Волк среди волков - Ханс Фаллада

Вольфганг Пагель возвращается на свое дежурство, к ротмистру фон Праквицу. Ротмистр очень болен, это нетрудно понять, но не только телом болен, не только отравлен алкоголем, еще сильнее больна его душа. Смертельно ранено его самолюбие. Его преследуют мрачные мысли. Он перебирает все свои ошибки - и ему хочется закрыть глаза.

Но это не помогает. Ом садится на постели, он пристально смотрит на молодого человека, который сидит в кресле, возле кровати; хотелось бы ему знать, видит ли Пагель, видят ли все, как он жалок, мелок, пуст - и теперь и в будущем...

Но все опять запуталось, за ним охотятся, лампа горит мутным светом, кругом какие-то картины, тени картин... Почему ночь так тиха? Почему он дышит один, страдает один?

- Где моя жена? Где Виолета? Никому до меня дела нет! Приходится, видно, умирать одиноким и покинутым! О боже!

- Час поздний, господин ротмистр, фрау Эва и фройляйн Виолета спят. Постарайтесь и вы отдохнуть немного.

Больной опять ложится, он как будто задумывается, успокоенный словами Пагеля. Затем снова садится и спрашивает с ноткой хитрости в голосе:

- Не правда ли, вы ведь Пагель?

- Да, господин ротмистр.

- Вы мой служащий?

- Да, господин ротмистр.

- И должны делать то, что я приказываю вам?

- Да, господин ротмистр.

- Тогда, - он все же запинается, но вдруг говорит повелительным тоном, - тогда достаньте мне немедленно бутылку коньяка!

Да, Пагель Вольфганг, здесь тебе не поможет приветливость, уступчивость, здесь тебе не отвертеться, ротмистр смотрит на тебя напряженно, с ненавистью. Он хочет коньяка, и, если ты не будешь тверд, он его получит!

- Вы больны, господин ротмистр, вам нужно заснуть. Завтра утром вам дадут коньяк.

- А я хочу сейчас же. Я приказываю вам!

- Это невозможно, господин ротмистр. Фрау фон Праквиц запретила.

- Жена не имеет права запрещать мне! Принесите коньяк или...

Они смотрят друг на друга.

Ах, как обнажился мир, куда девалась мишура вежливых фраз, приятный туман слов! Вот ты проник в жизнь семьи - грим снят и голый череп эгоизма скалит зубы, глядя своими черными глазницами. Пагель внезапно видит себя точно какое-то привидение - лежащим возле Петры, в меблированной комнате мадам Горшок, желтовато-серые занавеси повисли, воздух сперт. Теперь все это кажется ему символом, нет, преддверием к более тяжелым испытаниям. Тогда еще он мог взять свой чемоданчик и трусливо сбежать, здесь уже сбежать нельзя! Исчезла милая ложь, которая нам так сладка, развеялся нежный образ любви - человек против человека, волк среди волков, ты должен принять решение, если хочешь уважать себя!

- Нет, господин ротмистр. Мне очень жаль, но...

- Тогда я сам достану коньяк! Вы уволены!

Ротмистр вскакивает с постели. Никогда бы не подумал Вольф, что этот немощный человек, которого двое с трудом подняли из ванны, способен на такую прыть, такую силу.

- Господин ротмистр! - просит Вольф.

- Посмейте только прикоснуться к вашему хозяину! - кричит ротмистр с искаженным лицом и бежит в пижаме к дверям.

Решительная минута.

- Посмею! - отвечает Пагель и обхватывает ротмистра.

- Пустите меня! - кричит ротмистр. Бешенство, никогда не испытанное чувство унижения, жажда алкоголя придают ему силы.

- Ахим, Ахим! Что там такое? - раздается голос за дверью. Шум борьбы, крики всполошили фрау фон Праквиц, заставили ее отойти от больной дочери, которую она ни на минуту не хочет покидать.

- Ты! Ты! - с бешенством кричит ротмистр и еще больше напрягает силы, чтобы вырваться из рук Пагеля. - Ты натравила на меня этого мальчишку! Что это значит, почему мне не дают коньяка? Кто здесь хозяин, я или ты? Я...

Он рвется из рук Пагеля, как бы собираясь наброситься на жену.

- Уложите его в постель, господин Пагель, - гневно приказывает фрау Эва. - Не стесняйтесь, берите его силой. Ахим! - увещевает она. - Ахим, наверху лежит больная Виолета, возьми себя в руки, будь же наконец мужчиной, она так больна...

- Иду, - говорит ротмистр неожиданно плаксивым тоном. - Когда я болен, ты и внимания не обращаешь. Я хочу одну рюмку коньяка, одну-единственную рюмочку.

- Дайте ему еще веронала. Дайте ему две таблетки веронала, чтобы он, наконец, успокоился, господин Пагель, - в отчаянии приказывает фрау Эва. Я должна вернуться к Виолете.

И, гонимая страхом, она устремляется обратно в комнату дочери. Когда она бежит по коридору, сердце ее неистово стучит - что ждет ее?

Но - и сердце успокаивается - в комнате все по-старому: дочь спокойно спит в постели, очень бледная, лицо слегка надутое, кажется, что она размышляет.

Фрау Эва берет ее руку и щупает пульс, он бьется медленно, но сильно. Ничего страшного - Виолета проснется, и мать заговорит с ней. А может быть, и не будет с ней говорить, смотря по обстоятельствам. Виолета выздоровеет, они уедут из Нейлоэ, будут жить в каком-нибудь тихом уголке. С отцом насчет денег столкуются. Нельзя приходить в отчаяние из-за поражения. Не надо отчаиваться и Виолете. Собственно говоря, жизнь, если хорошенько вникнуть, сплошь состоит из поражений. Но человек продолжает жить и радуется жизни, человек - это самое упорное из всех животных, наиболее способное к сопротивлению.

Фрау Эва фон Праквиц, урожденная Тешов, поднимает глаза: уже пять минут первого. Решающий, роковой час наступил.

Ее знобит, хотя в комнате душно. Она открывает окно, тихо дует ветер во мраке ночи, тихо падают капли с деревьев. Она высовывается наружу, но не различает ничего, только тени и тени. И из этого мира теней придет опасность, угрожающая миру ее близких?

Ее все знобит. "Что я делаю, - думает она с испугом. - Мерзну - и открываю окно? Совсем свихнулась! Слишком много для одного человека..."

И она тщательно закрепляет крючками створки окон, чтобы они не хлопали от ветра.

В это мгновение внизу громко звонит электрический звонок.

10. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВИОЛЕТЫ

Фрау фон Праквиц и Пагель, каждый, стоя в дверях своей комнаты, смотрят друг на друга через коридор. Молодой человек не понимает, почему лицо фрау Эвы побелело от страха...

- Звонок, - шепчет она...

- Может быть, шофер? - отвечает он успокоительно. - Он, должно быть, где-нибудь в деревне поужинал и теперь хочет...

- Нет! Нет! - в страхе кричит она.

Опять звонит звонок.

- Не открывайте! - просит фрау Эва. - Пожалуйста, господин Пагель, может случиться несчастье.

- А не Лотта ли это? - снова делает он попытку успокоить ее. - Лотта ведь тоже ушла. Нельзя же оставить ее за дверью. Господин ротмистр успокоился, разрешите мне открыть...

- Прошу вас, не надо, господин Пагель, - умоляет она, точно ребенок. Как будто можно запереться от несчастья - расплаты за неправильно прожитую жизнь.

Но он уже бежит вниз по лестнице, он бежит легко и быстро, его голова мыслит ясно, тело готово к любой опасности. Глупо, но какая-то радость наполняет его; он недаром живет на свете, он выполняет задачу, пусть самую маленькую - доказать женщине, стоящей там, наверху, что ее страхи напрасны. Впервые он понял всем своим существом, телом и душой, что жизнь приносит радость только тому, кто выполняет задачу неуклонно, малую или большую, что полнота жизни исходит только из собственного "я", а не из окружающего мира, не из какого-нибудь выигрыша в азартной игре...

Звонок прозвонил в третий раз.

Фрау Эва наверху кричала что-то непонятное.

Пробегая мимо, Пагель увидел в сенях толстую дубовую палку, которую ротмистр имел обыкновение брать с собой, отправляясь в лес. Он схватил ее, взмахнул ею, чуть не разбил висячую лампу и с дубинкой в руках, готовый к бою, открыл дверь как раз в ту минуту, когда звонок прозвенел в четвертый раз.

За дверью стоял господин фон Штудман, красный и сердитый, с тяжелым чемоданом в руке.

- Вы, господин фон Штудман! - воскликнул ошеломленный Пагель. Ему стало стыдно, и он выпустил из рук свое смехотворное оружие.

- Да, я! - сказал Штудман мало свойственным ему раздраженным тоном. Не понимаю, что сегодня творится в Нейлоэ! Я думал, - продолжал он обиженно, - что меня будут ждать бог весть с каким нетерпением, ведь я привез немалую сумму денег, - и что же? На вокзале я не застал экипажа, в конторе темно и заперто, в замке нет света, там какая-то кутерьма, будто идет пир горой, однако никто не открывает... А здесь я десять минут стою под дождем и звоню.

В голосе Штудмана - горький упрек, словно ему только сейчас, после этого перечня, стало ясно, какой крестный путь он проделал по вине других.

- Послушайте, Штудман, - быстро прошептал Пагель, втаскивая изумленного друга в коридор и тщательно запирая за ним дверь. - Здесь или скорее, в Остаде, по-видимому, произошло несчастье. Фройляйн Виолета вернулась из Остаде тяжелобольная, а ротмистр - пьяный в дым! Подробностей я не знаю. Главное, фрау Эва сама не своя, она, как видно, страшится еще нового несчастья, понятия не имею какого... Я с ними один-одинешенек. Да, забыл, здесь была контрольная комиссия, она увезла из лесу склад оружия. Вы о нем знали?