Цикл 'Пограничная трилогия'+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5 - Кормак Маккарти

пересек дорогу с одной обочины на другую, потом в обратном направлении. В седле сидит прямой, горделивый. Будто на каких-то мерзких соревнованиях по выездке. Подъехав чуть ли не вплотную, уже рукой подать, остановил коня и подался вперед, опираясь сложенными крест-накрест ладонями на cabeza de silla.[853]

— ¿Huesos?[854] — повторил он.

— Sí.

Заря нового дня была у него сзади, от этого вместо лица видна была лишь тень от шляпы. Его приятели маячили в отдалении еще более темными силуэтами. Незнакомец выпрямился в седле и, оглянувшись, бросил на них взгляд. Потом опять обратился к Билли.

— Abralo,[855] — сказал он.

— No.

— ¿No?

Помолчали. Под шляпой незнакомца мелькнула белая вспышка, словно он улыбнулся. На самом деле он перехватил зубами поводья. Следующей вспышкой был нож, выхваченный им откуда-то из-под одежды; лезвие блеснуло в повороте, как рыба в глубине реки. Пригнувшись к холке, Билли скользнул вдоль дальнего от бандита конского бока вниз. Bandolero[856] выхватил у него чум-бур вьючной лошади, но та, присев на задние ноги, заартачилась, и он, послав коня шенкелем вперед, попытался ножом перерезать стропы, крепящие груз, но вьючная лошадь, всячески уклоняясь, так и плясала на конце чумбура. В рядах его приятелей раздались смешки, мужик ругнулся, подтащил к себе вьючную лошадь и, намотав чумбур на рожок седла, все-таки дотянулся и перерезал стропы, свалив брезентовый сверток с останками наземь.

Билли в это время пытался расстегнуть клапан седельной сумки, чтобы вытащить револьвер, но Ниньо завертелся, забил копытом и, мотая головой, пошел задом наперед. Бандолеро размотал и сбросил с рожка чумбур и спешился. Вьючная лошадь развернулась и рысью побежала прочь. Склонившись над завернутым в парусину грузом, разбойник одним длинным взмахом ножа распорол сверток по всей длине вместе со стягивающими его веревками и ногой отпихнул покровы в сторону, так что в сером сумеречном свете взгляду открылись жалкие останки Бойда, в чересчур просторном пиджаке и с руками, сложенными на груди, — иссохшими бесплотными руками, кости которых проступали сквозь задубевшую кожу; Бойд лежал мальчишеским лицом вверх, обняв себя руками так, будто он жутко замерз на этом равнодушном рассвете.

— Ах ты, сволочь, — сказал Билли. — Сволочь поганая!

— ¿Es un engaño? — сказал мужчина. — ¿Es un engaño?[857] — И пнул ногой иссохшие останки. Сжимая в руке нож, резко развернулся. — ¿Dónde está el dinero?[858]

— Las alforjas,[859] — крикнул один из всадников.

А Билли как раз и возился в этот миг, выскочив из-под шеи коня и дергая застежку седельной сумки с дальней от грабителя стороны. Разрезав и разворошив сверток, сделанный из чехла скатки, бандолеро попинал и потоптал останки сапогами, потом схватил под уздцы Ниньо. Но конь — должно быть, начиная понимать, что между людьми затевается какая-то чертовщина, — попятился и уперся, пройдясь при этом задними копытами по костям, потом снова попятился и, встав на дыбы, замахал перед собой передними ногами. Бандолеро отшатнулся, потерял равновесие, к тому же конь задел копытом и порвал ремень штанов и распахнул ему ширинку. Дико ругаясь, он вывернулся из-под коня, вновь попытался схватить болтающиеся поводья; его приятели в отдалении посмеивались, и, прежде чем кто-либо успел сообразить, что у него на уме, он вонзил нож коню в грудь.

Конь остановился и замер, весь дрожа. Острие клинка крепко застряло, уткнувшись в грудину животного, и бандолеро отскочил, махая руками.

Держа задрожавшего коня за подбородный ремень, Билли схватил нож за рукоятку, вытащил лезвие из груди коня и выкинул прочь. Рана набухла кровью, кровь полилась по груди и передней ноге коня. Сорвав с себя шляпу, Билли прижал ее к ране, отчаянно озираясь на верховых, которые стояли как ни в чем не бывало. Один из них наклонился и сплюнул, потом дернул подбородком в сторону приятелей.

— Vámonos,[860] — сказал он.

Бандолеро требовал, чтобы Билли нашел и принес ему его нож. Билли не отвечал. Прижимая шляпу к груди коня, он думал о том, как бы все-таки дотянуться и расстегнуть седельную сумку, но это было явно невозможно. Бандолеро тем временем расшевелил ремень приструги седельных сумок, расстегнул его и, сбросив сумки на землю, потащил их из-под коня.

— Vámonos, — еще раз крикнул всадник.

Но бандолеро уже нашел револьвер и, подняв кверху, держал, показывая остальным. Из сумок он вытряс на землю и раскидал по дороге все вещи Билли — запасную рубашку, бритву… Поднял рубашку, осмотрел, бросил себе на плечо, потом поставил револьвер на полувзвод, покрутил барабан и снова опустил курок. Перешагнув разбросанные и ничем не укрытые останки, выкинутые из распоротого чехла, взвел курок и, приставив дуло к голове Билли, потребовал отдать деньги. Билли чувствовал, как его шляпа, прижатая к конской груди, делается горячей и липкой от крови. Кровь уже просачивалась сквозь фетр и бежала по руке.

— Отвали к черту, — сказал он.

— Vámonos, — опять позвал бандита кто-то из приятелей.

Один из них уже развернул коня.

Бандит, завладевший револьвером, оглянулся.

— Tengo que encontrar mi cuchillo,[861] — крикнул он.

Он опустил курок револьвера и попытался сунуть его за пояс, но пояса не было. Повернулся, посмотрел вверх по реке, откуда, сверкая на речных перекатах и насквозь просвечивая заросли ежевики, накатывал день. Выдохи стоящих коней повисали облачками и исчезали. Предводитель велел ему сесть на коня. Сказал, что нож ему ни к чему: и так, мол, уже убил хорошего коня ни за понюшку.

И они уехали. Билли стоял, держал смятую и пропитавшуюся кровью шляпу и слушал, как выше по течению лошади бандитов переходят реку и как просыпаются первые птицы, слушал собственное дыхание и затрудненное дыхание коня. Он обнял коня за шею и прижал к себе, чувствуя, как тот дрожит и льнет к хозяину. Почувствовал в груди коня такое же отчаяние, как и в своей, и испугался, что конь умрет.

Выкрутив шляпу, он отжал из нее кровь, вытер руку о штаны, отстегнул и стянул с коня седло, оставив его лежать, где упало, — прямо на дороге, вместе со всем остальным раскиданным барахлом, — и медленно повел коня сквозь кусты и по галечному наносу к реке. Холодная вода сразу набралась в сапоги; разговаривая с конем, он нагибался, зачерпывал шляпой воду и лил ее коню на грудь. На холоде конь сразу окутался паром, а его дыхание стало прерывистым и хриплым, так что если на слух, то дела были совсем плохи. Он приложил к ране ладонь, но кровь все равно сочилась между пальцами. Снял рубашку, сложил и прижал к конской груди, но рубашка вскоре пропиталась кровью, и кровотечение продолжалось.