Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

пустынно, эти закрытые ворота. Надо «ручейки-намеки» тропок… как _в_с_е_г_д_а, — мы — бездорожники, плешинки надо… Но я детально уж… прости. Я восхищен ансамблем. _Т_е_п_л_о_ — и — воздух, погожий сентябрь! Голубков не вижу… хоть грачика… — пятнышки. Но я уж тебя затормошил… Ты виновата, разлакомила… — ка-кая ты! О, Ольгунка, если бы могла ты представить, _ч_т_о_ у меня в душе! _К_а_к_ ты дорога мне! Как ты меня, благоговеющего перед искусством вдохновенным, заполонила, пленяешь!.. Я готов ножки твои целовать и — _р_у_ч_к_и! И сердце твое, твою вдохновенность. Я хочу, чтобы «Чаша» стала _т_в_о_е_й! Ты ее вновь, по-своему, рождаешь. Ты сама все найдешь, что надо изобразить, до-образить. И потому не могу, не хочу говорить о «несенье Иконы». Конечно, Лика нельзя дать, и я его не вижу, не знаю. Нести — кому? Да, _д_в_е_ девушки… в светлых ситцах. Икона ведь невелика. Сумеешь укрыть Лик? Важно — _т_я_н_е_т_ Она к себе, и ее сила — в направленности, в устремлении к Ней — толпы. А подробности… — что хочешь. Хоругви необходимы, конечно. В_с_е_ — в Ней! Она — центр. Но дать экстаз… — это же — сверхтрудно.

Не спеши, все будет. Не пенься. Работа долгая, не хватит _о_г_н_я. Надо медленно, _т_и_х_о_ теплиться. Жар — внутри, перельется _т_и_х_о_ в картины. «Чаша» — тихая, без _п_е_н_ы. «Виденье Ильи-мальчика» — невозможно, сил нет. Я и сам не вижу. Чудесно дать — как Арефий расписывал… и — Ильюшка тут. И сцена — И[лья] сдает работу росписи — им. Трудно, да. Этот упавший цветок! И самоувер барин. Вот такие же будут твои ценители — снобики. А ты будь Ильей и _е_ю. Трудно. Но ты — _в_с_е, в тебе — _в_с_е. Как я чувствую по этой картине… _к_а_к_ ты меня чувствуешь, чуешь… — _л_ю_б_и_ш_ь. Чисто. Да, и я — чисто — тебя. Оль, если бы ты была здесь! Знай, голубка, я и вздохом себя не выдам. Как на икону буду… взирать, молиться.

Помни: или ты, или — «Чаша» не появится — при моей жизни — в иллюстрациях. Но надо сделать, чтобы и _п_о_с_л_е_ — не появлялась, помимо тебя. Только тебя хочу в «Чаше». Так и сказал «Коробочке» Монго. Критиков много будет. Черт с ними. Издателям нужны _и_м_е_н_а! А мы им дадим не имена, а — Искусство. Ну… _н_е_ дадим. А ты не покинь работы. Не смеешь, теперь. Во-имя… нашей дивной «встречи». Во-имя того самого святого и чистого, что в нас _ж_и_в_е_т. Юле _о_ч_е_н_ь_ понравилось, но она _б_о_и_т_с_я_ высказаться до — дальнейшего. Меркуловы — захвачены. — _Р_о_д_н_ы_м, что дала. Бесспорно: ты — ма-стер! Помни. И держись. Дай _с_в_о_е. Как хочешь, не считаясь ни с чем. Никому я не показывал больше. Спешу отправить, а то ты скулить будешь. Мне _ж_а_л_к_о_ расставаться. Ты меня осветила… _в_з_я_л_а. Я, создававший — создавший — «Чашу», — понимаю же _ч_т_о-т_о?.. И я говорю — ва-ляй! Это тебе великий _и_с_к_у_с. Он будет с последствиями, важными. Ты так — по-новому — срастила меня с собой! Влю-би-ла… ты, новая Оля. Оля — творящая. Какое счастье! Я сращивал тебя с собой, до-лго, через _с_в_о_е. И понимаю теперь, что за сила _п_е_с_н_и_ творческие, песни о родном, — родной.

Если бы ты была здесь! Как _с_м_о_т_р_е_л_и_ бы мы многое… картины… — и как бы я вслушивался в тебя! Как мы сливались бы… — или пополняли друг друга! Только _э_т_о_ — подлинная _ж_и_з_н_ь. Как подлинна жизнь _в_е_р_у_ю_щ_и_х. Мы — верующие, в нас вяжущее. И отходит на малый план — тело, тленное… страсти. Я страстно, да, люблю тебя, но это — сотая доля _м_е_н_я_ для тебя. Это — конфетка: нельзя _ж_и_т_ь_ конфеткой. Она — только — «между прочим». Я обхожусь — и всегда обходился, _м_о_г_ обходиться — _б_е_з!

Розы твои… о, милые летчицы! Они сегодня уже блекнут. 7 дней! Я сегодня впервые не подрезаю кончики, не меняю воды, чтобы не тревожить, — осыпятся. Они засыпают. Но и сейчас они прекрасны. Пахнут, чу-уть. Дивился, как ты заказывала. Ну, нату-ра! широкая ты, люблю. Сам такой же.

Я за эти шесть дней переработал-переписал — _ш_е_с_т_ь_ глав «Лета Господня» — кончил «Радуницей». Остается девять. Их хочу кончить в 12 дней, к Ангелу. Тогда я м. б. _з_а_ «Пути». Оставил все письма. Только — тебе. Ты — жизнь мне, без тебя не могу.

Устроен по хозяйству. «Плаксина»667 оказалась на месте. Хорошо, быстро. И не дороже старухи. 4 дня в неделю — вторник — 3 ч., четверг, пятница, суббота — по 2 — по 30 фр. час. Выйдет на 300 фр. — 200 дороже старухи, но она за час делает больше, чем та за 5. Ты метко оценила. Слава Богу, избавился от этой впустую суетливой. Она мне претила с того часу, когда посмела говорить о… тебе, что писал. Я уж и забыл. Эта — бедная женщина, очень некрасивая, но делает все чисто, все умеет, говорит по-французски, все может купить, а мне надо много дыр заделать. Натирает жестянкой пол, купила мастики. Стало похоже на жилье. И стряпает быстро. Приходит в 10 утра. Сама по лавкам. Я ей даю молока, делюсь. Достала мне свежих яиц, — я их по одному ем, боюсь печени. Зуд _н_е_ проходит. Чешется ужасно порой. Но ночами стихает, сплю. Вынужден подниматься в 8–9, чтобы сделать туалет, помыться — шею! — и напиться чаю. Потому дня больше, и я могу без помехи работать. Старуха меня измучила «незнайством». Всюду пиши ей записки. Сегодня поел по-человечески, сделала отличные котлетки, на два дня. Всегда спросит — что сготовить. Котлеты сжарила в пять минут! Это Юля помогла найти. Все говорят — отменно честная. Так что я теперь ухожен. Сво-бо-ден! А старушка — являлась в 2 — в 4 ч. — зимой-то, уже темень, и она тыкалась… а я ходил по лавкам. Чисто у меня, слава Богу. Погода стоит хрустальная, теплая.

Господи, что с твоим доктором Клинкенбергом? Мне грустно, мне жалко, мне противно за себя. Напиши ему, что я всей силой сердца желаю ему полного выздоровления. Оля, я не злой, я — сумасбродный, только. И я всегда каюсь, кляну себя. Сколько я обижал тебя… Оля… — я готов для тебя на _в_с_е. Страдаю порой — и светел. Нервы мои разбил недуг, бессильна Крым. Долдонит — диета… Да что же, ничего и не есть? Не было охоты эти дни, второй день хочу есть. Осторожно сегодня съел одну рубленую котлетку с макаронами. Яйцо утром. Довольно хлеба