Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин

Еще до этой поездки в Сибирь Высоцкий под впечатлением рас­сказов Туманова задумал сделать фильм о лагерной Колыме. Ему очень хотелось проехать с кинокамерой по Колыме от Магадана до Индигирки. Во время поездки в Бодайбо, в старательскую артель «Лена», по приискам Высоцкий увидел людей, которые, пройдя че­рез тяжелую лагерную жизнь, не растворились в ней, не сломились, сохранили себя. Выйдя на свободу, они не пошли туда, где можно украсть или отсидеться в тепле. Они пошли туда, где можно честно заработать. Он узнал истории удивительных судеб, почитал днев­ники Л.Мончинского, увидел воочию подтверждение историй, рас­сказанных В.Тумановым...

В поездке он предложил Мончинскому совместную работу над сценарием:

— Давай напишем фильм о Вадиме, о Колыме, о таких, как те, с кем ты работаешь?

Идея оказалась на редкость удачной. Мончинский, знаток ис­тории Сибири, ее уголовного мира, к тому же человек творческий, как нельзя лучше подходил для такого содружества. В дневнике, ко­торый он вел с того момента, как приехал в артель, было уже доста­точно материала для сценария, но Мончинский уговорил Высоцкого вначале написать роман. В домашнем архиве Высоцкого сохранился план глав будущего романа, написанный его рукой. Совместно рабо­тали урывками. Иногда неделю, иногда ночь. Многое согласовыва­ли по телефону. Первая часть книги — «Побег» — была практически закончена к августу 79-го года. Вторую часть — «Стреляйте, гражда­нин начальник!» — Мончинский дописывал самостоятельно.

Прототипом главного героя — Упорова — стал Вадим Туманов. Ирония судьбы: по рассказам самого Туманова, Упоров реально су­ществовал в лагерной жизни и был «омерзительной личностью, ко­торого заключенные ненавидели и зарезали в бане». Но фамилия ге­роя — от «упорство, настойчивость» — навеяна авторам безотноси­тельно к качествам ее реального хозяина.

В.Туманов: «Бесспорное достоинство «Черной свечи» я вижу в том, что это первая и вполне правдивая книга о Колыме уголовной, об особом, малоизвестном срезе советского общества 40 — 60-х го­дов. Для меня удивительно, как эти два городских человека вошли в особую атмосферу колымских зон, в психологию воровского мира, в языковую стихию лагерей. Жаль, Володя никогда не узнает, как се­годня зачитываются их романом в России и за рубежом».

Все увиденное в Сибири, рассказы Туманова и других золото­добытчиков станут сюжетом целого цикла стихотворений, написан­ных в следующем году. «Не раз нам кости перемыла драга — в нас, значит, было золото, братва!» («В младенчестве нас матери пуга­ли»), — напишет Высоцкий о страшной судьбе людей, по напрасли­не попавших в лагеря. Но они не теряли самообладания и там, оста­вались людьми и даже шутили. По мотивам одного из рассказов сочинилась шуточная песня «Про речку Вачу и попутчицу Валю».

По свидетельству Л.Мончинского, по «наводке КГБ» планиро­валось задержать Высоцкого, когда он возвращался из Сибири. Ка­гэбэшники подозревали, что он везет золотой песок — разумеется, нелегально. В последний момент «операцию» почему-то отменили.

На обратном пути Высоцкий дал единственный концерт в Пен­зенском драмтеатре. За час до выступления ему стало плохо. Серд­це... Сказалась хроническая усталость... Примчавшаяся бригада «скорой» сделала укол, концерт был на грани срыва. Но Высоцкий об этом не хотел даже слушать: «Никакой отмены, никаких перено­сов — встречи со мной ждут люди!» Договорились, что эскулапы ос­танутся дежурить за сценой.

Выступление продолжалось более двух часов. Не обошлось и без курьезов. Один подвыпивший мужик после очередной песни стал громко скандировать: «Баньку! Баньку!»

—  Тебе по-черному или по-белому? — поинтересовался Высоцкий.

—  Да эту, как мне ее, — произнес мужик заплетающимся язы­ком и вдруг неожиданно заорал, подражая интонации оригинала: «Вспоминаю, как утр-р-р-еч-ком р-р-р-аненько!»

— Это по-белому, — кивнул Высоцкий и, уже, в свою очередь, пародируя пьянчужку, скорчил гримасу: «Пр-р-отопи ты мне бань­ку, хозяюшка!»

Зал покатился со смеху.

Еще до своего весеннего вояжа 25 марта Высоцкий заполнил «заявление-анкету» в ОВИР с просьбой выдать визу: «На 40 суток, в период с 1 июля по 1 сентября 1976 года». Надежд на получение разрешения было мало. И действительно, вернувшись из Парижа в мае, Высоцкий прочитал «заключение» об отказе: «Учитывая нали­чие материалов, препятствующих выезду из СССР гр-ну Высоцко­му В. С., <...> в выезде из СССР во Францию ОТКАЗАТЬ в связи с тем, что в соответствии с Положением о въезде в СССР и выезде из СССР, утвержденном постановлением СМ СССР от 22.09.1970 г. №801, въезд в развивающиеся и капиталистические страны разре­шается один раз в год».

Обидно мне, досадно мне — ну ладно... И 31 мая Высоцкий пи­шет пространное заявление в Министерство внутренних дел СССР, в котором просит в виде исключения разрешить ему вторичный вы­езд во Францию в 1976 году. Изложение просьбы на уровне траге­дии: «...если я не выеду во Францию в июле — мы не сможем встре­титься с женой примерно полгода. <...> ...Мы построили планы от­носительно летних каникул детей моей жены, которые тоже могут рухнуть в случае моего неприезда».

Чиновника вникли в «изложенные обстоятельства» и откры­ли новую визу.

21 июня Высоцкий еще раз в этом году заплатил 271 рубль гос­пошлины «за визу», all июля вместе с М.Влади вылетел в Париж, а затем в Нью-Йорк и Монреаль.

В Нью-Йорке продюсер студии CBS И.Оганесов договорился с Высоцким о записи интервью для передачи «60 минут». В эфир это интервью попадет в феврале следующего года. «В воскресенье 20 февраля в 7 час. вечера по телевидению будет передано интер­вью с Владимиром Высоцким, известным в Советском Союзе бар­дом, песни которого часто носят сатирический характер и разобла­чают советскую действительность. Интервью будет передано теле­визионной станцией Си-би-эс», — сообщала нью-йоркская газета «Новое русское слово» в выпуске от 19 февраля 1977 года.

Уже по анонсу видно, что интервью носило провокационный характер, в котором комментарии и вопросы касались не творче­ства, а политики. Высоцкого пробовали «на излом», но он, остава­ясь самим собой, разговаривал жестко и однозначно. Уже давно до­тошные интервьюеры никак не могли взять в толк, как ему удается пользоваться льготами, немыслимыми для любого другого советско­го гражданина: диссидентствовать (как они полагали) и свободно разъезжать по белу свету, не обладая никаким официальным стату­сом. И действительно, Высоцкий был диссидентом в широком по­нимании этого слова, т. е. он был человеком, думающим самостоя­тельно — не на поводу у общественного мнения; человеком, не при­нимающим покорно ложь официальной пропаганды. Диссидентом в этом смысле слова (в отличие от профессиональных диссидентов) он был всегда, по определению, по своей человеческой сущности.