Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп

– Он должен привезти их на Брутон-стрит.

– Не верю ни единому слову и уверен, Байдевайл тоже не верит. В каком виде он их привезет? Он выдаст вам чек, датированный понедельником, и выиграет еще два дня, а в понедельник вы получите записку, что деньги будут только к среде. С таким человеком нельзя идти на уступки. Он только больше вас запутает. Я велел вам ничего не делать и ничего не говорить.

– Теперь уже ничего не попишешь. Вы будете там в пятницу. Я специально это выторговал. При вас уступок больше не будет.

Скеркум отпустил еще парочку замечаний, отнюдь не лестных для самолюбия Долли; тот мог бы обидеться, не будь их отношения самыми дружескими. Поскольку между ними царило полное благодушие, Долли на каждый упрек отвечал все большей лестью.

– Будь я умный, как вы, я бы справился лучше, но я же не умный.

В конечном счете условились, что встретятся друг с другом, а также с мистером Лонгстаффом-старшим, Байдевайлом и Мельмоттом в двенадцать часов пятницы на Брутон-стрит.

Скеркум остался очень недоволен. Он практически докопался до сути в истории с домами на востоке и убедил наследников умершего старика поручить ему их дело. В случае Пикеринга у него не было ни малейших сомнений. Щедрыми посулами и взяткой – местом в совете директоров Южной Центрально-Тихоокеанской и Мексиканской железной дороги – у старого Лонгстаффа выманили документы на владение (насколько он мог ими распоряжаться), и он попытался склонить к тому же Долли. Когда ничего не вышло, Мельмотт поправил дело своим искусством, с которым читатель уже знаком. Все это Скеркум видел вполне ясно и уже предвкушал, как уличит Великого Дельца. Двигало им более честолюбие, чем надежда обогатиться. Он считал Мельмотта великим мошенником – быть может, величайшим в истории. Разоблачить, подвести под суд и уничтожить столь великого человека – значит снискать громкую славу. Победа над Мельмоттом сделает Скеркума почти таким же великим, как сам Мельмотт. Однако собственный клиент вставляет ему палки в колеса. Скеркум не верил, что деньги заплатят, но опасался, что промедление отнимет у него победу. Из того, что говорили знакомые в Сити, он сделал вывод, что денег Мельмотт не добудет. Однако есть много способов уйти от наказания.

Читатель, возможно, помнит, что Кролл, немец-клерк, после отказа Мари подписать бумаги отправился в Сити. Он тоже держал глаза открытыми и подмечал многие приметы беды. Кролл много лет был предан хозяину и за свою преданность получал весьма хорошую плату. Случались тяжелые времена, но он верил в Мельмотта, и Мельмотт, достигнув успеха, вознаграждал его веру. Сейчас у Кролла были кое-какие свои вложения, сделанные помимо хозяина, чтобы не остаться уж вовсе без хлеба, если дела Мельмотта примут нехороший оборот. Хозяин никогда не просил его сделать что-нибудь напрямую мошенническое – во всяком случае, не просил словами. Мистер Кролл не был излишне щепетилен и порой бывал очень полезен мистеру Мельмотту. Но всему есть предел. Зачем рисковать жизнью в рушащемся доме, если падение дома не предотвратить? Мистер Кролл охотно засвидетельствовал бы подпись Мари, но что до другого рода свидетельства – ему думалось, сейчас не время для таких одолжений.

– Что слышно? – спросил один из младших клерков у мистера Кролла, когда тот вошел в контору на Эбчерч-лейн.

– Много тшего слышно, – ответил немец.

– Когенлуп уехал!

– Куда?

– Он не соблаговолил оставить адрес. Думаю, не хочет, чтобы друзья утруждались ему писать. Никто не знает, что с ним.

– Нью-Йорк, – предположил мистер Кролл.

– Говорят, вряд ли. В Нью-Йорке мистера Когенлупа ждала бы слишком теплая встреча. Он путешествует частным образом. По Европе. К этому часу должен был добраться до середины Франции – но никто не знает его маршрута. Славный тычок под ребра старику, а, Кролл?

Кролл только покачал головой.

– Интересно, что сталось с Майлзом Грендоллом? – продолжал клерк.

– Когта крысы бегут, в доме плохо. Лутше, чтобы крысы не бежали.

– Тут, видать, была целая фабрика сертификатов Мексиканской железной дороги.

– Наш нитшего об этом не зналь, – ответил Кролл.

– У него точно их целая груда. Если б они продержались еще две недели, Когенлуп, говорят, стоил бы почти миллион, а наш бы стал богаче любого банка. Правда, что его вызывают к лорд-мэру из-за документов на Пикеринг?

Кролл ответил, что ничего об этом не знает, и занялся работой.

Через два часа приехал Мельмотт. Была уже вторая половина дня, и он знал, что сегодня денег не добудет, но решил подготовить все к тому, чтобы получить их завтра, в четверг. Разумеется, ему с порога сообщили о бегстве мистера Когенлупа. Услышав от Кролла это известие, Мельмотт отвернулся, челюсть у него отвисла. Первые мгновения он не мог ничего сказать.

– Скверное дело, – заметил Кролл.

– Да, скверное. У него на руках большая часть моего капитала. Куда он уехал?

Кролл помотал головой.

– Час от часу не легче, – проговорил Мельмотт. – Что ж, я и это преодолею. Вы помните, Кролл, у меня случались времена похуже – и меньше чем через месяц у моего банкира лежали сто тысяч фунтов.

– О да, – согласился Кролл.

– Хуже всего, что все вокруг злорадствуют. Меня убивает не то, сколько я потерял, а то, что об этом скажут. С тех самых пор, как я выдвинул свою кандидатуру от Вестминстера, все в Сити против меня ополчились. Историю с обедом подстроили – подстроили, черт побери, – чтобы меня разорить. Продумали до мелочи и рассчитали, как рассчитывают здание. При таком размахе дел трудно человеку в одиночку выстоять против всех.

– Отшень трудно, мистер Мельмотт.

– Но они еще увидят, что просчитались. Им меня не свалить, Кролл, у меня прочный фундамент. Когда капитал надежно обеспечен, все в конце концов выправляется. Это как трава – ее косят, она растет, если есть почва. Но мне некогда разговаривать. Полагаю, я найду Брегерта в Катберт-корте.

– Думаю, да, мистер Мельмотт. Мистер Брегерт никогта не уходит раньше шести.

Мельмотт взял перчатки, шляпу и трость, а лицу придал всегдашнее беспечное выражение, тем не менее Кролл слышал, как он несколько раз процедил сквозь зубы фамилию Когенлупа. Мельмотту предстояло сыграть очень трудную роль. Сохранять беззаботный вид, когда сердце ушло в пятки, – мучительная задача. В душевных страданиях человек жаждет одиночества – дозволения рухнуть на землю, чтобы каждая мышца ослабла вместе с изнемогшим духом. Величаво нести сломленный дух и рухнувшие надежды большинству людей не по силам – но бывали титаны, которые с этим справлялись. Лишь