Лукиан Самосатский. Сочинения - Лукиан

35. Но всего постыднее, что каждый заявляет, будто он не нуждается ни в чем, что "лишь мудрец — богат", до хрипоты кричит, а немного спустя идет, выпрашивает и негодует, если не дадут, совершенно так, как если бы кто-нибудь в одеждах царственных, в высокой тиаре и диадеме и со всеми отличиями царского достоинства выпрашивать стал подаяние у своих подданных. И вот, когда философам хочется самим добиться какого-то подарка, долгий разговор ведется о том, что все должно быть общим, что богатство — вещь безразличная, и "что такое золото и серебро? Не то же ль, что камешки на берегу морском?" Но если какой-нибудь нуждающийся в помощи старинный приятель и друг придет и попросит у философов от их многого немного, тогда — молчанье, смущенье, непониманье и, по-стесихоровски, слова звучат наоборот, попятной песней. А разговоры бесконечные о дружбе, добродетель, красота — все это вдруг, вспорхнувши, улетает, не знаю куда, — поистине крылатые слова — и праздной оказывается войной с тенями, которую философы ведут изо дня в день для провождения времени.

36. И лишь до тех пор философы — друзья-приятели между собой, пока не ляжет золото иль серебро меж них. Но стоит кому-нибудь показать хотя бы один обол, кончено: мир нарушен, ни соглашение, ни переговоры невозможны, долговые записи в книгах зачеркнуты, добродетель прочь бежит — словом, то же происходит, что с собаками: когда кто-нибудь кость в середину своры бросит, они накидываются, кусают друг друга и завладевшего костью пса провожают лаем. Рассказывают, что один египетский царь однажды военной пляске выучил обезьян; животные, наиспособнейшие в подражании человеку, очень быстро усвоили ученье и плясали, в багряницы облаченные и масками прикрытые. Довольно долго представление проходило с большим успехом, пока наконец какой-то шутник из зрителей, пришедший с орехами за пазухой, не кинул их плясунам. Обезьяны, увидав орехи, забыли о пляске, превратились из воинов обратно в то, чем они и были, в обезьян, на куски разломали маски, одежды разорвали и драться начали друг с другом из-за орехов, — весь строй воинственного танца распался и обратился в потеху для зрителей.

37. Вот так же и те «философы» поступают, и я именно их порицал и никогда не перестану обличать и высмеивать. Что же вас касается и вам подобных, ибо существуют — да, да! существуют люди, воистину взыскующие философии и вашим законам верные, — то никогда я не дошел бы до такого безумия, чтобы хулу какую-нибудь на вас изречь или хотя бы грубое слово сказать. Да и что бы сказать я мог? Разве вы при жизни совершали что-нибудь подобное? А эти крикуны богопротивные заслужили, я полагаю, ненависть. В самом деле, неужели ты, Пифагор, или ты, Платон, или Хризипп, или Аристотель, скажете, что хоть в чем-нибудь приближаются к вам эти обманщики, что в своем поведении они обнаруживают близость и родство с вами? Клянусь Зевсом: вы и они — это "Геракл и обезьяна", по пословице. Или в том, что у них длинные бороды, что они, по их словам, философствуют, что видом сумрачны — в этом надо видеть сходство между ними и вами? Впрочем, и сходство я допустил бы, если бы они по крайней мере верно и правдоподобно вели игру. Но ведь легче ястребу сойти за соловья, чем этим людям — за философов! Итак, все, что я имел сказать в свою защиту, я сказал. Ты же, Истина, засвидетельствуй перед судом, истинны ли слова мои.

38. Философия. Отойди теперь, Храброслов, в сторону. Как же поступим мы? Каково ваше мнение о речи подсудимого?

Истина. Мне, Философия, все время, пока он говорил, хотелось сквозь землю провалиться: до такой степени истинны все его слова. Я слушала и узнавала каждого из совершивших тот или другой поступок и про себя соединяла имена с делами: вот это — к тому относится, а это сделал такой-то. И вообще он показал людей так ясно, будто на какой-нибудь картине, с полным сходством, не только одни тела, но и души самые изобразив во всех подробностях.

Скромность. И я совсем покраснела от стыда, любезная Истина.

Философия. А вы что скажете?

Восставшие. Да что ж тут думать? Снять с него обвинение, а самого к друзьям нашим и благодетелям причислить! Сказать прямо — с нами то же, что с троянцами случилось: на свою голову мы певца заставили петь о невзгодах фригийцев. Так пусть же продолжает песню и тех, богопротивных, изображает!

Диоген. Я и сам, Философия, всячески похвалы ему выражаю, отказываюсь от обвинения и другом моим объявляю этого мужа за его благородство.

39. Философия. Отлично! Итак, Храброслов, ты оправдан, оправдан единогласно, и на будущее время считай себя нашим.

Лукиан. Поклонимся Победе, крылатой богине! Впрочем, я думаю сделать это более трагически — торжественней выйдет:

О, святая Победа, высокая Честь,Не оставь меня впредь,Да не раз увенчаюсь венками.

Добродетель. Итак, приступим теперь ко второму кругу: вызовем тех, о ком говорил этот человек, — да понесут кару за все оскорбления, нанесенные нам. Обвинять же будет Храброслов каждого из них по очереди.

Лукиан. Правильно, Добродетель, сказано! А ну-ка, милейший Вывод, малютка Силлогизм, нагнись туда в город и созывай философов.

40. Силлогизм. Слуша-ай! Ти-и-хо!! Всем философам явиться на Акрополь — ответ держать пред Добродетелью, Философией и Справедливостью!

Лукиан. Ага! Кое-кто собирается, расслышав клич. Значит, все-таки есть такие, что боятся Справедливости. А большинству из них совсем и некогда: около богатых заняты. Но, если хочешь, чтобы явились все, ты вот как закричи…

Философия. Нет, нет! Ты сам, Храброслов, созови их, каким хочешь способом.

41. Лукиан. И это — не трудно… Слуша-а-ай! Ти-и-хо!! Всем называющим себя философами! Всем считающим себя достойными этого имени — явиться на Акрополь для дележки!! По две мины каждому будет выдано и пирожок сезамовый. А бороду длинную представивший еще и смокв кружок получит вяленых. А нести с собой каждому целомудрие, справедливость, воздержание — не обязательно! Если нет их, так и не надобно! Представить же по пяти силлогизмов с каждого: без них быть мудрецу не полагается!

На кон поставлены два золотых полновесных таланта:Тот их получит от судей, кто спорщиком лучшим предстанет!

42. Ого! Вся дорога в гору — полна! Толкаются! Вот что значит только прослышать о двух минах. А вон с Пелазгика — еще! И от храма Асклепия — тоже! А со стороны Ареопага-то — еще больше! Смотрите — и от могилы Тала некоторые взбираются! И даже такие нашлись, что с севера, от Диоскуров, лезут, приставив лестницы. Ах, Зевс! "Гудят, как пчелы, гроздьями роятся", — опять говоря гомеровским языком. Да вон и оттуда огромные толпы и отсюда целые

Тьмы, будто листья в лесу и цветы на лужайках весною,

Ну, вот полон весь Акрополь философов, "с шумом" старающихся сесть поближе. И — куда ни глянь — котомки, бороды, лесть, бесстыдство, посохи, жадность, силлогизмы и… сребролюбие! А немногие, что на тот первый зов сюда явились, ничем не выделяющиеся, без особых примет, смешались с толпой остальных и затерялись в этом наружном сходстве с другими. Вот это и есть самое страшное, Философия, и кое-кто, пожалуй, не без основания упрекнет тебя за то, что ты не наложила на верных тебе никаких отличий и примет. Ибо часто всякие обманщики выглядят правдоподобней, чем истинные философы.

Философия. Скоро это будет сделано. Но выслушаем их.

43. Платоники. Нам первым получать — платоникам!

Пифагорейцы. Нет, пифагорейцам — нам: Пифагор-то ведь раньше жил!

Стоики. Болтаете пустое! Мы лучше, из Стои!

Перипатетики. А вот — нет! Где разговор о ценностях, там будем, пожалуй, мы первыми, прогуливающиеся мудрецы.

Эпикурейцы. Нам, эпикурейцам, пирожков дайте и мармеладу! А с деньгами мы подождем, хотя бы получили последними.

Академики. Где они, два таланта? Сейчас покажем, насколько мы, академики, задорнее всех спорим!

Стоики. Не видать вам, пока здесь стоики!

44. Философия. Перестаньте ссориться! А вы, киники, не бейте друг друга палками. Помните, что вас сюда не за тем призвали. Теперь я, Философия, Добродетель и, третья, Истина рассудим, кто из вас — подлинные философы. А после все, что окажутся живущими по нашим предписаньям, блаженство получат и будут признаны мудрейшими; а лживых крикунов, совершенно чуждых нам, злых, злому истребленью предадим, да не притязают пустые хвастуны на то, что выше их… Что же это? Бежите прочь? Великий Зевс! Прямо с кручи вниз многие прыгают. И снова пуст Акрополь, за исключением вот этих немногих, что остались, не испугавшись следствия.

45. Помощники! Подберите сумку, которую бросил кинический щенок, обратившись в бегство. Дайте, я посмотрю, что в ней такое. Бобы, наверно, книга да черный хлеб?

Лукиан. Нет! Вот — денежки, помада, бритва, зеркало и кости.

Философия. Отлично! Славный малый! Так вот что ты взял с собою, отправляясь на испытание? И с этим считал себя достойным всех порицать и наставлять других?