Шерас - Дмитрий Стародубцев

Мучители то и дело оглядывались на Сюркуфа — не хватит ли? — но тот лишь нервически покусывал губу, ожидая, что белоплащный все-таки не выдержит — сломается. Но вот уже пошел двадцать первый круг, а ДозирЭ продолжал молчать. Единственным человеком, который перенес двадцать одно вращение «колеса правды», был знаменитый пират Ибелис: о нем говорили, что гаронны наделили его удивительной способностью быть бесчувственным к боли. Но и тот не утерпел.

Минул двадцать пятый круг. Сюркуф коротко выругался и приказал остановиться. ДозирЭ отвязали, бросили на каменные плиты пола и окатили холодной водой. Его осмотрел лекарь и одобрительно кивнул. «Колесо правды» вновь показало себя безупречным механизмом: несмотря на все пытки, тело молодого человека находилось в значительно более приличном состоянии, чем можно было ожидать.

Вскоре ДозирЭ очнулся. Он был несколько удивлен, поняв, что жив и почти невредим. Пленника посадили в особое кресло, которое служители «залы Мужества» не без иронии называли «троном», и приковали железными обручами.

Разглядев перед собой лицо Сюркуфа, молодой человек попытался издевательски улыбнуться.

— Если ты думаешь, что перенес испытания, — сказал Сюркуф, — то глубоко ошибаешься. Всё еще впереди! Если бы ты только мог представить, что тебя ожидает, то отдал бы гароннам саму душу за возможность сейчас же умереть.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — саркастически отвечал ДозирЭ, с трудом превозмогая страдания. — Насколько мне известно, ты блестящий выдумщик на все эти штучки. Ведь для тебя убийство человека, в том числе и невинного, самое обычное дело, ведь так?

— Что ты имеешь в виду? — зашипел Сюркуф.

Он покосился на своих помощников, которые только что опустошили очередной кувшин вина и теперь, скучая, проявляли некоторое любопытство к разговору. Вишневый жестом приказал им отойти. Теперь свидетелем разговора мог быть только Белмодос, которому Сюркуф, видимо, всецело доверял.

— Как? Неужели ты не помнишь? — ДозирЭ сделал вид, что удивился. — Ристалище, капронос по прозвищу Проклятый скиталец, и пять бешеных дикарей-бедлумов, вместо двух мирных капроносов-конников. Блестящий подлог. Нельзя и представить плана коварней. А какая идея! Интересно, сколько ты заплатил распорядителю? Инфект, десять, сто? Или так заставил, от имени своего всемогущего воинства?..

— Ты догадлив, мой друг, — криво ухмыльнулся Сюркуф.

— Однако план не удался, — продолжал ДозирЭ, пытаясь пошевелить руками, туго стянутыми обручами в запястьях. — На удивление всем, бедлумы были повержены. Что же дальше? Во избежание расследования, остается только одно — убить распорядителя. И вот мы находим его с метательным ножом в сердце…

— Ты прав, всё было именно так, — кивнул насупившийся Вишневый, — но умничаешь ты напрасно, поскольку на самом деле почти ничего не знаешь.

— А что я должен знать?

— Ну, хотя бы то, кто сподвигнул великолепного эжина Туртюфа на тот поединок в акелине.

— Так это было твое письмо?! — воскликнул ДозирЭ. — Туртюф перед смертью передал его мне, поведав о неких таинственных врагах, возжелавших расправиться со мной чужими руками.

— Поскольку ты вряд ли когда-нибудь отсюда выйдешь, я не вижу надобности что-то от тебя скрывать. Да, это было мое письмо, — не без гордости сообщил Сюркуф. — Когда я узнал, что делом заинтересовался сам Божественный, то послал самого способного своего помощника на поиски свитка. Он выкрал его у тебя, и оно было немедленно предано огню.

— Какое коварство! — сверкнул взглядом пленник.

— Бедный Туртюф! — сокрушался тем временем айм Вишневых плащей. — Он был одним из лучших поединщиков Грономфы. Но к сожалению, ты и с ним справился…

Тем временем в залу вошел цинит и что-то сообщил Сюркуфу. «Препроводите его сюда!» — потребовал тот.

Вишневый успел поведать еще о нескольких своих кознях, едва не приведших к гибели ДозирЭ, причем делал он это, смакуя подробности. Молодой человек был ошеломлен. Наблюдая за ним, Вишневый был на верху блаженства. Что за чудесный миг — поверженный враг, истекающий кровью, униженный, подавленный!

— Однако ты еще не знаешь самого главного! — заметил он. — Ты не знаешь, почему вам с люцеей сегодня так и не удалось бежать, кто вас предал. Немного терпения, мой друг, и я избавлю тебя от слепоты.

Тут послышался шум шагов, лязг железных дверей, и в «залу Мужества» степенно вошел белоплащный воин. Это был Одрин. Подойдя ближе, он приложил пальцы ко лбу, приветствуя Сюркуфа, и с презрительной усмешкой взглянул на ДозирЭ.

— Как чувствует себя моя юная красавица Зирона? — с улыбкой спросил Одрин у Сюркуфа.

— Всё в порядке, — отвечал с такой же ехидной ухмылкой айм Вишневых плащей. — Вместо золотого берктоля она получила двести ударов по пяткам, а потом ею занялись мои лучшие помощники. Я видел ее некоторое время назад. Знаешь что, Одрин, боюсь, ты больше не сможешь вкусить ее прелестей. Она находится теперь в самом жалком состоянии и вряд ли когда-нибудь обретет былую свежесть.

— Это печальная новость, — равнодушно бросил дорманец, с интересом разглядывая бывшего товарища по Белой либере, превратившегося в некое бесформенное существо, почти голое, едва живое, с телом, покрытым запекшейся кровью, синяками и порезами. Если б только не знакомый сверкающий взгляд исподлобья…

— Но есть и хорошее известие, — сообщил Сюркуф, — Зирона рассказала все. Она являлась тайным письмоносцем и не однажды вручала ДозирЭ послания от Андэль. Известно также и о содержании этих посланий. Плутовка оказалась любознательной и все свитки не только прочитала, но и запомнила, слово в слово.

— Превосходно… А что с этим храбрецом?

— О! Наш безумно влюбленный до сих пор молчит. Но ничего, пройдет день-два, и он во всем сознается. А когда покончим с побегом, я докажу, вот увидишь, что он был иргамовским лазутчиком и хотел убить самого Инфекта.

Тут ДозирЭ поднял голову и укоризненно произнес, обращаясь к Одрину:

— Как ты мог?.. Как ты мог, мы же были друзьями? Вспомни, как мы сражались плечом к плечу. Я спас тебе жизнь!

Одрин лишь коротко усмехнулся, отчего его тонкие, словно земляные червяки, губы причудливо изогнулись.

— Я не просил тебя спасать мне жизнь, — с вызовом сказал он. — Я прежде всего служу Божественному и готов выполнить любое его поручение, а также поручение его военачальников. Сказали бы мне подсыпать тебе в пищу яду, и я сделал бы это, ни на мгновение не задумавшись. И, честно говоря, испытал бы при этом даже некоторое удовольствие (Сюркуф согласно закивал). Однако, к великому сожалению, кое-кто оказался недостаточно дальновиден и слишком добр. Мне было поручено всего лишь наблюдать за тобой и сделать так, чтобы ты как можно скорее забыл свою бывшую возлюбленную… Что же касается дружбы — что общего может быть между знатным дорманцем, чей род положил начало нескольким монаршим династиям и владеет несметными богатствами, и каким-то грономфским бедняком, потомком презренных рабов?