Эхо прошлого - Диана Гэблдон

первой совершенно случайно, и Уильям пригласил Балкарреса выпить перед сном глинтвейна.

— Ус… покаивает желудок. Будешь лучше спать, — сказал он и чуть не упал в походный сундук, из которого достал кружки и бутылки.

Балкаррес сумел зажечь свечу и теперь держал ее в руке, по-совиному моргая от света. Затем принял кружку с глинтвейном и стал пить, прижмурившись, словно от наслаждения. И вдруг широко распахнул глаза.

— Какое отношение имеет шотландец к чтению Библии? — Видимо, в памяти всплыли слова Уильяма. — Ты назвал меня язычником? Моя бабушка — шотландка и все время читает Библию. Я и сам ее читал. Немного…

Уильям нахмурился, пытаясь вспомнить, что имел в виду.

— Библия ни при чем. Индейцы. Упрямые мерзавцы. Не идут. Шотландцы тоже не идут, когда им скажешь… ну, или не всегда. Я подумал, что вот причина. Почему они слушаются тебя, твои индейцы…

Балкарресу и это показалось забавным. Отсмеявшись, он медленно покачал головой.

— Ты… ты знаешь лошадь?

— Я знаю многих лошадей. Какую именно?

Струйка глинтвейна потекла по подбородку Балкарреса, и он утерся.

— Лошадь, — повторил майор, вытирая руку о штаны. — Ее трудно заставить. Когда ты видишь, что она собирается сделать, ты отдаешь ей такую команду, и лошадь решает, что ты приказал ей сделать то, что она хотела. И в следующий раз с большой долей вероятности она выполнит твой приказ.

— О! Да.

Они молча пили и обдумывали это глубокомысленное изречение. Наконец Балкаррес вышел из пьяной задумчивости.

— У кого, по-твоему, грудь лучше? — серьезно спросил он. — У миссис Линд или у баронессы?

Глава 50

Исход

27 июня 1777 года, форт Тикондерога

Меня начало беспокоить поведение миссис Рэйвен. На рассвете она подстерегла меня за казармой в помятой, будто ее долго не снимали, одежде, с пустыми и вместе с тем одухотворенными глазами. Она пристала ко мне и целый день ходила по пятам, беспрестанно болтая. Но ее разговоры, обычно хотя бы вскользь касавшиеся пациентов, которых мы наблюдали, и неизбежной рутины жизни в форте, сейчас вышли за узкие рамки забот текущего дня. Поначалу она всего лишь упомянула ранние годы своей замужней жизни в Бостоне. Ее первый муж был рыбаком, а она держала двух коз и продавала молоко на улицах. Я ничего не имела против того, чтобы узнать имена ее коз — Пэтси и Петуния; я и сама знала несколько достойных упоминания коз, особенно козла Хирама, чью сломанную ногу я лечила.

И не то чтобы меня не интересовали ее беспорядочные рассказы о первом муже: они, пожалуй, были довольно любопытными. Впоследствии, сойдя на берег, мистер Эванс стал горьким пьяницей — дело обычное — и завел дурную привычку отрезать уши или носы тех, кто ему не понравился, — а вот это уже было неординарно.

— Он прибивал уши к притолоке в моем загоне для коз. Высоко, чтобы козы не смогли дотянуться. Уши морщились на солнце, словно сухие грибы, — сообщила миссис Рэйвен тоном, которым обычно говорят о завтраке.

— Вот как. — Я хотела было сказать, что свежеотрезанные уши следует подкоптить — не будут морщиться, — но промолчала. Понятия не имею, носит ли еще Йен ухо адвоката в своем спорране; если да, то вряд ли ему понравится интерес миссис Рэйвен. Оба — и Йен, и Джейми — при появлении миссис Рэйвен старались сбежать от нее, как от зачумленной.

— Говорят, индейцы отрезают разные органы своих пленников. Начинают с пальцев, сустав за суставом, — понизив голос, поделилась секретом миссис Рэйвен.

— Какая гадость. Не могли бы вы сходить в лазарет за корзиной чистой корпии?

Она послушно ушла, продолжая бормотать что-то себе под нос.

Дни шли за днями, напряжение в форте возрастало, и приступы болтовни у миссис Рэйвен становились все чаще — и бредовей. Теперь она могла начать с воспоминаний о своем далеком идеализированном детстве в Мэриленде и закончить не менее отдаленным будущим, причем довольно мрачным. Она предрекала, что нас убьют английские солдаты или захватят в плен индейцы, а потом обязательно изнасилуют и расчленят — причем одновременно. Я пыталась убедить ее, что у большинства мужчин для этого недостает сосредоточенности и согласованности движений.

— Может, поговоришь с ее мужем? — спросила я Джейми.

— Думаешь, он не замечает, что его жена сходит с ума? И что ему делать?

Сделать и правда можно было немногое: следить за ней и усмирять ее живое воображение или хотя бы не давать ей фантазировать вслух при излишне впечатлительных пациентах.

Шло время, и эксцентричные высказывания миссис Рэйвен стали меркнуть на фоне опасений остальных обитателей форта, особенно женщин. От них ничего не зависело, им оставалось лишь присматривать за детьми, стирать белье — на берегу озера под усиленной охраной или в кипящих котлах внутри форта — да ждать.

В лесу стало небезопасно — несколько дней назад убили и скальпировали двоих дозорных. Это ужасное событие сильно повлияло на миссис Рэйвен, но почти никак не отразилось на моей силе духа. Правда, я больше не смотрела из-за бруствера на бесконечные мили зелени с прежним удовольствием — лес будто даже выглядеть стал угрожающе. Чистого белья хотелось по-прежнему, но каждый раз, когда я выходила из форта, по коже бежали мурашки.

— Тринадцать дней, — сказала я, ведя пальцем по дверному косяку нашей комнаты. Джейми сделал на нем зарубки по числу дней своей службы в армии и перечеркивал одну каждый раз, когда вечером ложился спать. — Ты делал такие пометки, когда сидел в тюрьме?

— Не в Форт-Уильяме или Бастилии, — подумав, ответил он. — В Ардсмуре… да, там мы так делали. — Встав позади меня, он поглядел на дверной косяк и длинную линию аккуратных зарубок. — Если б Йен не ушел, мы бы, наверное, сбежали.

Становилось ясно, что форт не перенесет атаки тех сил, что — несомненно — уже на подходе к нему. Разведчики все чаще приходили с докладами об армии Бергойна. Скудные вести рождали тревогу. А Сент-Клер никак не мог заставить себя приказать всем покинуть форт.

— Генерал не хочет, чтобы пошли разговоры о том, что он потерял Тикондерогу. Еще бы, удар по репутации! — сказал Джейми так ровно, что стало ясно — он злится.

— Но он все равно ее потеряет. Это неизбежно, так ведь?

— И все же одно дело, если он будет сражаться и проиграет — проиграть бой с превосходящим силами противником почетно. Но сдать врагу без битвы? Сент-Клер не может смириться с этой мыслью… Хотя не такой уж он и негодяй, — задумчиво