Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Лиразели ощутил печаль дочери и увидел, что печаль эта всколыхнула цветы и нарушила покой, царящий над Эльфландией, – хотя и не больше, чем птица, что сбилась с пути летней ночью, потревожит парадные занавеси, запутавшись в складках. И хотя ведал король и о том, что Лиразель загрустила всего лишь о жалкой Земле, предпочитая какой-нибудь мирской обычай сокровеннейшему великолепию Эльфландии, – загрустила, восседая вместе с отцом на троне, о котором поведать можно только в песне, – но одно только сострадание проснулось в магическом сердце короля; так мы пожалеем ребенка, что в храмах, которые мы почитаем священными, вздыхает по какому-нибудь пустяку. И тем более что Земля представлялась ему не стоящей скорби: беспомощная жертва времени, где все приходит и уходит, не задерживаясь надолго, мимолетное видение, различимое от берегов Эльфландии, слишком краткое для того, чтобы занимать помыслы, обремененные магией, – тем более жалел король свое дитя за упрямую причуду, что неосторожно забрела в наши поля и запуталась – увы! – в сетях преходящего. Ну что же! – принцесса затосковала. Король-эльф не проклинал Землю, приманившую фантазии принцессы; Лиразель не была счастлива среди сокровенного великолепия Эльфландии, она вздыхала о большем: значит, великое искусство короля подарит принцессе все то, чего ей недостает. И вот повелитель волшебной страны воздел правую руку, что до того покоилась на подлокотнике загадочного трона, сотканного из музыки и миражей; он воздел правую руку, и над Эльфландией воцарилась тишина.
В зеленых чащах леса замер шорох огромных листьев; умолкли легендарные птицы и звери, словно изваянные из мрамора; бурые тролли, что удирали во все лопатки в сторону Земли, все как один остановились вдруг и притихли. Тогда в безмолвии дрогнул, нарастая то там, то здесь, тихий зовущий шепот, негромкие трели, словно бы тоскующие по тому, о чем песни поведать не в силах; звуки, подобные голосам слез, если бы только каждая крошечная соленая капля могла ожить и обрести голос, дабы поведать о законах горя. И вот все эти неясные отзвуки закружились в торжественном танце, сплетаясь в мелодию, что призвала магическая длань повелителя Эльфландии. И говорила эта мелодия о рассвете, что поднимается над бескрайними болотами – далеко-далеко на Земле либо какой-нибудь иной планете, про которую Эльфландия не ведает; поднимается, медленно нарастая из глубин тьмы, звездного света и жгучего холода; сперва беспомощный, леденящий и безотрадный, с трудом затмевающий звезды; затемненный тенями грома, ненавистный всем порождениям мрака; стойкой, набирающей силу, сверкающей волной поднимается он; и вот наступает миг торжества, и, хлынув сквозь мрак болот, в холодном воздухе разливается гордое великолепие красок, и вместе с ликованием оттенков нагрянет заря, и самые черные тучи медленно порозовеют и поплывут по сиреневому морю, и самые темные скалы, что доселе ограждали ночь, полыхнут вдруг золотистым заревом. Когда же мелодия короля-чародея ничего более не могла добавить к этому чуду, что от века оставалось чуждым эльфийским угодьям, тогда король взмахнул высоко воздетой рукою, словно скликая птиц, и призвал в Эльфландию рассвет, приманив его с одной из тех планет, что ближе всего к солнцу. И засиял восход над Эльфландией, прежде восходов не ведавшей, – свеж и прекрасен, засиял он, хотя и явился из-за пределов, географией не охваченных, и принадлежал давно утраченному веку вне кругозора истории. Росы Эльфландии, повисшие на кончиках изогнутых травинок, собрались в рассветных лучах в крохотные сферы и задержали там сверкающее и удивительное великолепие небес, подобное нашим и увиденное впервые.
А удивительный рассвет неспешно набирал силу над нездешними землями, изливая на них краски, что день ото дня на протяжении всех недель своего цветения жадно впивают в безмолвном буйстве роскошные куртины наших нарциссов и диких роз. Незнакомый лесу отблеск заиграл на невиданных продолговатых листьях, неведомые Эльфландии тени бесшумно отделились от чудовищных древесных стволов и скользнули через травы, которым и не снился их приход; а шпили дворца, наблюдая это чудо, им, правда, в красоте уступающее, поняли тем не менее, что гость – волшебного происхождения, и ответили отблеском своих священных окон, что полыхнул над холмами эльфов, словно порыв вдохновения, и смешал розовый блик с синевою эльфийских гор. Стражи дивных вершин, что на протяжении веков зорко оглядывали мир с высоты утесов, дабы никто чужой не смел ступить в Эльфландию – с Земли ли или с какой-нибудь звезды, – стражи приметили, как зарумянилось небо, ощутив приближение рассвета, и поднесли к губам рога, и протрубили сигнал, упреждая Эльфландию о появлении чужака. Хранители девственных долин высоко подняли рога легендарных быков и вновь заиграли напев тревоги во мраке жутких пропастей, и эхо отнесло его прочь от мраморных ликов чудовищных скал, и ряды их варварского воинства повторили напев: так над Эльфландией звенел тревожный голос рога, возвещая, что нечто странное потревожило берега волшебной страны. Вдоль одиноких утесов замер ряд обнаженных волшебных сабель, призванных из потемневших ножен напевом рогов, дабы дать отпор врагу; и вот на землю, застывшую в тревожном ожидании, нахлынул рассвет, бескрайний и золотой, бесконечно древнее ведомое нам таинство. И дворец призвал на помощь все чудеса свои, все заклятия и чары, и из глубины его синего льдистого сияния вспыхнуло слепящее зарево привета или ревнивого вызова, одарив Эльфландию новым великолепием, поведать о котором может только песня.
Тогда эльфийский король снова взмахнул рукою, воздетой над хрустальными зубцами короны, и стены магического дворца расступились, и явил он Лиразели немереные пространства своего королевства. И пока пальцы короля творили это заклятие, при помощи магии увидела принцесса темно-зеленые леса и холмы Эльфландии от края до края, и торжественные бледно-голубые горы, и долины, оберегаемые таинственным племенем, и все создания легенд, что крались в сумраке под сенью огромных листьев, и шумливых, непоседливых троллей, что спешили прочь, к Земле. Она увидела, как стражи поднесли рога к губам, в то время как на рогах заиграл тот свет, что по праву можно было счесть самой гордой победой тайного искусства ее отца: свет зари, завлеченной через немыслимые пространства, дабы утешить дочь, и утишить ее причуды, и отозвать фантазии ее от Земли. Она увидела поляны, где Время нежилось в праздности на протяжении веков, не иссушив ни одного лепестка среди пышных цветочных куртин; она увидела, как сквозь густую завесу красок Эльфландии на любимые ею поляны хлынул новый свет и наделил их новой красотою – подобной красоты не ведали они до тех пор, пока рассвет не проделал путь
