Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И обменял два вещмешка с битой посудой на трофейный автомобиль.
– Ну не всё там бито было, – немного растерянно промямлил я. – Восемь тарелок и поднос сохранились. Мы ими пользуемся. Надо будет потом в музей передать, всё же раньше они принадлежали Гитлеру, а тот какой-никой след в истории, но оставляет… А по поводу обмена… Никто не просил бить мои трофеи, которые я, напрягая все силы, лично вынес к нам, и тут какой-то, даже слов подобрать не могу, разбил всё оглоблей, когда мы уже у своих оказались. Даже описать не могу, какие я чувства испытывал, когда услышал этот хруст, поэтому комкор правильно поступил и погасил мои эмоции подарком. А я в ответ у них концерт дал. Два часа шёл. Запрещённые песни пел.
– Запрещённые? – поднял тот брови, мне даже показалось, что тот не играл и действительно был удивлён.
– Ну да, цензура запретила мне их исполнять, а фронтовикам и простому народу они очень нравятся, вот и приходится их вот так на импровизированных концертах исполнять. Негативного отношения к ним я не заметил, не знаю, почему их запрещают.
– А по радио почему перестал выступать?
– Так запретили же?
– Насколько я в курсе, тебе это никто не запрещал.
– Не знаю, передали, что в моих услугах больше не нуждаются, и всё. Это после того случая с тем композитором случилось, которого я немного поставил на место в последней передаче. Видимо мстил таким образом.
– Почему же ко мне не обратился?
– Да меня как-то вся эта ситуация и самого утраивала, другие дела навалились. Тем более я в госпиталях пел.
– Да, мне дочка говорила, она на двух концертах была.
– А?..
– Она служит в двух госпиталях сиделкой, учится на врача, – сделав небольшой глоток из фужера, пояснил Сталин.
– Как же я её не заметил-то?! – озадачено почесал я затылок.
– Она изменилась за последнее время.
– Возможно. Кстати, товарищ Сталин, по поводу цензуры, я всё же хотел бы поговорить. Не знаю, мне как создателю, конечно, неприятно такое решение, запретить их, но я не понимаю, почему несколько человек решают за всех, что можно слушать, а что нет?
– Извини, Александр, но тут я помочь не могу. Решение это приняли компетентные товарищи, и если оно было принято, значит, решение правильное, и только они могут изменить его.
– Всё равно… – я пощёлкал пальцами, подбирая подходящее слово. – Подло как-то. Мне кажется, хотя бы один раз слушатели, но должны их услышать. Мол, песни запрещены цензурой, но исполнить их один раз разрешили, чтобы слушатели сами решили, правильно компетентные товарищи поступили или нет.
– Хм, а интересно предложение. Знаешь, на это я дам добро. Раз песни запрещены, так запрещены, но все они могут единожды прозвучать по радио. Возьмёшься?
– А знаете, а возьмусь, сам и певцов подберу, помогу музыкантам освоить мелодии для них. Справлюсь.
– Вот и договорились.
– Этот вопрос решили. Перейдём к другому?
– А у тебя ещё что-то есть? – заинтересовался Сталин, в его глазах мелькали смешинки.
Мама постаралась как можно незаметнее толкнуть меня локтём, намекая, что пора заканчивать, но у меня это ещё было не всё.
– А как же. Даже два. Вы ведь в курсе, что мне от бандформирования достался дом в качестве трофея?
– Бандформирование, – Сталин как бы попробовал на вкус это слово. – Интересно звучит. Да, я в курсе о доме. У тебя там вроде как сестра проживает с сокурсницами.
– Точно. Там в амбаре находится неплохая техническая мастерская, у меня не стали её забирать, оснащение старое, официально выкупленное прошлым хозяином в порту, на что была соответствующая бумага. Из-за этого и не тронули. Так о чём я? Всё дело в том, что парк станков, плюс наковальня, идеально подходит для небольшого кустарного производства. Мы с дедом попробовали и сделали за два дня десять глушителей, три для немецких автоматов МП и семь для пистолетов «вальтер» и «парабеллум». Качество выстрела не сильно понизилось, но глушится теперь неплохо. И мы с дедом вот что решили: открыть это производство и начать штамповать такие глушители. В основном для трофейного вооружения, но можно и нашего.
– А рабочие?
– Мой дед в прошлом артиллерийский унтер, после окончания Гражданской войны, несмотря на сильную контузию, в основном из-за недостатка рабочих рук до выхода на пенсию в тридцать седьмом работал в мастерской лесопилки. Запчастей разных не дождёшься, как ни заказывай, вот они у себя почти всё делали сами. Так что дед опытный слесарь. Ещё неподалёку проживает увечный фронтовик. Танкист без одной ноги. Руки у него растут откуда нужно, так что два работника есть, а дальше из молодёжи наберём.
Троих-четверых нам хватит. Думаю, до тысячи единиц глушителей в месяц мы будем выпускать для войск осназа, разведки и иже с ними. Только материал ваш. Трудно найти подходящий. Смешно сказать, на свалках необходимый материал искали. Нашли, честно говоря, по мелочи.
Сталина моё предложение не могло не заинтересовать, чуть позже подошёл маршал Шапошников и включился в беседу. Но он недолго с нами был, отвлекли, и тот ушёл. Тут Сталин напомнил о третьем вопросе. Я честно сказал, что это скорее не вопрос, а просьба. Ну заколебали меня тормозить все, кому ни попадя. В общем, не имеет права двенадцатилетний подросток водить машину. Отбрёхиваться получалось только по той причине, что меня узнавали, поэтому и отпускали, а так тяжело. В общем, мне права нужны. Тот тоже обещал подумать и решить этот вопрос. Просьба была не такая уж и напряжённая. Потом мы ещё немного поговорили, и товарищ Сталин отошёл, его отвлекли. Тут взяла слово мама, она шёпотом изумлялась, как я так по-простому, панибратски общаюсь с самим товарищем Сталиным. Сам я ничего необычного в этом не видел и отвлёк её попробовать деликатесы на столе. Пользуясь таким случаем, пробыли мы в Кремле почти до закрытия.
– И что нас ждёт впереди? – вздохнула мама.
Махнув рукой свободной машине такси, их специально для таких случаев тут держали, я ответил:
– Мама, да ты что? У нас теперь вся жизнь впереди. Поверь, вы с Таней станете самыми известными певицами Союза, уж я постараюсь. Пусть по запрещённым песням, в основном исполнять их будете только вы, но станете. На мужской репертуар найду других исполнителей.
– Ох, мечтатель, – потрепала меня мама по
