Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

прав, но зная Эмерикшин «напор» — боюсь не крутит ли она. Она ведь у «Павуа»?665 Попроси навести справки стороной, хоть Зеелера. Обязательно пришли мне тотчас же перевод Монго. Я дам его прочесть (не доктору, увы — он уехал, болен, и я боюсь — серьезно!). Дай Эмерик на пробу перевести страниц 10 и дай сличить, сличи сам. Ведь передо мной не стыдились на пробу предлагать переводить из «Богомолья» и на суд И. А. дать? А ее боитесь? Тут же большее зависит от их интриг. Я никогда не думала, что Эмерик тебя как женщина околдовала (тут, ни вода, ни вино — ни при чем), она напором своим и… нахальством тебя… «оболтала», твои слова! Оболтала. Она же при мне выхватывала у тебя права на «Чашу», а ты и не заметил сего. Я никогда не заикнулась об этом, а она — очень просто. Я знаю, что она у тебя все вырвет, коли захочет. Ты очень личен в оценках и сам того замечая[214] написал: «Монго раскатал бы д-р К[линкенберг] и был бы прав»666.

Значит на «раскат» переводчика вообще ты согласен, но если это коснулось Э[мерик], то можно даже за это выбросить как тряпку и 7-летнего верного друга? Я не хочу ссориться, но этим показываю тебе как она тебя околпачивает. Что Юля говорит? Я не хочу никого задирать, ибо Монго даже не знаю. Но будь осторожен. И помяни мое слово: соглашайся с «Павуа» и не увидишь как своих ушей перевода «lux»[215], даже если пообещает. Их тоже оболтает Эмерик. Она знакома там с кем-то и упросит: скажите, что издадите lux, a потом что-нибудь «не выйдет». Она способна. Остерегись. Не хотела бы об этом мусоре в этом письме. Тотчас же отпиши мне, молю! Я хочу, рвусь работать.

Целую тебя очень нежно и ласково.

Оля

[На полях: ] «Чаша» должна, должна быть пояснена слепцам иностранным. Вся наша красота не только дана тобой, но и глазам их преподнесена. И… мной!

Не за деньги, — их не надо.

Душой, сердцем пишу. Не дай же ради интрижек переводчиц всему пропасть. Я застыну тогда.

Я покажу даже лица молящихся. — этого они тоже не знают!

Еще раз обнимаю тебя и очень жду ответа, мне эти дни потерянные в ожидании! Хочу писать.

Все время о тебе думаю. Брось все раздражающее. Мне Эмерик кажется только в отношении твоего творчества опасна. Иного я не думала. А за творчество я съем кого хочешь и потом палец в глотку себе суну. Берегись и не отдавай бездумно ничего из своего. «Чаша» должна быть иллюстрирована.

[Поверх текста: ] Скорей ответь!!

[Приписка на конверте: ] Письмо шлю вместе с картинкой. Не могу ждать. Умоляю скорей ответить на вопросы и как картинка? М. б. покажешь кому, кто понимает. Всё технически несовершенное может быть исправлено; но основа мне нравится. Это же все наше. И краски как чисты! Ваня, это первое мое «дитя», которое жаль отдать. Я его люблю, впервые это. Обрати внимание на перспективу. Лужок[216] удался, по-моему? Я не заполнила первый план народом, дабы не развлечь слишком зрителя. Слишком много мелочей было бы в ущерб содержанию. Потому все наполнение, гульбу и т. д. даю в лужке. А тут случайные, то, что типично. Но и с тобой согласно. Вдали чувствуется село, видна церковка. У тебя тоже так. Ванечка, я так нежна к тебе. Милушик мой!

152

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

26. IX.46 9 вечера Был очень теплый день, летний, солнце. Окна и сейчас настежь.

Олюшечка-голубка, завтра с этим письмом шлю тебе «Ярмарку». С болью расстаюсь с твоей картиной. Вот что: не хочу, не считаю нужным для тебя мои ответы. Ты сама сделаешь, как учуешь. Скажу лишь обще, приглядевшись к картине твоей. По-моему, не надо выписывать _л_и_ц_а, а лучше давать намеки их — «пятна». Не в лицах дело, а в общем _л_и_к_е_ (духе, характере) иллюстрации, в позах, движении. В этой «ярмарке», например, могут быть очень спорны лица «гусляра», молодухи с начерненными бровями, — она заняла много места, отвлекает. Как чудесны «тылы» нарядных девок-баб! Почему врата монастыря закрыты? Настежь надо! Рябины все же хороши! Свободное место луговины перед монастырем могло быть гуще занято — пусть невнятными фигурами, ларями, лежащими людьми, игроками в «три листика»… Совсем нет животных — лошадей, — торгашами. Правда, «ярмарка» внизу, слева… в с. Рождествено. Несоразмерно мала палатка — лампадная с пьяным у — прекрасной —! — березы. Не чувствуется «гулянья» — где-то должны быть «качели», карусели, «качели — доска на бочке»… «Гусляра» представляю иным: старик, непременно с длинной бородой или «смятой» — мочалкой, хоть «козлом», н_е_ расчесанного, как «ямщик», — он напоминает «ямщика»! — _н_е_ в сапогах, а в лаптях, либо даже в валенках или «котах». Вижу его: худое лицо, «лик», щеки ввалились, голова — лысый! — закинута, — он, будто частично слепой, значит — «бельмы»… И, Боже храни! — _н_е_ надо «выписки» лица! — а «пятнышко» и «поза», движенье… пусть лишь намек на него. Вот «тылы» баб нарядны! Как они _г_о_в_о_р_я_т! Ты дала им такое положение, что _в_и_д_и_ш_ь_ их лица, чувствуешь, чем заняты… Непременно у «врат», открытых, монашку, столик, с тарелочкой… но все это «мутно» дать, намек лишь… И по «дорожке» — нищих!.. — _п_я_т_н_а_ их. Не надо напряженной «выразительности», и потому _р_е_ж_е_т_ глаз бутылка, торчащая из кармана. Вот, как отлично «ломко» пьяница бежит — великоват?!.. — надо «засЫпать» площадку, дать людность, пусть и не здесь ярмарка. Гусляр одет _п_о_д_ ямщика! Бедней его надо, тощей, голова «редькой», что ли, — слепец, и — вдохновенный! — горе, бельмами… Я поражен твоим богатством, — _т_а_к_ вообразить! Ты на редкость мастер, и какое чувство _к_р_а_с_к_и! Какой свет и тепло — вся картина! Удивительная береза!

Забудь, что даешь — _д_л_я_ публики! давай — _д_л_я_ _с_е_б_я, для меня!.. — вот, тогда почувствуешь свободу, размах. Ни малейшего смущения, оторопи, связанности. _Н_и_к_о_г_о_ не слушай. В твоих условиях, дать _т_а_к_ — это же чу-до! Ч_т_о_ ты мо-жешь!.. — и дашь. Из тебя, прямо, прет. И пущай его прет. Как же ты легко рожаешь! Ну, баба… — ну, диво… Не кипи! — запенишь. Почему в селе крыши белые? где же «солома»? Или это — балаганы торговцев? Странно — ни одной лошади у возов! Где-то хоть — временную — коновязь! С каким вкусом березу поместила! Старик, лысину потирает — хорош! но шапка будто прилеплена. Должны еще отдыхать на луговинке, валяться… Монастырь хорошо, но