Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

было частью меня, не могу соединить две половины, без которых не было бы меня самого. Я словно рассыпаюсь, я вдруг понимаю, что чувствую себя одной из этих ледяных фигур без черт.

Я закрываю лицо ладонями. Я чувствую, как между пальцев что-то бежит.

– Пожалуйста, – повторяю я. – Ведь я полюбил ее всем сердцем. Благодаря вам.

Жизнь там, наверху – с солнцем и войнами, цветущими садами и горящими кораблями, сырными пирожными и плетьми, правилами и исключениями.

Свою судьбу – несмотря на все, через что она меня проводила.

Свою новую семью, безнадежно разбитую, но крепкую, как ничто другое.

Орфо. Орфо Каператис. Королеву Гирии. Которую – теперь я знаю это точно – простили и монстр, и человек.

Они, мои родители, расплываются перед глазами, и я не успеваю понять, кто первым сделал ко мне шаг. Я больше не пытаюсь смотреть на них сквозь свои – теперь человеческие, кажется, человеческие – пальцы и просто обнимаю их, готовый к вонзенным в спину когтям. Они огромнее меня. Сильнее. Их окутывает запах не гнили, но камня, вечного льда, ладана и пепла. Их потянувшиеся навстречу руки похожи на плен самой зимы. А потом я слышу:

«Как тебя назвали?»

Это снова они. Голоса. Рой голосов, но на этот раз я наконец знаю, откуда они звучат. И больше они не хотят причинить мне зла.

– Эвер.

Лед обжигает сильнее. Я смыкаю руки в ответ и пытаюсь различить в рое главные голоса. Я хочу услышать их. Особенно мать. И я ее слышу. Он тише и нежнее всего, что я слышал.

«Эвер, беги в сад. Беги. Эвер, не бери гранаты с земли, возьми их с деревьев».

«Эвер… – Голос отца, мягкий и очень похожий на мой, сливается с ее голосом. А потом объятие медленно обращается в прохладный дым. – Возьми их. И возвращайся домой. Возвращайся к ним».

Рой замолкает. И я чувствую, как снова лечу. Вверх.

Орфо

Я прихожу в себя от странного сладкого привкуса во рту и не могу понять, что, как, когда туда попало и куда делась соленая горечь крови. Понимаю, когда на зубах хрустит мерзкая маленькая косточка, хочу сплюнуть – но чьи-то ладони быстро касаются лица.

– Нет. Даже не думай.

Я открываю глаза, и только слабость мешает отпрянуть, вскрикнуть, тем более – ударить, кулаком или волшебством: передо мной Монстр. Монстр, держащий в руке яркий разломанный гранат. Я непроизвольно сглатываю – от ужаса, – и сладкий сок вместе с косточкой попадает в горло. Боль в теле тут же ослабевает, бешеный стук сердца выравнивается, и я наконец что-то понимаю.

– Эвер.

Гнилая улыбка появляется на его темных губах. Он хочет сказать что-то, но я спохватываюсь, пытаюсь сесть, повернуть голову. Я быстро догадываюсь, что ем и откуда это. И если так…

– Эвер, Рикус!

Глаза обжигает горячим туманом, имя переходит в хрип ужаса. Я снова вижу ту секунду, когда моя мать проткнула его мечом. Я все-таки вырываюсь, сажусь, начинаю судорожно крутить головой и одновременно пытаюсь поднять тяжелую, словно неродную, руку, чтобы указать в сторону моря. Рикус был там. Он упал, соленая вода начала заливаться в его рану, я не успела сделать ничего, разве что отбросить мать волшебством, но, может, еще не…

– Вот он, Орфо. Тише.

Рикус, мокрый и взлохмаченный, лежит со мной рядом. Его рубашка вся в крови и порвана на животе, но сама кожа в этой дырке, кажется, чистая. Он спит, приоткрыв рот, чуть склонив голову набок. Совершенно отчетливо дышит, курчавящиеся волосы падают на лоб. Шрам рассекает лицо розоватым росчерком и кажется намного тусклее, чем был прежде.

– Не забывай, что я медик, – тихо говорит Эвер и, кажется, усмехается, если можно так назвать этот звук. – Я сразу определил, кто из вас всех нуждается в самой срочной помощи.

Я поворачиваюсь, заставляя себя спокойно посмотреть на него. Это не укладывается в голове: как… почему… но ужас уже проходит. Я все-таки протягиваю руку, по-прежнему тяжелую и вдобавок дрожащую, и касаюсь его щеки. Может, я оглушена, может, изменилось что-то еще, но я не чувствую даже омерзения. Вообще ничего, кроме горечи и вины.

– Эвер, я опять… – Голос предательски срывается. – Да что же это…

– Не ты, – тепло обрывает он, и серая, вся в струпьях ладонь накрывает мою, а вторая – железная и когтистая – осторожно касается лица в ответ. Металл холодит скулу. Я не отстраняюсь. – Нет, не ты. Это никогда не была ты. Это всегда был я.

Я не понимаю, но не успеваю спросить. Он выпускает меня, отламывает еще несколько гранатовых зерен, три дает мне, а три отправляет в свой рот. Закрывает алые жуткие глаза гнилыми ошметками век. Хрипло вздыхает через почти отсутствующий нос. И начинает меняться, медленно, но неумолимо обрастая кожей, мерцающей в первые секунды жемчугом, но вскоре блекнущей. Светлеют, укорачиваясь, волосы. Уменьшается когтистая рука. Когда я снова вижу его глаза, они знакомо бирюзовые, в опушении светлых ресниц. Эвер слегка пожимает плечами.

– Как говорит твой кот… сюрприз.

Говорит. Говорил. Наверное, это отражается на моем лице, потому что Эвер кивает на гранатовые зерна в моей ладони.

– Если ты сможешь это ему скормить, то, скорее всего, все будет хорошо. Другие боги… он говорил, что другие боги сожалеют о некоторых ошибках. Поэтому если что-то решают Идус и Сэрпо, на это они смотрят сквозь пальцы. Вот и проверим.

Я бездумно, не до конца осознавая смысл слов, киваю – и меня ведет вбок. Я почти падаю на Рикуса, Эвер придерживает меня за плечи и указывает в противоположную от воды сторону. Его улыбка больше не гнилая. Светлая, знакомая, ободряющая и усталая.

– Ты можешь падать на меня. И вообще падать. С ними со всеми все хорошо, ну… почти.

Там, куда он смотрит, лежит Илфокион – кажется тоже невредимым. Чуть дальше сидит Ардон, положивший себе на колени голову Клио. Она не шевелится, что сразу пугает меня, заставляет похолодеть, закусить губы. И… кроме Ардона, над ней склоняется кто-то еще.

Кто-то, кого не должно тут быть.

Я встаю слишком резко – и Эвер спешно делает то же, чтобы опять меня поймать. Я цепляюсь за его плечо, наверное, до боли, впиваюсь ногтями в драную рубашку – потому что теряю опору, не только под ногами, во всех смыслах. Я смотрю на синюю тунику без узоров, развевающиеся черные волосы, самоцветные перстни и красоту, которой всегда завидовала. Я смотрю на своего брата.

Подойдя, я