Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I - Жоубао Бучи Жоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он лишь смутно слышал панические выкрики старого слуги:
— Ваше величество! Ваше величество! Умоляю, смилуйтесь! Образцовый наставник Чу! Образцовый наставник Чу умирает! Прошу вас, выслушайте его! Этот старый слуга с радостью отдаст свою жизнь....
Все вокруг смешалось в еще большем беспорядке, огонь фонариков стал болезненно ярким.
Стук барабанов и сладкое женское пение внезапно прекратились. Ему показалось, что дверь в Зал распахнулась, согретый и ароматный воздух вырвался во двор. Чу Ваньнин почувствовал, как кто-то поднял его и отнес в теплое помещение. Большая рука на мгновение коснулась его лба и тут же отдернулась, словно по ней ударили.
Знакомый низкий голос угрожающе взвыл:
— Почему никто не доложил мне об этом?
Все промолчали. Говоривший вдруг пришел в ярость. Судя по звукам, он в считанные секунды уничтожил множество вещей вокруг. Его гневный голос ревел, подобно обрушившемуся с небес первому удару грома.
— Вы осмелились бунтовать? Он хозяин Павильона Алого Лотоса и учитель этого достопочтенного! Он стоял здесь на коленях, и никто из вас не сказал об этом? Почему никто не доложил мне?!
Кто-то упал на колени, дрожа от страха. Это была та самая старшая служанка, которая раньше насмехалась над Чу Ваньнином.
— Ваша покорная служанка достойна смерти. Она видела, что ваше величество и императрица в хорошем настроении, и не посмела беспокоить...
Мужчина несколько раз прошел взад-вперед, но, кажется, его гнев разгорелся еще сильнее. Его расшитые золотом черные одежды развевались над землей, как черная туча. Наконец, он замер. Его голос звучал надтреснуто и прерывисто:
— У него слабое здоровье, он боится холода. Ты не сообщила мне и заставила его ждать на снегу так долго. Кроме того, ты… Ты даже потушила жаровни во дворе... — голос его дрожал от ярости. В конце концов, он сделал глубокий вздох, и слова вырвались из его рта. Негромкие, но скрывавшие столько желания убивать, что все стоявшие в Зале похолодели от страха. — Ты хотела, чтобы он умер.
Старшая над слугами побледнела от страха. Она начала биться головой об пол так сильно, что ее лоб побагровел. Дрожащими губами женщина лепетала:
— Нет! Нет! Эта служанка бы не посмела и думать о таком! Ваше величество! Ваше величество ошибается!
— Увести ее. Казнить сейчас же на Платформе Шаньэ.
— Ваше величество! Ваше величество!
Ее пронзительный голос разрезал слух, как окровавленный гвоздь, врезавшийся в плоть. Сон дрожал и разрушался от пронзительных криков приговоренной к смерти женщины. Сцена перед глазами стала разрушаться, тая как снежинка на руке.
— Мне пришлось приложить столько сил, чтобы вернуть его в мир живых! Кроме этого достопочтенного никто не смеет тронуть его даже пальцем...
Хриплый голос был ледяным, но в его невозможном холоде слышались нотки зловещего безумия, что скрывал этот человек.
Чу Ваньнин почувствовал, что человек подошел и остановился перед ним.
Рука обхватила его за подбородок.
Он с трудом разлепил тяжелые веки и попытался разглядеть лицо. В слепящем свете все было расплывчатым и зыбким. Бледное лицо, густые брови, прямой нос и глаза, как черный атлас, что отливал пурпуром в отблесках свечей.
— Мо... Жань?
— Учитель!
Теперь его голос почему-то звучал отчетливо.
Чу Ваньнин открыл глаза и понял, что все еще лежит в своей комнате в гостинице. Было темно, и только одна свеча мерцала в подсвечнике.
Мо Жань сидел на краю постели, одной рукой опираясь на кровать, а другой трогая его лоб. Он смотрел с тревогой.
— Почему я…
На мгновение Чу Ваньнин застыл. Сон был таким реальным, он никак не мог оправиться от него.
— У вас был кошмар. Вы дрожали. Я заметил, что вас знобит, и испугался, что вы заболели. К счастью, кажется, все в порядке.
Чу Ваньнин хмыкнул и повернулся к открытому окну. Небо снаружи было темно-серым, ночь еще не кончилась.
— Мне приснился сон. Шел сильный снег, — пробормотал он и осекся.
Чу Ваньнин сел, закрыл лицо ладонями и какое-то время молчал, а потом вздохнул:
— Должно быть, я устал.
— Пойду сделаю чашку имбирного чая для учителя, — Мо Жань смотрел на его бледное лицо с искренним беспокойством. — Учитель, вы выглядите ужасно.
Увидев, что Чу Ваньнин молчит, Мо Жань вздохнул. Не задумываясь, он прижался лбом к его лбу, покрытому ледяным потом.
— Если вы продолжите молчать, буду считать, что вы согласны.
Чу Ваньнин опешил от внезапной близости и подсознательно отпрянул:
— Хм...
Также не до конца проснувшийся Мо Жань провел по его волосам тем же жестом, что и в прошлой жизни, а потом накинул верхнюю одежду и отправился вниз, чтобы занять кухню. Через некоторое время он вернулся назад с деревянным подносом.
Мо Жаня нельзя было назвать человеком с каменным сердцем. Чу Ваньнин пришел в Персиковый Источник, чтобы спасти и защитить его. А раз так, как бы Мо Жань не ненавидел его прежде, сейчас он чувствовал благодарность.
На подносе стояла пиала пропаренного имбиря и маленькая миска красного сахара[78.2]. Он вспомнил, что Чу Ваньнин не любит горькое, но с удовольствием ест сладости.
В дополнение к имбирному чаю он попросил на кухне несколько паровых булочек. Мо Жань нарезал их на тонкие ломтики, которые после вымачивания в молоке обжарил на масле и посыпал тонким слоем сахарной пудры. Получились простая, но вкусная закуска.
Чу Ваньнин медленно выпил имбирный чай, и к его лицу возвращались краски. Он поднял ароматную булочку кончиками своих белых, как фарфор, пальцев и, повертев ее, спросил:
— Что это?
— Я даже не придумал названия. Учитель, попробуйте, оно сладкое.
Чу Ваньнин не слишком любил жареное и устал от жирной пищи, но услышав слово «сладкое», он, чуть помедлив, поднес к губам кусочек и аккуратно надкусил.
— Ну...
— Это вкусно? — уточнил Мо Жань.
Чу Ваньнин посмотрел на него, но ничего не сказал.
Он съел кусочек красного сахара, запил еще одним глотком имбирного чая и, не спеша, продолжил трапезу.
Чай и закуски скоро кончились, а с ними и ночной кошмар развеялся как дым.
Чу Ваньнин зевнул и лег на постель.
— Я сплю.
— Подождите чуть-чуть, — Мо Жань вдруг поднял руку и пальцем коснулся уголка губ Чу Ваньнина. — След от сахара.
— …
Чу Ваньнин посмотрел на улыбающееся лицо своего ученика, и почувствовал, как
