Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Владимир Геннадьевич Поселягин

Я молча кивнул, всё так и было. Мы с моряком были в белых маскхалатах, сшили из простынь, взятых у полицаев, швейные принадлежности я тогда тоже взял. У нас четыре костюма было пошито, на себя я сам шил. Свой из дома в поездку не брал, вот и пришлось портным заделаться. Так что, в чём в разведку ходить, у нас было. Мы собрались, я вставил в рот пленных заранее заготовленные кляпы, и мы двинули дальше. Майор сапёрных войск нашёл на пути две сигнальные растяжки и снял их, так что мы прошли мимо немцев незаметно, на морды коров торбы нацепили, чтобы они нас не выдал.

Не зна, где позиции наших войск, но мы только по дну оврага отмахали километров восемь, а потом ещё сколько-то по полю и по лесу, в нём и остановились на отдых. Выбрались для этого на запруженную грузовиками дорогу и встали рядом с ней, по следам наши машины – водилы с ходу это определили. А перед рассветом, когда мы у костров грелись, послышался гул моторов. В сторону передовой двигалась транспортная колонна из шести «полуторок» и восьми «Захаров». Мы их остановили, начальник колонны, увидев генералов и узнав, что мы вышли из немецкого тыла, со сбитого самолёта, сразу доложил, что от линии фронта мы отмахали почти на двенадцать километров и рядом находится штаб стрелкового корпуса, подразделения которого и держали тут оборону. В общем, машины, чтобы отвезти нас, не было, все гружёные, но выделили проводника, вот он и сопроводил нас к деревне, где этот штаб располагался. Действительно недалеко, около трёх километров. Всё это время я бегал вокруг своей добычи и пленных, не сомкнув глаз, следя, чтобы ничего не повредили и всё было в сохранности. Особенно посуда, слишком хрупкий груз. Так что, когда мы добрались до деревни и, опознавшись с постами на въезде, прошли к зданию штаба, генерала уже опознали и описали, кто вышел к ним, сообщив, что в числе вышедших и моя персона имеется.

В общем, нас привели к большой избе, где квартировал генерал-майор, командир корпуса. Кстати, с Росляковым они были знакомы и поздоровались как старые приятели. Меня тоже ему представили, так что я с солидным видом подошёл и пожал ему руку, сказав, что тоже рад видеть своих. Мол, наконец-то вышли из тыла противника. И вот тут случилась беда. Даже БЕДА. Внезапно выскочивший из-за угла избы полуодетый боец, в одних галифе, валенках и исподней рубахе, с непокрытой головой, с оглоблей наперевес, со всей дури заехал ею по моим пленным, стоявшим чуть в стороне. Понять его тоже можно, вышел явно по нужде, а с той стороны видно только этих немцев, на которых я незаряженные охотничьи ружья ещё навесил, чтобы освободить санки, груз и так тяжел, чтобы они не проваливались в снег. Нас не видно было, только звук разговора и смех, а тут два вооружённых немцев стоят, вот тот, подхватив спросонья, что попалось под руки, и огрел их, вопя во всё горло о немцах, поздно заметив четыре десятка командиров, тесной толпой окружавших нас. Удар остановить никто уже не успел.

Я зажмурил глаза в ужасе, когда отчётливо расслышал хруст разбившегося фарфора. Удар пришёлся на оба вещмешка на спинах пленных. Широко открыв глаза, я посмотрел на обоих немцев, что шевелились в снегу пытаясь встать. Думаю, я сейчас глазами напоминал анимэшных героев, настолько широко открыл их. Подскочив к немцам и осмотрев почти сплющенные мешки, где слышался звон и хруст разбитой керамики, я резко развернулся к смущённому бойцу:

– Ты что сделал?!.. Убью!

Командиры, что выходили со мной из немецкого тыла, и которых я за это время откровенно задолбал с этими трофеями, уже улыбались, смеясь от всей этой ситуации, а вот мне было не до смеха – красная пелена ярости накрыла меня. Моряк успел подскочить и ударить по стволу моего автомата, и очередь ушла вверх. Автомат, это мой трофей с того пленного, что мы взяли у нужника. Так же он вырвал у меня и наган, что я почти сразу выхватил, дальше я уже перебросил его через бедро, сделав подножку, откуда только силы взялись, и, выхватив охотничий нож, рванул за бойцом. Судя по галифе, это был простой боец, не из командиров. Лыжи уже сняты были, возле санок с ящиком проигрывателя в снег воткнуты, так что бежалось легко. Мы четыре раза вокруг избы круги намотали, под откровенный ржач всех присутствующих, пока боец не ломанулся в огород, проваливаясь в снег по пояс. Плюнув в его сторону и расстроенно махнув рукой, я уже пришёл в себя, убрал нож обратно и вернулся к группе командиров.

– Оружие верни, – велел я моряку.

– Ну уж нет.

– Банда вандалов и воров, – буркнул я себе под нос и, с тоской посмотрев на вещмешки, лежавшие у ног уже вставших немцев, те на всякий случай держали руки поднятыми, посмотрел на комкора. – Товарищ генерал, а ведь это ваш боец?

– Мой ординарец, – легко согласился тот.

Зря он это сделал. Развернулись к нему спиной, я в предвкушении потёр ладони друг о друга, вызвав откровенные смешки других командиров, что это видели, и, развернувшись, приняв горестный вид, сказал:

– Раз он ваш подчинённый, то вы ответственны за все его действия. Мне был нанесён крупный ущерб, – и с печалью указав на мешки, продолжил: – В этих мешках были мои трофеи, мои личные трофеи. Там было восемь картин Айвазовского, дорогой столовый гарнир, венецианское зеркало работы мастера шестнадцатого века, подборка редких грампластинок и… скрипка Страдивари.

Командиры, а народу ещё набежало, уже откровенно потешались, да и я, честно говоря, к этому стремился, нужно поправить своё пошатнувшееся реноме, стрелять нельзя было, тем более в своего, даже под приступом ярости. Так что играл вовсю. Комкор с каждым моим словом шире улыбался, а когда я закончил, спросил:

– А разве в эти мешки всё поместится?

– Вы на несущественные мелочи не отвлекайтесь, – остановил я его. – Лучше скажите, как извиняться будете? Сразу скажу, простое извините, тут не пройдёт. Приму что-то не менее ценное вроде моих потерь. Ожидаю предложений.

Я думал меня пошлют, местные останутся виноватыми и, чтобы искупить вину, с максимально возможной скоростью отправят в Москву. План такой был. Фигу там, к генералу подошли несколько его штабных командиров и зашептали что-то на ухо, я, слегка повернув голову, пытался подслушать со своего места, но тихо говорили, не смог. Тот, слушая какого-то полковника, это оказался начальник штаба корпуса, покивал его предложению,