Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

— Сомневаюсь, чтобы многие разделяли ваши представления, — сказал крепыш. — Люди не хотят потрясений и очень довольны своей жизнью. Только потом кому-то из них становится тошно от собственной праздности. Но большинству требуются десятки, если не сотни лет, пока они пресытятся жизнью.

Кончиком пера крепыш указал на бланк Мейсона.

— Вам, например, понадобилось почти триста лет, чтобы достичь этой стадии.

— Да, — согласился Мейсон. — Раньше меня привлекали якобы безграничные возможности попробовать себя в разных видах деятельности. Сейчас я понимаю: это не виды, а видимость деятельности. Это тупик. Если я останусь жить, рано или поздно я пройду очередное омоложение. И зачем? Какой смысл? Ради чего это комфортабельное прозябание?

Мейсон подался вперед. Его руки лежали на коленях, лицо стало суровым и жестким.

— Знаете, что я думаю? Я думаю: наука перестаралась с продлением жизни.

— Я бы не стал делать таких безапелляционных выводов.

— Перестаралась, — упрямо повторил Мейсон. — Говорю вам: наука заперла нас в ловушку своих достижений и провалов. Ее возможностей хватило, чтобы распространить земную цивилизацию на Венеру и Марс. Но не дальше. Дальние планеты недостижимы. У нашей цивилизации нет таких космических кораблей. Я уже не говорю о полетах к другим звездным системам. Ученые будут оправдываться, что не существует ни таких двигателей, ни такого топлива, чтобы преодолеть межзвездные пропасти. Нам постоянно твердят об этом. Наука довела нас до границ нашей цивилизации. Я как раз жил на границе — в вилле из алебастра, нашпигованной всеми мыслимыми автоматическими устройствами для моего ублажения. Наука побоялась идти дальше. И тогда она обратилась внутрь и стала цивилизировать то, что находится в пределах обжитого мира. В результате мы надежно прикованы и заперты в тюрьме абсолютной свободы и так чертовски счастливы, что остается только плакать от счастья.

Лицо коротышки выражало вежливое и молчаливое несогласие. Мейсону он лишь заметил:

— Не кажется ли вам странным, что вы, так яростно выступая против науки, вынуждены прибегать к ее достижениям, чтобы осуществить принятое вами решение?

— К чему устраивать ненужный балаган? — вопросом ответил Мейсон. — Я не говорил, что наука абсолютно бесполезна, у нее есть свои достижения. Но они не мешают мне видеть коренные недостатки науки.

— Возможно, в чем-то вы и правы, — изменившимся голосом произнес крепыш. — Я часто спрашиваю себя: до каких еще пределов дойдет наука?

— Она уже дошла до всех пределов. Ей больше некуда стремиться, и она остановилась. Все, что прекращает развиваться, останавливается.

— Как и любой гражданин, вы полностью имеете право на такое мнение. — Тон хозяина кабинета ясно показывал, что он уже составил свое мнение о Мейсоне. Пошелестев бланками, крепыш вытащил один из них. — Поскольку вы самым очевидным образом продемонстрировали мне окончательность своего решения, мне не остается иного, как подписать ваш ордер.

— Боги, вы слышите? Неужели еще одна бумажка?

Мейсон потянулся за подписанным ордером и взмахнул им, точно белым флагом.

— И что мне делать с этим вашим ордером?

Крепыш кивнул в сторону двери.

— Вы возьмете его и отдадите дежурному администратору. Он проконсультирует вас относительно процедуры вашего… ухода.

— По-моему, вы и так мне многое рассказали. — Мейсон снова взмахнул прощальным «флагом». — Спасибо вам за все. До встречи на том свете.

— Эго случится не раньше, чем мой организм перестанет выдерживать омоложения, — пообещал ему крепыш.

Дежурный администратор оказался долговязым, тощим, лысым и довольно неразговорчивым субъектом. Взяв ордер, он внимательно уставился в бумагу.

— Вы предпочитаете быстрый или медленный уход?

— Ну и вопрос! Кому захочется умирать медленно?

Заупокойным тоном дежурный администратор провозгласил:

— Я говорю не о процессе дезинтеграции, а об особенностях смерти. Желаете ли вы, чтобы она наступила вскоре или через некоторое время?

— Лучше вскоре, без лишних проволочек. А то чего доброго я дам слабину и изменю свое решение, — с мрачным юмором Добавил Мейсон.

— Такое случается.

— Да ну?

— Часто, — сообщил дежурный администратор.

— Это для меня новость, — признался Мейсон. — Я еще ни разу не слышал, чтобы кто-то выбрался отсюда и потом рассказывал о своих ощущениях.

— Никто и не рассказывает. Молчание — цена свободы.

— Значит, я могу в самую последнюю минуту вдруг передумать и преспокойно покинуть ваше заведение, если поклянусь молчать?

— Вам незачем клясться.

— Почему?

— Вам вряд ли захочется рассказывать о своей нравственной трусости.

— Черт побери, здесь вы абсолютно правы! — согласился Мейсон.

Дежурный администратор смерил его взглядом.

— Не думаю, что вы перемените свое решение. Вы отличаетесь особой быстротой реакции. У многих она замедленная, и они спохватываются, когда уже слишком поздно что-либо менять.

— Я понимаю, о чем вы. Не стану скрывать: за последние два года я шесть раз уступал своей слабости. Я не хочу поддаваться ей в седьмой раз.

Мейсон оглядел комнатку дежурного администратора. Кроме стола и настенного календаря, в ней больше ничего не было.

— Не скажете ли мне, как это произойдет?

— Неожиданно.

— Это-то я знаю. Но как?

— Способ выбирается с учетом индивидуальных особенностей.

— Любопытно.

— Потом вам уже не будет любопытно, — пообещал дежурный администратор. — Вы выйдете через ту дверь и подниметесь в автоматическом лифте в отель Терминала Жизни. Там вы сможете выбрать номер по своему вкусу. Они все комфортабельны и…

— Простите, куда я поднимусь? — громко переспросил Мейсон.

— В отель, — повторил дежурный администратор. — Там вы пробудете некоторое время, наслаждаясь превосходным обслуживанием, развлечениями и обществом таких же, как вы. Ваш уход из жизни произойдет, когда вы меньше всего будете этого ожидать. В зависимости от индивидуальных психологических особенностей, пребывание в отеле может продлиться от нескольких часов до нескольких дней. Но, согласитесь, это гуманный способ.

— Значит, мне придется просто сидеть и ждать, пока меня не лишат жизни?

— Там полно всевозможных развлечений, избавляющих от мрачных мыслей и хандры. Впрочем, у вас не должно быть причин для беспокойства. Если до подъема в отель вы не поддадитесь слабости и не передумаете, вы обязательно осуществите свое решение.

— Вы можете сообщить мне еще какие-нибудь подробности?

— Насколько могу судить, они не очень-то вас интересуют.

— Истинная правда, — согласился Мейсон. — Мне на них просто наплевать. Так как, могу я, что называется, отправляться в последний путь или вы тоже станете разводить бюрократию?

Дежурный администратор передернул плечами.

— Вообще-то мне нужно заполнить пару бланков. Но если вы так торопитесь, обойдемся и без этого.

Он указал на две одинаковые двери у себя за спиной.

— Выбирайте. И та и другая являются выходом.

Мейсон решительно направился к ближайшей двери, открыл

ее и выглянул наружу. Он увидел знакомый круглый зал с мозаичным полом и гранитной рукой.

«Остановись и подумай: не осталось ли в твоей жизни незаконченных дел?»

Он закрыл эту дверь и открыл другую… Узкое пространство. Распахнутые дверцы встроенного лифта. Кабина с голыми металлическими стенками, на одной из которых помещалась единственная красная кнопка.

Мейсон закрыл за собой дверь, вошел в кабину и спросил, разговаривая сам с собой:

— Ну что, поедем в преисподнюю?

Ему стало не по себе, но он все же закрыл дверцы кабины и коснулся большим пальцем красной кнопки. И только сейчас он понял, куда его повезет этот «лифт»!

Кнопка медленно двигалась под его пальцем. Мейсон завороженно и оцепенело следил за ней, не имея силы отдернуть палец. Ему казалось, что кнопка еле ползет. Или только казалось? Грядущий конец перечеркнул все его представления о времени. В приближении смерти самообладание изменило Мейсону. Все поры его тела широко раскрылись, само тело напряглось, сердце бешено колотилось, а мозг захлестывал вихрь неуловимых мыслей. В это мгновение кнопка замкнула контакты, и «лифт» исполнил свое истинное предназначение.

Пространство залил бледно-голубой мерцающий свет. На какую-то долю секунды Мейсон ощутил непередаваемую боль, потом его тело распалось на миллионы кусочков, которые распылились до последней молекулы.

Где-то далеко, за блеклой, бесцветной дымкой, слышались голоса. Они неторопливо переговаривались, приближаясь к нему. Затем голоса стихли, после чего зазвучали снова. Они что-то шептали ему в уши, исчезая в бесконечности и возвращаясь. В их появлении и исчезновении был какой-то странный ритм. Они напоминали… звуковую волну с неимоверно растянутой во времени амплитудой положительных и отрицательных периодов. Постепенно он стал различать смысл слов.