвать его Мелиадусом, Фарамондом, Аморалом Уэльским, Рыцарем Худой Одежкой или Фебом; потому что это нагромождение, хотя и довольно забавное, рассказов, поданных без порядка, без связи, где в равной степени уделено внимание каждому из персонажей.

Слава этих двух книг, Ланселота и Тристана, была повсеместной, и авторы амурных стихов не переставали сравнивать свой любовный пыл с пылом возлюбленных белокурой Изольды и прекрасной королевы Гвиневры; первый цикл романов Круглого Стола, приросший этими двумя великими творениями, казалось, был завершен, когда мэтр Готье Мап взялся переделать Иосифа Робера де Борона и в тени общепризнанного имени Робера дописать все, что могло послужить новому тезису, который он намерен был защищать. Вот каков был этот тезис:

Отнюдь не папа Элевтерий во втором веке обратил Бретонцев через своих миссионеров; всеми благами христианства Бретонцы обязаны родичу Иосифа Аримафейского по имени Петр.

Первым епископом, рукоположенным самим Иисусом Христом, был Иосиф, сын благочестивого декуриона Иосифа Аримафейского; и от него происходят все бретонские иерархи. Если истина до сих пор была неизвестна, то лишь потому, что не могли прочесть книгу Грааль,