Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Элья, Соправителю, вашему мужу, грозит опасность…
— О проклятье! — Саати отпихнула его с дороги, только в этот миг узнала лицо, и через плечо бросила: — Иди за мной…
Муж сам о себе позаботится, в ближайшие полчаса точно, а дочь — маленькая.
**
Лачи рассчитывал преодолеть путь как можно быстрей, за четыре дня — тайными тропами, вдали от поселений. Но пришлось еще пару дней накинуть, поскольку отдыхали подолгу: сам вымотался рядом с головоногом. Или это старость подкрадывается? Вроде рано еще… Спутники, они же охрана, ехали первыми и замыкающими. На всякий случай Лачи готовился к любой неожиданности, раз уж Кайе вздумалось противиться.
А тот — молчал, будто ему приказали собственного брата убить. Неплохая мысль, кстати, но всему свой черед.
Тропа, которую лишь условно можно было назвать дорогой, петляла, карабкалась вниз и вверх, и было уже не до бесед. Только, когда смерклось, Кайе сказал — жестко, на просьбу это не походило:
— Отпусти меня в лес.
— Нет, — покачал головой Лачи. — Потерпи еще немного.
— Я бы не смог сбежать, — обронил тот, отсел подальше от костра — едва различимым стал в темноте. Только глаза поблескивали порой, когда вскидывал голову — то алым, то синим.
— Сбежать нет, а нацарапать на всех стволах метки нашего пути? — сказал Лачи полусерьезно; скоро это все равно перестанет иметь значение.
Ответом можно было посчитать разве бойкий стук клюва дятла о сосну, а Кайе потерял интерес к разговору.
На другое утро видны стали плато, голубоватые в тумане, а за ними вздымались отроги гор Тейит. Дома, считай. Чуть больше суток езды, и встретят надежные помощники.
Грис, которые боялись собственной тени, взвизгнули и дернулись назад, когда из-за поворота выбежал человек. Гонец, сильный и быстроногий, один из людей Лачи. Углядев Соправителя, кинулся к нему, заговорил вполголоса, помогая себе жестами. На его запястье болтался кожаный мешочек, украшенный лазуритом, любимым камнем Саати. Спохватившись, гонец передал Лачи мешочек. В нем не было ничего стоящего, но на коже мешочка изнутри рука Саати начертала несколько строк знаков — их личный шифр. Прочитав их, Лачи знаком поблагодарил гонца, хотя обычно был щедрым на слова. Отъехал в сторону от небольшой кавалькады, задумался.
Он так хорошо подготовился, и вот удар прилетел, откуда не ожидали. Лайа успели доложить о случившемся с Иоки, и она сделала выводы. Эта медлительная, самовлюбленная, предсказуемая змеюка оказалась удивительно быстрой и проницательной.
Значит, Лайа готова устроить войну между Ветвями в Тейит, лишь бы не дать ему привезти кого-то, кого она считает опасным. К этому Лачи не был готов.
“Ты должен ехать один”, — писала Саати. “Тебя они знают и напасть не рискнут. Если это недоразумение, со временем оно сойдет на нет и всё успокоится”.
Лачи выругался, ударив себя по колену; грис дернулась, словно удар пришелся по ней. Оглянулся. Кайе смотрел куда-то поверх деревьев. Отросшие волосы падают беспорядочными крупными прядями. Чуть поджившая рана на плече — мешанина темно-багрового и золотого, выглядит на редкость неприятно. Из одежды только короткие южные штаны, ночная весенняя сырость ему не страшна.
Лачи всмотрелся в своего пленника особо внимательно, будто впервые. Теперь уже не мог себя обманывать — он умирает. Юная оболочка прочна, она еще не прогорела насквозь, но сейчас, даже при мягком утреннем свете он выглядит хуже, чем в полумраке и резких тенях пещеры. А ведь утренний свет и стариков делает с виду моложе.
Оставить Кайе на время в надежной тюрьме невозможно — Печать нерушима, но она убивает. Еще немного, и Лачи не сможет воспользоваться плодами своего головокружительного везения. И тогда он будет всю жизнь помнить об этом позоре, никогда не сможет посмотреть на Лешти, остальных приближенных и даже на Саати, которая не знает про Кайе. А уж если кто-то из причастных проговорится, насмешками его завалит с головой.
Пошла бы она, Лайа… Она почти догадалась, но опоздал он сам. А может и не опоздал, может шансов и не было, хоть Лачи сделал, что мог. Слабое утешение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Он призвал к себе Кайе. Встретил настороженный, недобрый взгляд из-под ресниц. И еще отчетливей видно — очень плохо ему. Другой бы, наверное, просто лег и не встал, невзирая на все Печати. А этот опасен не менее, чем в день, когда угодил в ловушку.
— Выпей, — Лачи протянул ему флягу с травяным настоем, просто хорошие травы, для бодрости и спокойствия духа. Тот взял, посмотрел без интереса и не особо осознавая, что и зачем ему дали. Сделал глоток.
— Хочешь знать, как ты здесь очутился? Полностью, с именами?
— Очередная ложь.
Но удалось зацепить: в глазах интерес появился. Рассказывать Лачи умел, и все убеждение постарался вложить в слова и голос. Старался короче говорить, понятней.
— Больше мне нет смысла лгать. Ты думал, предатель был в одном отряде с тобой?
— Разве не так?
— Не так. Мы успели увидеться раньше, это он подкинул твоему брату мысль о камнеклюве. Тот, кто отдал тебя Северу, думал — мы не сможем направить тебя против Юга…
Эти слова Кайе, похоже, прослушал: слишком обрадовался, что предатель не из числа приближенных.
— Кто? — потребовал он.
— Себя он не назвал, и знак я не видел. Выглядит он достаточно безобидно, приятная внешность, черты такие… запоминаются. Украшения носит хорошей работы, некрупные, фиолетовые и красные камни. Еще не достиг средних лет, и сам вроде древесной змеи, тонкая кость — хотя могу предположить, что боец он хороший. Волосы чуть волнистые и заплетены… интересно.
— Ийа… — не ответ, просто имя — и прозвучало, словно проклятие. И обещание. Мягко, почти бесплотным голосом. И сам ведь хотел Лачи, чтобы загорелся на Юге пожар, а по коже мороз пробежал. Не хотел бы он очутиться на месте того, чье имя произносят так.
Северянин ощутил в руке прохладу акайли — черный алмаз не нагревался от соприкосновения с кожей — и стало немного легче.
— Вот тебе последнее поручение, зверек. Жаль, что приходится расставаться так скоро — мы слишком мало успели. Ты побежишь на юг, в Асталу-город, так быстро, как только сможешь. Ты будешь себя беречь. А вернувшись в Асталу, будешь убивать Сильнейших и их свиту, и свою родню тоже, и уничтожишь сам город. Пусть никого не останется.
Сжал руку в кулак, будто не акайли держал, а душу пленника своего. Конечно, все до конца Кайе не успеет исполнить, раньше умрет. Но и того, что успеет, будет достаточно. Пока южане будут приходить в себя, обессиленные, север вздохнет свободно, беспрепятственно забирая себе новые земли и богатства этих земель…
Лачи не видел лица Кайе. Через миг после окончания речи на траве перед Соправителем стоял зверь. Человеком он не выдержит путь, а зверь — справится, в зверином обличье Кайе легче. Должен успеть до того, как Печать уничтожит его самого.
Что же, зато он еще поживет и увидит лес, как хотел. Разве не стоит быть благодарным за это?
— Это всё. Беги…
Рука разжалась — черное тело рванулось вперед. Лачи, наконец давая себе волю, выкрикнул вслед:
— Ты будешь факелом в стоге сухой соломы. Зажги в Астале такой костер, чтобы юг долго еще не опомнился! И сам сгори в нем!
Много раз над головой энихи взошло и село солнце.
Зверя подгонял приказ, поэтому он не обращал внимания на бездорожье; лапы энихи не были приспособлены к долгому бегу, но сила и выносливость зверя превосходили таковые у обычных его сородичей. Обессиленный, полуослепший от боли и ярости, он бежал на юг, руководствуясь чутьем и зверя, и охотника. Он не избегал людей, напротив, энихи влекло к ним. Приказ был — в Асталу, Асталу-город, только в голове хищника все смешалось, и он понимал — не то, лишь увидев людей вблизи. Но оба встреченных лагеря принадлежали чужакам, и он промчался через стоянки, больше не обращая внимания на крики и новую боль.
Он не мог охотиться — для охоты требуется ясный рассудок, даже у зверя. Лишь пару раз прямо на дороге ему попадалась добыча — равнинная дрофа и крошечный олененок. Они были растерзаны мгновенно.