Живой Журнал. Публикации 2009 - Владимир Сергеевич Березин

История из старых запасов: "Слово о зоолетии"

Многие уже забыли трёхсотлетие Петербурга, а меж тем шума от него было столько же, сколько от дурацкого небоскрёба, что хотят теперь построить в этом городе. Меня позвали на праздник, и я приехал туда вечером накануне, мимо нескольких тысяч милицейских задниц, что стояли вдоль Московского проспекта. Я ехал мимо них пять минут, десять — и всё стояли и стояли передо мной милиционеры стеной и спиной. А на заднице у каждого трепетали плащ-палатки, свёрнутые в фаллические символы. Причём несколько человек сговорившись, шептали мне в ухо:

— А ты знаешь, до чего дошёл наш губернатор Яковлев? Он нанял две эскадрильи истребителей для разгона облаков. У вашего губернатора Лужкова нанял, разумеется.

Только вышел я на Невский проспект, сощурился на солнце так наскочила на меня девушка "мужчина-угостите-мороженым". Я замешкался, а девушка обиженно замычала и довольно больно ущипнула меня за бок. Я остался стоять посредине улицы, сопя от обиды, потому как девушка скрылась.

А вот в Петропавловской крепости мороженое продавал настоящий негр — белозубый и весёлый. Это был потомок арапа Петра Великого, хранящий верность фамильному обету. Он выбрал себе службу поблизости от усыпальницы покровителя рода. Мороженое стало символом великого города. В негритянском мороженом сочетался Пушкин и заснеженная пугачёвская степь, жаркие сражения и сибирские морозы. Я откусил кусок империи, холодный и белый, хрустнул ломким краем решётчатого, похожего на лимонку стакана, ничуть не изменившегося со времени пропажи красных галстуков и школьной формы, со времени моего идеологического детства, в котором разноцветные дети водили хороводы на обложках учебников. Теперь всё вернулось — чёрное и белое. Теперь можно было с новым чувством идти по петербургской брусчатке.

Всё встало на свои места, и жизнь потекла правильным чередом. На Неве не было видно воды, потому что повсюду стояли корабли с иностранными делегациями. Корабли эти были выше Ростральных колонн, выше Александрийского столпа и колыхались, как плавучие памятники.

А потом я пошёл в отель "Европа" и стал наблюдать литературную премию. Там, впрочем, я в первый раз за шесть лет ошибся — думал премию дадут одному человеку, а дали её двум другим.

Один знатный критик, услышав это, от огорчения сразу выпил водки и сел в фойе. Он сидел там как демон Максвелла. Каждому выходящему он подсовывал победившую книжку и велел прочитать третий абзац. Кто бы не читал — всё критику не навилось. Одному человеку он сказал, что тот читает слишком тихо, другому, что слишком краснеет. Мне сказал, что я для такого чтения ещё не изжил остатки культуры, а какому-то толстяку — что тот слишком пугается ненормативной лексики.

Наконец, вышел из зала молодой человек, взял в руки книжку и прочёл смачно и чётко — со всями блядь да ёб твою мать. Прочёл молодой человек четвёртый абзац, губы утёр, крякнул, да и отправился себе восвояси.

Знатный критик сразу же ко мне наклонился, да и говорит:

— Кто это? Вон-вон, кто!?

— Это, — отвечаю я ему, — Шнуров. Да забудь ты, об этом Паша, пойдём лучше "Несмертельного Голована" хором на два голоса читать.

Поэтому я просто гулял по городу и видел много чудес. Видел настоящую девушку-вампира, и в глаз мне посветили лазером с Заячьего острова — так что и сам я стал головой подёргивать и ногу приволакивать, и посмотрел ночной прозрачный город, хоть и не пустили меня через мост лейтенанта Шмидта, и во двор на Красной, где мой горячо любимый дедушка провёл несколько лет своего детства, пережидая блокаду Юденича, тоже не пустили. И всюду, куда можно не пустили меня, потому как надо было иметь при себе пропуск с надписью "везде", а у меня пропуска и вовсе никакого не было.

Зато увидел я сумасшедших эрмитажных старушек, что не перенесли ночного разорения родного места, толпы бесплатных посетителей, что наплевали в зеркала, стащили несколько картин и по ошибке ощипали часы "Павлин".

Эти старухи бродили по светлым ночным улицам на манер Акакия Акакиевича, и, притворившись цыганками, выпрашивали у прохожих всякий антиквариат.

лучший подарок автору — указание на замеченные ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

01 октября 2009

История из старых запасов: "Слово о венецианском карнавале"

Один знакомец спросил меня о венецианском карнавале. Он хотел туда съездить, и вот спросил — как там. "Нет, — отвечал я, — Никакого карнавала в Венеции нет. Другое дело, несколько десятков самых знатных венецианских семей собираются на свой карнавал в каком-нибудь дворце. И если ты не принадлежишь к одной из этих семей, то дорога туда тебе заказана. На них фамильные маскарадные костюмы, стоимость каждого из которых дороже "линкольна", те костюмы, которые передаются из поколения в поколение. Эти люди там собираются уже тысячу лет. Приплывают на гондолах, поднимаются по лестнице (в этот-то момент ты их видишь издали), а потом за ними закрываются резные двери. И всё.

А в городе в это время идёт другой карнавал, туристический. Ты лапаешь тощую венецианку, а потом оказывается, что это трансвестит из Дании, пьёшь отвратительное итальянское вино литрами, говоришь по телефону с Норвегией, отбиваешься от зазывал, разглядываешь сводный батальон самураев с фотоаппаратами и видеокамерами, сплёвываешь с мостика на голову пьяным молодожёнам, находишь правильную венецианку, которая оказывается полькой и читаешь ей Бродского, потом пьёшь отличную граппу, выезжаешь из города в чисто поле, в котором нет снега, говоришь по телефону с немного удивлённым начальником в Москве, меняешься адресами и пьёшь неизвестную алкогольную жидкость и, наконец, со слезами на глазах смотришь в рябь воды и поздний, мутный, серый как портянка рассвет. Только никакого отношения к карнавалу это не имеет".

Так ответил я моему знакомцу, а, ответив, пошёл пить кофе. Впрочем, после кофе я подумал, что и впрямь, наверное, стоит съездить в Венецию. Хотя бы раз.

лучший подарок автору — указание на замеченные ошибки и опечатки.

Извините, если кого обидел.

01 октября 2009

История из старых запасов: "Слово о самоидентификации"

Вопросы о том, кто я такой, меня постоянно ставят в тупик. Я ощущаю себя маленьким мальчиком из анекдота, начало которого я забыл. Помню только, что мальчик там испуганно бормотал маньяку, что уносил его со стройки: "Не знаю я ничего, дяденька, я ведь не настоящий сварщик".

Так вот, мне как-то ввечеру позвонил один известный человек, тот, что составлял энциклопедию всех людей, пишущих по-русски. Я